Коронованный наемник (СИ)

====== Глава 28. О мертвых, верных и благодарных ======

Холодно… Эру милосердный, почему здесь всегда так холодно? Огромный камин ровно дышал багровым жаром, треща и распространяя уютный дух можжевеловых дров, а в зале все равно стоял отчаянный холод, будто стрельчатые окна были настежь распахнуты. Пурга улеглась еще вчера, и сегодня яркие солнечные лучи, так давно не проглядывавшие сквозь серую паклю облаков, щедро заливали Тон-Гарт. Цветной наборный витраж в самом верху окон рассыпал по серым плитам пола легкомысленную радужную мозаику. Деревянный переплет снаружи был обметен искрящимся снегом, и каждый квадратик казался отдельной картиной, вставленной в праздничную рамку.

Во дворе замка кипела жизнь. Слуги расчищали дорогу, истопник споро сгружал с повозки объемистые вязанки дров, кастелянша, зябко кутаясь в меховой котт, спешила к заднему крыльцу.

Князь прерывисто вздохнул, глубже погружая замерзшие кисти рук в широкие рукава, и отошел от окна. Левая сторона груди болела на заунывной ноте, не отпуская ни на миг, но и не постукивая тем страшным острым клювом, за которым обычно следовало удушье, а глаза заволакивало плотной темной пеленой. Эру… как ты терпелив. А может, просто равнодушен? Отчего тебе все не наскучит моя томительная, словно задержанный вдох, жизнь? Оборви эту туго натянутую в моей груди струну и освободи меня… «Покуда другие разгребают золу запаленных тобою пожаров,» – колко ворохнулась где-то внутри острозубая мыслишка, и князь резко и шумно выдохнул, будто стремясь прогнать остомелькоревшее ему чувство стыда. Этот стыд давно не поднимал голову. Он спрятался, уполз куда-то в потаенные глубины сознания, загнанный туда другим, более сильным захватчиком. Страх… Он уже много месяцев втихомолку следовал за Иниваэлем, редко и неохотно показываясь на глаза, как опасающийся пинка нищий. Но теперь он утратил показное смущение и не отступал от князя ни на шаг. Он вытеснил из княжеской души все, что еще держалось в ней – остатки гордости, память о былом достоинстве, скорбь по жене и жажду справедливости. Он заполнял Иниваэля до краев, жил и дышал, словно угнездившийся паразит, питающийся угасающими силами правителя.

Все шло не так… Все перевернулось с ног на голову, словно отразилось в каком-то нелепом надколотом зеркале. А ведь план Сармагата был так прост и ясен, в нем не предполагалось ни малейшего сбоя. Почему, Эру? Почему ты всегда на стороне сильных? Почему совсем не радеешь о справедливости, о благе тех, кому не на что более уповать, кроме твоей всемогущей десницы?

Резкий скрип двери заставил князя вздрогнуть, словно даже эти мысли были крамольны и грозили ему бедой. Но сзади лишь прошелестело тяжелое сукно:

- Батюшка, здравствуйте, – послышался негромкий голос, и Иниваэль медленно обернулся. Эрсилия стояла у камина, потирая ладони, подол юбки был обметан влажной каймой – она только что вернулась в замок.

- И тебе не хворать, – безжизненно прошелестел князь, – что вновь неладно?

Но девушка мягко покачала головой:

- Я не принесла дурных вестей, сюзерен, напротив. И вам докучать не буду, скажите только, не знаете ли, где комендант?

Иниваэль усмехнулся уголком губ:

- Комендант… Ох и охоча ты до эльфийских мужчин. Хоть спросила, не женат ли?

Эрсилия, только что цветущая ровным румянцем морозного дня, вспыхнула густым багровым жаром, губы резко вздрогнули:

- Предпочту сделать вид, что не слышала ваших слов, милорд, – произнесла она, выпрямляясь.

- Отчего же? – Иниваэль вновь отвернулся к окну, – один порченый оказался, самое время другого спроворить.

Княжна медленно вдохнула, крылья носа мелко дрожали. Выдохнув, она ровно и холодно произнесла:

- Мой князь, разрешите спросить, где ныне обретается комендант Сарн. Надобен по важному делу.

Правитель равнодушно пожал ссутуленными плечами:

- Не знаю, не докладывается. Он не из тех, кто сидит в замке и вино хлещет, не иначе, и сейчас в цейхгаузах, али на плацу. Что за дело-то? Знаю, я, пень трухлявый, ему не чета, а только князь тут пока что не менялся. Выкладывайте, миледи, что за срочность.

Лицо Эрсилии все еще пылало, но голос уже звучал с обычной деловитой почтительностью, только в складках блио подрагивал крепко сжатый кулак, словно в нем княжна удерживала натянутые вожжи бушевавшего внутри гнева:

- Я лишь хотела сообщить коменданту о судьбе восемнадцати его соратников, что покинули Тон-Гарт несколько дней назад.

Иниваэль не обернулся:

- Едва ли Сарну есть дело до кучки предателей, что удрали за реку. Меня вот тоже мало заботит судьба твоего смутьяна-брата и его шайки головорезов.

Раздался негромкий треск, и из пальцев Эрсилии выпала оторванная с рукава тесьма.

- Не смейте, милорд… – негромко и с нажимом проговорила она, – Княжий мост сожжен орками, эльфы едва не погибли на провалившемся под лошадьми льду. И именно мой… смутьян-брат сумел спасти их… Поверьте, мой князь, если бы половина эльфийского отряда пала здесь при подобных обстоятельствах, это едва ли укрепило бы короля Трандуила в готовности помогать вам…

- …Что? – только что апатично глядящий в окно, Иниваэль резко развернулся, взметнув полами кафтана, и двинулся на девушку, – эльфов пытались остановить? И этот мерзавец помешал?

Княжна невольно отшатнулась назад. Идущий на нее неестественно-бледный человек с маниакально горящими глазами совершенно не походил на сломленного старика, коим был Иниваэль все последние дни. Но в исступленном взгляде князя не было ни следа безумия. Они пылали яростью и… ужасом.

- Милорд… вы говорите это так, словно предпочли бы гибель лихолесцев…

- Конечно! – прорычал Иниваэль, – Сармагат приговорил их к смерти, значит, они должны были умереть! Какого Моргота ублюдок Йолаф ринулся вытаскивать их из реки? Почему он никогда, совершенно никогда не в состоянии удержать свой длинный нос в стороне от чужих дел? О Эру… – князь вцепился в грудь, тяжело дыша, – Сармагат не простит… Он покарает… И его месть падет на мою несчастную дочь! Почему не на этого прохвоста? Почему все ваши с ним выходки отливаются кровью Эрсилии?!!

Иниваэль был страшен. Бледное лицо налилось багрово-фиолетовым цветом, вздулись жилы на лбу, губы тряслись. Но княжну было непросто напугать. Сдвинув брови, она шагнула навстречу правителю:

- Возьмите себя в руки, милорд! – отрезала она, – то, что ваши обвинения несправедливы, я могу стерпеть. Но я не позволю вам голосить на весь замок о том, что должно оставаться в этом зале. В несчастьях Эрсилии нет моей вины, и клянусь, будь это секретом ее исцеления, я немедленно вышла бы на площадь и во всеуслышанье объявила свое подлинное имя.

- Исцеления… – прошептал князь, вонзая в лицо девушки пристальный взгляд, – а скажи-ка мне… милая дочь… зачем тебе исцеление Эрсилии, если с моей смертью никто уже не сможет опротестовать твои права на престол?

Эти слова отчетливо прозвучали в тишине, но княжна не отвела глаз:

- Мне не нужен престол и никогда не был нужен, – проговорила она холодно и вызывающе, – если вы не верите мне – сегодня же откажите мне в праве престолонаследия. Вон хоть Рико его отпишите – его задранный нос украсит любой трон.

- Прекрати насмешничать, девка! – взревел Иниваэль, рванулся к княжне и наотмашь ударил по щеке. Отброшенная пощечиной, Камрин рухнула на пол. Вскинула голову, криво усмехнулась:

- Браво, милорд. Велите позвать придворного живописца. Быть может, увидев на моем лице кровоподтек, Сармагат наградит вас за верность и отвагу. Можно приказать и первый дорисовать, если угодно!

- Мерзавка! – князь сорвался на хрип, вновь занося руку над девушкой… и вдруг отпрянул, словно обожженный. Несколько секунд он потрясенно переводил глаза с собственной руки на стремительно набухающий след удара на щеке княжны. А потом бросился на колени возле упавшей девушки:

- Дитя мое… – зашептал он прерывисто, убирая с лица Камрин разметавшиеся пряди волос, – Прости, Эрсилия… Дочь ты мне или не дочь, ты последнее мое утешение, последняя отрада моей недостойной жизни… Прости…