Влюбленный Дракула

— Я жду тебя.

Как только я услышала столь хорошо знакомый мне беззвучный голос, перед мысленным моим взором возник холл, в котором сидел он. Я направилась прямиком туда, влекомая сильнейшим притяжением, которое, как я догадывалась, отныне будет безошибочно приводить меня к нему. Вскоре я оказалась в маленькой комнате, где горел камин. На столе был сервирован завтрак. Граф, сидевший в кресле, встал при моем появлении. Стоило мне увидеть его, у меня перехватило дыхание. В тусклом свете, проникающем в комнату сквозь небольшие окна, сияние, испускаемое его кожей, было особенно заметно. Воспоминания о блаженстве, которое он подарил мне минувшей ночью, заставили меня вспыхнуть румянцем.

Внезапно яркий солнечный луч, прорвавшись сквозь дымчатые окна, наполнил комнату причудливыми бликами. В это мгновение я увидела своего возлюбленного совсем не таким, каким он был прошлой ночью. Передо мной предстал иной человек в весьма странном окружении. Он был молод, горяч; в отличие от моего спутника, в нем не было ничего эфемерного. Лицо его обрамляла густая темная борода, а костюм — алая шапочка с горностаевой опушкой, белоснежный плащ, камзол с вышитым на груди крестом, позолоченный пояс — свидетельствовали о его принадлежности к минувшим эпохам. Его прозрачные голубые глаза, неотрывно устремленные на меня, полыхали любовью, неистовством или вожделением, а может быть, в них сливались все мыслимые страсти. Чувствуя, что пол уходит у меня из-под ног, я схватилась за дверной косяк и закрыла глаза. Когда я открыла их вновь, он стоял на прежнем месте, в точности такой, каким я привыкла его видеть.

— Ты проголодалась, Мина, — произнес он. — Садись завтракать.

Соблазнительный запах жареного бекона и свежих булочек заставил меня осознать, что я и в самом деле голодна. Я подошла к столу и наполнила тарелку едой.

— Тот, кому приходится вибрировать в моей частоте, всегда испытывает сильный голод, — заметил граф. — Вскоре ты в этом убедишься.

— Вибрирует в твоей частоте? — удивленно переспросила я, намазывая маслом ячменную лепешку и смакуя первый ее кусок.

— Да будет тебе известно, каждое существо вибрирует с определенной частотой, — пояснил он. — Ученые называют это явление электромагнетизмом. Я обладаю куда более сильным электромагнетизмом, чем смертные. Именно поэтому в моем присутствии, как и в присутствии любого бессмертного создания, обычные люди очень быстро расходуют свои жизненные силы.

— Так произошло с Джонатаном в Австрии? — спросила я.

Стоило мне упомянуть это имя, голос мой начал дрожать.

— Да, — равнодушно кивнул граф.

После того как мой муж отдал меня на произвол докторов, я хотела выбросить его из головы, однако против воли подыскивала ему оправдания. Разумеется, увидав меня на фотографии в обществе графа, он испытал сильнейший шок. Возможно, он искренне верил, что я нуждаюсь в лечении, и надеялся, что доктора сумеют мне помочь. Одно не вызывало сомнений: если бы не страсть, которую питал ко мне граф, Джонатан был бы избавлен от многих мучительных переживаний, а наш брак оказался бы куда более прочным и счастливым.

— Джонатан был невинен, прежде чем ты затянул его в свой мир, — заявила я, пережевывая бекон. — Ты нанес ему удар, от которого он, возможно, никогда не оправится.

Мне хотелось, чтобы граф объяснил мне, что произошло с Джонатаном в Австрии, однако он хранил молчание. По всей видимости, этот загадочный человек полагал, что пускаться в объяснения — удел простых смертных.

— Джонатан никогда не был невинен, — произнес он наконец. — Он мог оставить Австрию сразу после того, как мы завершили наши дела, и никто не стал бы его задерживать. Но, едва увидев Урсулину, он воспылал желанием. Он предпочел остаться в замке, точно так же, как ты предпочла остаться со мной. Ведь в Лондоне ничто не мешало тебе покинуть мой дом. Но ты поступила иначе: уложила вещи и отправилась со мной в путешествие.

Против этого мне нечего было возразить.

— Мина, всю свою жизнь, с самого раннего детства, ты звала меня, не отдавая в этом себе отчета, — продолжал граф. — Я принял решение предстать перед тобой после того, как тебе исполнится двадцать один год. Но как раз в это время ты познакомилась с Джонатаном Харкером, и вскоре стало ясно, что ты решила довольствоваться заурядными радостями семейной жизни.

— Я никогда тебя не звала, — возразила я. — Я не знала о твоем существовании.

— Я же сказал, ты сама не отдавала себе в этом отчета. Уста твои молчали, но бушевавшее в тебе желание издавало беззвучную мелодию. Мы с тобой как два музыкальных инструмента, настроенные в одной тональности. Аккорды, которые мы испускаем, созвучны друг другу.

Граф вздохнул и заговорил вновь.

— Вижу, ты пребываешь в недоумении, Мина. Я попытаюсь изъясняться понятнее. Мне удалось вовлечь Харкера в свои планы, потому что это отвечало его тайным желаниям. Я оставил его с Урсулиной, ибо он сам этого хотел. Все люди от рождения наделены свободной волей — наверное, ты не раз слышала это от священников. И именно эта свободная воля определяет поведение каждого человека.

— Но зачем тебе понадобилось, чтобы Джонатан остался в Австрии? Ты хотел без помех явиться ко мне в Уитби?

— Говоря откровенно, я не сомневался, что, подобно большинству мужчин, узнавших ласки Урсулины, Харкер умрет. Он оказался сильнее, чем я предполагал, — заметил граф с язвительным смешком, который прозвучал очень по-человечески. — Я нанял судно под названием «Валькирия» и взял курс в Уитби, намереваясь убедить тебя отправиться со мной в Лондон. Но матросы на корабле прознали, что в моих сундуках много золота и других ценных вещей. Эти идиоты решили убить меня и завладеть моим багажом. Естественно, мне пришлось убить их — всех, за исключением капитана. Без него я не сумел бы добраться до берега. После того как необходимость в нем отпала, его постигла участь остальных. Свидетель был мне совершенно ни к чему.

Я вздрогнула, вспомнив жуткую картину, — мертвого капитана с прикрученными к штурвалу руками, лужи крови на палубе.

— Я знаю, о чем ты думаешь сейчас, — донесся до меня голос графа. — Ты винишь себя за гибель капитана и матросов. Но ты тут совершенно ни при чем, Мина. Этих людей погубила их собственная жадность. Так или иначе, нашей разлуке пришел конец. Я пришел на зов твоего желания. Я не мог ему противиться.

— А как насчет женщин, соблазнивших моего мужа? Он что, тоже звал их?

«Я уже объяснил тебе», — раздался беззвучный ответ.

В голосе его слышалось легкое раздражение, вроде того, что охватывало меня, когда какая-нибудь из учениц проявляла досадную непонятливость.

— Доктор фон Хельсингер называл таких женщин вампиршами, — произнесла я. — По его словам, они обеспечивают себе бессмертие, насыщаясь кровью своих жертв. Те женщины и в самом деле занимались этим? — спросила я вслух. — «И ты, ты тоже?» — с содроганием добавила я мысленно.

— Монстры, о которых говорил твой доктор, — не более чем воплощение распространенных мужских страхов, — последовал ответ. — Но истории о бессмертных созданиях, питающихся людской кровью, — отнюдь не выдумки.

По всей видимости, охватившее меня смятение не укрылось от него, потому что он продолжал:

— Этот старый немец все смешал в одну кучу. Смертные слабеют не от потери крови, а потому, что подвергаются воздействию огромной силы, которой обладают бессмертные. Существа одной со мной природы несут мощный электрический заряд. Не сомневаюсь, ты ощутила это сама. Когда мы вступаем во взаимодействие с человеческим телом, — занимаемся любовью, если это выражение тебе больше нравится, — наши возлюбленные испытывают огромное наслаждение, однако исходящая от нас энергия действует на них губительно. С течением времени энергия наших возлюбленных начинает резко идти на убыль. Последствия этого зависят от запаса прочности, которым обладают смертные. Как правило, они заболевают, в более редких случаях сходят с ума или умирают. Что касается нашей потребности пить кровь, она не приносит смертным вреда, разве что кто-то из нас в пылу страсти выпьет слишком много. Разве те двое мужчин, что отдали часть своей крови твоей подруге Люси, умерли? Нет, незначительная кровопотеря ничуть не ослабила их. Запомни, я никогда и никого не убивал, высасывая кровь, — за исключением тех случаев, когда убийство входило в мои намерения.