Камни Фатимы

Так и случилось. Было раннее утро. Прошла всего одна неделя с того момента, когда они в первый раз дали Зекирех опиум. Али и Беатриче вышли из дома еще до утренней молитвы. Первый предвестник зимы – легкий теплый ветер пробегал по переулкам, будто поглаживая их утешающей, милосердной рукой. Когда они увидели Ханнах, Беатриче сразу поняла: все кончено.

У служанки были красные от слез глаза, но, приветствуя Али и Беатриче, она улыбнулась.

– Зекирех…

– Да, госпожа, – ответила Ханнах, не дослушав вопроса. – Это случилось так, как вы и говорили. Сегодняшней ночью она мирно уснула. Боли не мучили ее.

Ханнах пропустила Беатриче в комнату. Ставни были открыты. Теплый ветер гулял по комнате и шевелил гардины, и восходящее солнце бросало бледно-золотой свет на неподвижно лежащее тело.

Беатриче приблизилась к кровати. Зекирех лежала на спине. На ней был белоснежный наряд, худые костлявые руки лежали сложенными на груди. Ханнах расчесала ее длинные седые волосы и заплела их в косу. Смерть стерла с ее лица следы страданий, губы застыли в улыбке. Зекирех выглядела так, будто она спала. И лишь худоба ее тела и мертвенная бледность говорили о том, что сон ее уже беспробуден.

«Смерть – сестра сна», – подумала Беатриче и в первый раз в жизни осознала смысл этого выражения. Она опустилась перед кроватью на колени.

– Пусть там, где ты сейчас, тебе будет легче, чем здесь, – прошептала она и разрыдалась. – Мне будет не хватать тебя, Зекирех.

Когда она поднялась с колен, к ней подошла Ханнах.

– Вот все, что осталось, – сказала служанка и протянула ей пакетик с опиумом. Он значительно уменьшился в размерах. – Того, что она получила, было достаточно. Может быть, это поможет другому больному.

Беатриче взяла опиум и спрятала его в потайном кармане, в котором она хранила и камень Фатимы.

– Эмир уже знает, что Зекирех… что его мать?..

По какой-то причине она не могла назвать вещи своими именами. Наверное, смерть обретает свою реальность, когда называешь имя усопшего.

Ханнах покачала головой.

– Нет. Здесь об этом еще никто не знает. Я хотела бы дать ей еще немного покоя. Когда появятся плакальщицы и Нух II будет стоять подле кровати в своей фальшивой, неискренней печали, с ее спокойствием будет покончено. Я знаю, что вы более других цените успокоение и желаете попрощаться с человеком, которого любили, прежде чем он попадет в рай. – Слеза скатилась по щеке служанки. – Я от всего сердца благодарна вам за то, что вы сделали для Зекирех, госпожа.

Беатриче вздохнула.

– Мне хотелось бы сделать больше. Я никогда не забуду ее.

Она попрощалась с Ханнах. И только покинув комнату, заметила, что Али все это время ждал ее у входа. Он ни о чем не спрашивал и не пытался утешить. Али молчал, и Беатриче была благодарна ему за это.

Идя по коридору, она настолько погрузилась в свои мысли, что едва заметила фигуру, которая с подозрительностью и недоверием выглядывала из ниши.

Беатриче с удивлением узнала в ней Мирват. Она пряталась за широкой пальмой, росшей в латунной кадке. Мирват была добропорядочной, благовоспитанной и скромной женщиной, почитающей законы Корана и соблюдающей их. Но ни добропорядочность, ни благовоспитанность не удержали ее от доносов на подруг и пожеланий старой женщине страшных мучений. Допускает ли Коран такое поведение? Едва ли. «Ханжа, двуличный человек!» – подумала со злостью Беатриче.

Их взгляды встретились. В глазах Мирват застыло жесткое выражение, уголки губ презрительно изогнулись, на переносице залегли две упрямые складки.

Беатриче овладел гнев. Но постепенно, с каждой секундой он стихал, потому что она поняла, что скоро Мирват будет наказана. Красота ее не вечна. Уже сейчас заметны признаки старения распухшего лица недоверчивой, жестокосердной женщины. С исчезнувшей красотой она потеряет и благосклонность Нуха. А песни и стихотворные строки о Розе Бухары скоро забудутся.

– Будь осторожна в словах. Твои ругательства и проклятия, не поддаются счету. Когда-нибудь они вернутся к тебе, – прошептала Беатриче.

Она не была уверена в том, что Мирват услышала ее слова и поняла их, – все это она произнесла в основном для себя – как предостережение. Когда-то эту фразу ей сказал один индонезийский друг ее родителей. Тогда Беатриче в запальчивости ругала своего шефа, не желая ему ничего хорошего. Возможно, он был прав. И надо думать, с Мирват все так и произойдет. Ее проклятия вернутся к ней.

Беатриче бросила через плечо холодный взгляд. Повернулась и пошла, не оборачиваясь, прочь.