Женщина-лиса

— Добра? — сказала она удивленно. — Добр муж, который лжет жене, потому что он не хочет причинить ей боль. Добра женщина, которая обращается с мужем ласково и учтиво, скрывая от него свое одиночество и злость. Женщина, которая защищает своего ребенка, боясь того, кем он может стать. Она думает, что делает это ради его блага. Это доброта.

Она взглянула на меня и увидела, что я смотрю на нее. Ее глаза загорелись, когда встретились с моими. Меня пленил убийственный стальной взгляд богини.

— Кто-то создает мир, в котором все красиво и идеально, в котором никому не бывает больно, в котором никому не приходится сталкиваться с жестокой правдой о себе самом. Кто-то кричит на сумасшедшего, чтобы разрушить его иллюзии и вернуть его к печальной реальности. И это тоже доброта. Я же в любом случае не добра!

— Извини меня, — прошептала я. — Я просто хотела, чтобы он был со мной! И все…

— Я знаю, — мягко сказала она. К моему удивлению, ее глаза наполнились слезами. — Бедная маленькая женщина-лиса! Тебе было так тяжело. Мне так жаль тебя…

— Тогда почему ты это сделала? — спросила я.

— Думаешь, у меня был выбор? Я не как ты, я должна делать то, чего от меня ждут.

— Но ты же богиня! Как ты можешь говорить, что у тебя нет выбора?

Она вздернула подбородок, будто приготовилась защищаться:

— Я Каннон. Я обладаю мудростью и силой, возможностью понять боль других. Это великая и чудесная способность. Но я не могу позволить себе такой роскоши, как выбор. Мне молятся — я должна слушать. Меня призывают — я прихожу.

— Ты не слушала меня, когда я тебе молилась, и не приходила, когда я тебя звала!

Она улыбнулась:

— Разве нет? Правда такая маленькая, ее легко не заметить.

— Тогда скажи мне правду. Мой сын… — Я прикусила губу от боли, которая пронзила мое сердце, стоило мне заговорить о нем. — Он жив? Пожалуйста, скажи мне!

— Возможно. — Она снова посмотрела на веер. — Возможно, он жив. Возможно, его увела няня и спрятала в каком-нибудь безопасном месте. А может быть, он умер. В любом случае, это уже не твоя забота.

— Но…

Каннон дотронулась до слез на моем лице.

— Я понимаю твое горе, но не могу сказать тебе, как заканчивается история чужой жизни.

— У тебя нет выбора, — заявила я.

— Да.

Что-то в голосе богини заставило меня поднять голову и посмотреть на нее. На этот раз в ее глазах была лишь бесконечная печаль…

— Тогда мне жаль тебя, — прошептала я. — Хорошо, когда есть возможность выбирать.

— Да, — прошептала она в ответ. — Так выбирай!

— Но что случится?

— Поживи и увидишь. Жизнь не может ничего обещать, даже саму себя.

Каннон поднесла мой веер к лицу и слегка поклонилась мне: поклон богини.

— Прощай, женщина-лиса.

Когда пришли священники, они нашли меня стоящей на коленях в пустом храме. Веера нигде не было — наверное, она приняла мой подарок.

22. Дневник Кая-но Йошифуджи

Сегодня очень спокойно. Ветра нет, поэтому я хорошо слышу, как возвращается Шикуджо, куда бы она ни ходила. Я слышу ее шаги по дорожке, женские голоса и смех, высокий и чистый, как звон колокольчика. Я не слышал ничего подобного с тех пор, как вернулся в этот мир. Служанки моей жены (и остальные слуги — на самом деле все, кроме Хито) избегали моего присутствия и разговаривали шепотом, словно желая подчеркнуть всю тяжесть и неловкость моего положения.

До этого момента я даже не понимал, что это раздражает меня. Моя жена обращается со мной с вежливостью сиделки, ухаживающей за больным. Как она смеет так легко ко всему этому относиться? Я дурно себя вел, я знаю. Но как она смеет не обращать внимания на мою глупость? Почему не сделает хоть что-нибудь? Почему не плачет, не злится?

Распаленный этими мыслями, я встаю с кровати и иду в ее комнаты. Наверное, они услышали мои тяжелые шаги (я уже не могу передвигаться так легко, как раньше, особенно в холодную погоду), потому что отодвинули передо мной ширму. Онага впустила меня еще до того, как я успел постучаться. Моя жена стоит в лучах солнца, которые проникают в комнату через отверстия в стенах. Все ее шторы, ширмы и жалюзи исчезли. Между нами нет ничего, кроме пыли, тени и полосок солнечного света. И Онаги: она принесла поднос с двумя чашками и чайником, и тоже исчезла, оставив меня и наедине с женой.

— Жена.

— Муж. — Ее голос удивительно спокоен. У меня вдруг появляется чувство нереальности происходящего. Слишком много разговоров между нами начиналось так же. Этот разговор мог быть продолжением того, который был шесть месяцев назад. Все, начиная с того времени и заканчивая теперешним моментом, кажется мне сном. Нет, моя жизнь и моя вторая жена были реальны. И сейчас я и моя жена реальны. Все было реально, кроме этих слов и ширм, поставленных между нами.

— Нам нужно поговорить.

— Да, — говорит она. — Пришло время сказать правду.

23. Дневник Шикуджо

Итак, я рассказала ему правду. О лисе, который приходил ко мне во сне, о стихах, которые он мне читал, о моей грусти и одиночестве, о скуке ожидания. Он слушал и ничего не говорил. Он промолчал даже тогда, когда я, разозлившись, разбила чашку об пол. Я плакала, мои волосы и платья намокли от слез. Я не знаю, плакала ли я в его объятиях из-за любви к нему или из-за пережитого вместе горя. Правда обладает множеством смыслов…

Сказки, которые я читала, никогда так не заканчивались. Брошенная жена горевала и умирала от неизвестной болезни или бросалась в реку и плавала на поверхности воды, пока ее шелковые платья не намокали и не тянули ее на дно, в холодные зимние воды. Или же она уходила более воспитанно: остригала волосы, принимала святое имя и посвящала себя религии. И она была такой же холодной и недоступной, как если бы утонула.

Но я больше не хочу думать об этом.

Мой муж молчал. Я тоже молчала.

Онага раскрыла бы рот от удивления, если бы я рассказала ей это, но я хочу быть честной и поэтому нашептываю великую правду дневнику. Возможно, когда-нибудь я прошепчу ее на ухо моему мужу (Йошифуджи или другому). Возможно, все же есть Чистая Земля, в которую мы попадаем, когда умираем. А может, и нет. В любом случае, надо жить мудро здесь и сейчас. Я больше не буду бежать от жизни. Я просто буду жить.

Женщина-лиса, мой муж и я. Из нас всех только она поняла это раньше и лучше.

24. Дневник Кицунэ

Я вернулась домой со стертыми ногами, голодная, с пятнистой собакой, бегущей рядом со мной. Я не останавливалась по пути назад — даже возле хижины Брата. Я знала, что мне нужно с ним поговорить, извиниться и объяснить все, но позже. Слишком многое нужно было сделать сначала.

В доме было тихо. Возможно, потому что был рассвет. Тумана, скрывающего исчезающие стены моего дома, не было. Впервые после того, как моего мужа забрали от меня, я увидела дом целиком: два маленьких крыла, соединенных переходами, и много маленьких зданий. Сад стал меньше, чем был, и более простым. Не было света повсюду. Дом казался заброшенным, безжизненным, как на рисунке.

Я вошла в главное крыло — в свои комнаты. Они тоже стали меньше и проще. В тусклом свете я увидела одинокую женщину, которая складывала шелковые платья в сундуки, как будто готовясь к долгому путешествию. Она обернулась, когда я вошла.

— Госпожа! — Ее лицо засветилось, но тут же погасло, когда она разглядела меня. — Ваши волосы! О, моя госпожа, ваши прекрасные волосы!

Я нетерпеливо помотала головой:

— Они отрастут. Но Джозей… — Я отстранила ее от себя на расстояние вытянутой руки. — Ты здесь. Ты дождалась меня.

Она закусила губу:

— Это было сложно. Остальные… Мне очень жаль, госпожа, но большинство из них не смогли остаться. Но несколько человек все же остались. — Она повысила голос. — Госпожа вернулась!

Послышались сонные голоса, потом несколько человек прибежали к веранде моего дома, на ходу протирая глаза. Собака гавкала, прыгая среди них. Учитель каллиграфии, повар, сокольничий, горничная, садовник — опустив глаза, но с радостью на лице, они мне поклонились.