Перед смертью не надышишься

Всю ночь она не сомкнула глаз. Ворочалась в постели, листала журналы. Потом просто лежала, глядя в потолок и пытаясь разложить по полочкам спутанные мысли. Когда ей, наконец, удалось уснуть, она снова видела во сне его. И снова проснулась с больной головой и повышенной чувствительностью в самых неожиданных местах.

В последнее время Шелби почти не знала отдыха. В течение дня у нее покалывало в позвоночнике, и она чувствовала, что что-то не так. Ей казалось, что за ней следят, и Шелби начала подозревать, что Фрэнк опять ее преследует. Хотя вполне вероятно, у нее начала развиваться паранойя.

Она снова просмотрела свои записи по свадебной церемонии. В сотый раз проверила список. Пятьдесят четыре овальных букета в серебряных вазочках в качестве основного акцента декора. Две высокие серебряные вазы в форме конуса для буфета. Три хрустальные цилиндрические вазы для стола жениха и невесты. Семьдесят дюжин белых роз. Четыреста восемьдесят эустом [11]. Девятьсот пятьдесят гвоздик. Все учтено и подготовлено. Цветы охладили заранее.

Макс еще никогда ее не подводил. Этот парень был пунктуальнее будильника. Шелби знала, что, придя в магазин, найдет его там в полной готовности загрузить грузовик, отвезти заказ по адресу и, как это бывало тысячи раз, спасти день, если будет нужно. Да, все было прекрасно. У нее были Макс, Олли и… куча нервов.

Ну, допустим, беспокойство было объяснимо: пятьсот человек будут оценивать результаты ее трудов. Пятьсот человек будут смотреть на букеты, зная, что все сделано в «Цветочной поляне». Пятьсот человек сегодня вечером будут решать, иметь в будущем дело с ее магазином или нет.

В животе у Шелби как будто копошились черви. Даже кофе не помогал, поэтому она добавила еще одну ложку, чтобы сделать его крепче. Ей никогда даже в голову не приходило, что она может так нервничать. А теперь она очень сомневалась, что эти нервные завихрения в животе когда-нибудь прекратятся.

По крайней мере, она уже начала пить витамины. Шелби больше не чувствовала слабости с той самой ночи, которой, как она пыталась себя убедить, никогда не было. Она пребывала на пике активности и была готова сделать все, что угодно, лишь бы эта свадьба прошла на ура.

Приняв ванну, Шелби влезла в джинсы, натянула старую мягкую белую футболку и обула видавшие виды кроссовки. Волосы она собрала в хвост на затылке, прихватила свою раздутую, как воздушный шарик, сумку, в которой, одному Богу известно как, вмешались тысячи вещей, и вышла на улицу.

Больше часа спустя Шелби ехала рядом с Максом в загруженном до предела цветами грузовичке. Прислонившись лбом к окну, она закрыла глаза, чтобы подумать. О нем.

В последнее время она частенько о нем думала. Мысли как будто сами обращались к нему, наполняя тело приятными воспоминаниями. О том, каким он был. О том, что он заставлял ее чувствовать. О том, как она хотела, чтобы он был настоящим, а не плодом ее воображения.

Вчера ночью он опять приснился ей. На этот раз он был у нее в спальне и одной огромной горячей ладонью трогал ее грудь. Его глаза горели, словно тлеющие угли, а на красивом лице — без сомнений, слишком красивом, чтобы быть настоящим, — застыло напряженное выражение. Тогда Шелби открыла рот, чтобы спросить, почему на ней до сих пор имеется одежда. И это из всего множества вопросов, которые она могла ему задать. Глупый сон. Глупая мечта. Глупая дурочка Шелби.

— Что с тобой, Шел? — неожиданно спросил Макс, обеими руками держась за руль. — Ты сегодня какая-то тихая.

Шелби улыбнулась ему и призналась:

— Кажется, я перенервничала. Кстати, как твой ребятенок?

Макс усмехнулся:

— Толстеет.

— Вот и славненько.

Пятизвездочный отель возвышался на сорок пять этажей. Его ошеломительную красоту дополняли высокие изогнутые пальмы, разбросанные вокруг здания. В целом создавалось впечатление, что отель стоит посреди пустыни. Проехав по великолепной широкой подъездной дорожке, грузовик остановился, и Шелби выскочила на улицу, чтобы придержать двери черного входа.

Она принялась считать, деловито отмечая в списке каждую выгруженную Максом партию цветов. Когда он исчез внутри с кипой целлофановых рулонов на плече, Шелби воспользовалась моментом, чтобы произвести кое-какие расчеты.

Через несколько минут Макс появился в крутящихся дверях и обеспокоенно заявил:

— Тебя Олли зовет. Говорит, это срочно.

Шелби уставилась в теплые шоколадно-карие глаза Макса, переваривая новость. На языке Олли «срочно» могло означать как пустяк, вроде сломанного ногтя, так и катастрофу масштабов цунами.

Последнее, что нужно было Шелби в этот очень важный для нее день, — это что-то «срочное». Сунув список в сумку, она шепотом выругалась и понеслась по холлу отеля к залу, где должна была состояться церемония.

Она так спешила поскорее добраться до двойных дверей, ведущих в зал, что неожиданно налетела на выросшую перед ней прямо из ниоткуда стену. Стену из мускулов. Шелби застыла, как статуя, ее взгляд двинулся вверх, к широкой шее с кожаным шнурком на ней, и остановился на жестком загорелом лице. Его лицо. Лицо из ее снов.

— Ты, — выдохнула она.

Он улыбнулся, и Шелби услышала голос, который прокатился по телу волной нежнейшей ласки:

— Я.

Сердце мое, ну что ж ты так колотишься? Но пустившееся вскачь сердце только ускоряло и ускоряло и без того бешеный темп.

— Ты, — повторила Шелби и осторожно шагнула назад. — Из той, другой ночи.

Он сделал шаг вперед.

— Я. Из той, другой ночи.

О боже, значит, это был не сон. Желание ущипнуть себя или потрогать его, чтобы убедиться, что она не спит, стало почти нестерпимым.

— Ты же… — начала Шелби, но не договорила, проглотив слова «поцеловал меня».

Она замолчала, вспомнив о том, что ей снилось прошлой ночью, и зная, что это невозможно. Но ведь он сказал, что это был он. Из той, другой ночи.

Все это было очень-очень странно. Неужели у нее амнезия или что похуже? В понедельник первым делом она пойдет к врачу. Эти внезапные головокружения, ощущение, что она не может сделать вдох, и противное чувство беспомощности начинали ее беспокоить.

Двойные двери открылись, чтобы впустить рабочих, и им обоим пришлось посторониться и дать пройти нескольким мужчинам.

— Ну что ж, — произнесла Шелби, наклонив голову, и, поскольку говорить о таинственных ночах и незабываемом поцелуе она не собиралась, то сцепила руки в замок и, поддельно улыбнувшись, продолжила: — Ты здесь из-за приготовлений к свадьбе?

Этим его губам вообще стоило бы запретить улыбаться.

— Я здесь из-за тебя, — мягко ответил он.

Шелби этого не слышала.

Нет-нет, не слышала. Она точно знала — это игра воображения. А то, что у нее тряслись колени, — наверняка просто побочный эффект от витаминов.

— Не уверена, что понимаю, о чем ты, — осторожно сказала она.

— Шел! Вот ты где!

Да благословит Бог лучших подруг, которые не дают тебе выставить себя полной дурой.

И, словно прочитав ее мысли, Олли схватила Шелби за локоть и быстренько потащила ее прямо через двери. Шелби опомнилась только тогда, когда они пробежали уже ползала.

Этим утром Олли выглядела потрепанной. Шелби была уверена, что на подруге пижама — фланелевые штаны с принтом, изображающим мороженое, и рубашка на пуговицах говорили сами за себя, причем весьма красноречиво. Олли всегда ревностно относилась к субботам. Она ненавидела рано вставать, потому что ее пятничные вечера всегда превращались в грандиозные вечеринки, в отличие от вечеров Шелби, которые она проводила дома.

Давняя подруга и партнер по совместительству остановилась перед круглым столом, заваленным розами. Ее бровь беспокойно поползла вверх.

— Розы еще не полностью расцвели. Что, черт побери, нам теперь делать?

— Они же не в холодильниках, — рассеянно отозвалась Шелби, — так что расцветут в мгновение ока.