Ревность (ЛП)

— Временный, как вы видите, пока наша глава, леди Анна, не с нами, — он выпрямился, а остальные дампиры немного расслабились.

Ну, ладно. Это нужно знать. Если задуматься, то Анна определённо была Главной Сучкой.

Я не выпускала складной нож.

— И тем более, — заговорил рыжий, — леди Анна была в отпуске в течение двух недель.

* * *

Другая комната открывала нам вид без окон, она была длинной, с полированным настольным зеркалом посередине, которое выглядело бы правильно в доме Камелота, не считая того, что оно была прямоугольным. Другой стол — не больше, чем полка — размещался вдоль левой стороны, полной паровых блюд, выдавая запах еды. Серебряная урна и другая крупная серебряная вещь располагались в конце, и три винных бутылки стояли по стойке «смирно», одна — в серебряном контейнере со льдом. Второй крупной серебряной вещью на столе был самовар, я уверена в этом.

Я бы даже не знала, что такое самовар, если бы не один случай, когда мы с папой столкнулись с шабашем российских ведьм в Луизиане. Нет, серьёзно. Они управляли кондитерской в Новом Орлеане. С другой стороны, у ведьм есть порчи, микстуры и гадания со странными сальными игровыми картами, украшенными золотыми листьями.

Они хотели, чтобы я осталась с ними. «Учиться», — сказали они. Но папа просто покачал головой, и я держала его руку все время, пока мы были там. Я не брала их еду, которую они продолжали предлагать мне. Бабушка учила меня тому, что иногда еда используется как ловушка.

«Это женская сила, еда. Ты должна быть уверена, что не попадёшься на удочку, Дрю. Запомни это».

Можно подумать, что я привыкну к голосам мертвых людей в моей голове. Память иногда походит на это — она застает тебя врасплох, прыгает на тебя со скоростью затопления судна, и затем тебе остаётся лишь качать головой и пытаться выяснить, где ты находишься здесь и сейчас.

Стулья — резные деревянные троны с потертыми красными подушками из конского волоса. Каменные стены, деревянный пол и запах, как будто много ночей подряд дым сигарет боролся с небесными ароматами еды и кофе. Не было никаких пыльных паутин в углах, как в другой Школе. Это целое здание было абсолютно чистым, что заставляло меня нервничать.

Проверьте это. Все в этом месте было подозрительно как в аду. Если это то место, куда меня должны были доставить на том вертолете из снежного ада Дакоты, я не знала, должна ли я почувствовать облегчение.

Брюс указал мне на место во главе стола, как если бы я была приглашенным лицом, занимающим высокий пост.

— Пожалуйста. Кофе? А что вы предпочитаете на завтрак? Или ужин, учитывая наш график .

Они все смотрели на меня. Снова, как новенькая в школе, только я была здесь с учителями.

— Да, кофе. И, гм, еда. Слушайте, я думала, что меня должны...

— Всему свое время, — Брюс был совершенно невозмутим. — Мы не любим спешить.

— Да, я как бы поняла это. В течение многих недель я торчала у черта на куличиках с вампирами, — мне не пришлось прикладывать много усилий, чтобы всё это прозвучало саркастически. — Я не сильно уверена в том, что где-либо в безопасности, если только я не сама по себе. Так что я хочу покончить со всем этим, — и вернуться к Грейвсу.

Потому что пустота внутри меня становилась меньше, когда Грейвс был рядом. Однако я не хотела думать о том, что чувствовала себя в безопасности рядом с Кристофом. Это было невозможным, не так ли? Не тогда, когда он постоянно исчезал.

Я начинала ненавидеть исчезающих людей.

Отметки клыков на левом запястье снова заболели, но слабо. Я была рада, что рукава были опущены. Память непрошено возвратилась к тому моменту, когда клыки Кристофа погрузились в мою плоть. Он должен был сделать это, чтобы спасти нас — но это не было приятно. И будь я проклята, если расскажу одному из этих ветряных сухих парней об всём.

Голосовые связки застыли. Я застыла. Одной мысли удалось избежать неустанной, прорывающейся агонии.

...Пожалуйста, нет, пожалуйста, нет, не опять, пожалуйста, нет, нет, нет...

* * *

Но настал еще один раз. И теперь было хуже всего. Ужасные жестокие пальцы не тронули плоть. Они царапали, ковыряли и терзали меня — самую мою суть, ту невидимую материю, которой я и была.

Душа? Нет, не очень подходит. Но близко.

Копали, царапали, тянули и терзали, круша мою невидимую сущность. И вдруг что-то вырвалось из меня стремительным потоком. Голова запрокинулась, дыхание остановилось. Грейвс опять тихо охнул и попытался оттащить меня от Кристофа.

Кристоф вскинул голову, вытянув клыки из моей плоти, и крепко сжал мне запястье, не отпуская жесткой хватки чуть пониже локтя. Выдохнул, дрожа всем телом, а Грейвс снова хотел оттащить меня. Моя рука безвольно натянулась между ними, как у резиновой куклы, плечо горело от боли, а я не могла вымолвить ни звука.

Молчание опустилось на нас, и оно не было комфортным. Я выдвинула стул во главе стола и опустилась в него, разглядывая всех их. Так называемая подушка была твёрдой как камень, спине было не намного лучше. И я должна была отпустить складной нож, чтобы сесть.

Это было ужасное утро, и оно становилось ещё хуже.

Один из тихих дампиров, тот с угольно-чёрной кожей и отвратительно белыми зубами, засмеялся. Его дреды переместились, когда он последовал к буфету. Из всех них он был единственным в поношенных джинсах и футболке.

— Она определенно дочь Элизабет, — он говорил как в подготовительной школы, твердо излагая свои мысли. Но между его словами присутствовали странные пробелы, точно такие же, как у Кристофа или Дилана. Как будто они в голове переводили с другого языка. Присутствовал призрак акцента. То есть какой-то еще, не считая плоского носового Янки, с которым все говорят выше линии Мэйсона Диксона.

У меня нет акцента. Жители севера просто забавно разговаривают.

— Как будто были какие-то сомнения, — впервые Брюс казался таким кислым. — Одного только её лица достаточно, чтобы убедиться в этом.

Руки сжались в кулаки под столом. Папа никогда не говорил мне, что я была похожа на маму, кроме высказываний о моих волосах.

— Вы все знали мою маму?

— Я знал, — сказал мягко японец. — Брюс знал, и Элтон, наверное, тоже. Маркус?

Тощий блондин в сером костюме покачал головой:

— Она была в администрации до меня.

Другой блондин протянул свои руки; он оставил свою сигару в другой комнате. У него были густые вьющиеся волосы, и на мгновение я чувствовал себя легкомысленной. Кто-то украл локон волос Кристофа на моей тумбочке — даже не спрашивайте, как он оказался там, подарок на память — сказал он — и оставил единственный длинный, вьющийся светлый локон. Это мог быть любой учитель или студент в другой Школе. Включая застенчивого, нежного Дибса.

Теперь я подозревала всех. Кроме Грейвса. И Кристофа.

— Так некоторые из вас знали её. Тогда вы знаете, что кто-то в Братстве предал её, — ногти вонзились в ладони. — Анна показала мне стенограмму звонка.

Они все снова стали тихими. Брюс, в конце концов, отвернулся от буфета и уставился на меня, его тёмные глаза расширились:

— Она что?

Парень-японец резко вдохнул, как будто я только что сняла свою одежду или издала смущающий физический шум.

Я глубоко вдохнула. Господи, эти парни вообще ничего не знали. Почему они ждали столько дней, чтобы допросить меня? Хотя было похоже, что я допрашиваю их. Мой живот снова загрохотал.

— Мне показали стенограмму. Только Дилан сказал, что она не была оригиналом, что ее отредактировали. Он дал мне копию оригинала. Она находится у Кристофа.

Тишина. Все они продолжали переглядываться. Говорящие взгляды, только у меня не было идей, о чём могла идти речь. Эту тишину можно было перерезать дешёвым споком

[1]

из кафетерия.