Забытая жизнь (СИ)

— Стыдно? — недоуменно переспросила я. — Винки, бог с тобой! Это мистеру Краучу должно быть стыдно, а не тебе! Ты не сделала ничего дурного! Он ведь ужасно к тебе относился!

Винки поднесла руки к прорезям в шляпе и плотно зажала уши.

— Вы оскорбить моего хозяина, мисс! Не надо обижать мистера Крауча! Мистер Крауч хороший волшебник, мисс! Мистер Крауч правильно поступил, уволив гадкую Винки!

— Винки никак не привыкнет к свободе, мисс Монфор-лʼАмори, — шепнул Добби. — Винки забыла, что больше не зависит от мистера Крауча: может говорить все, что хочет. А она так и держит рот на замке.

— Значит, домовым эльфам нельзя высказывать мнение о своем хозяине? — спросила я.

— Это другое, мисс Монфор-лʼАмори, — неожиданно Добби стал серьезным. — Эльфы — рабы и потому не имеют права. Мы храним родовую честь хозяина, храним его тайны, сказать о хозяине дурное слово — ни-ни. А профессор Дамблдор говорит, мы вправе…

Добби занервничал и поманил меня.

— Он сказал Добби: хочешь, можешь звать меня старым, глупым, смешным чудаком, мисс! — смущенно шепнул Добби и испуганно хихикнул. — Но Добби не хочет, мисс Монфор-лʼАмори, — снова запищал он, тряся головой и хлопая ушами. — Добби очень, очень сильно любит профессора Дамблдора, мисс, и с гордостью хранит его тайны.

— А про Малфоев теперь можешь говорить? — улыбнулась я.

В больших глазах Добби мелькнул испуг.

— Добби… Добби может, — неуверенно протянул он и гордо расправил узкие плечи. — Добби скажет мисс Монфор-лʼАмори. Его старые хозяева были… были… плохие черные маги!

На какой-то миг Добби застыл, дрожа от собственной дерзости. Затем бросился к столу и что было сил забился об него головой, приговаривая:

— Добби плохой! Добби плохой!

Я схватила домовика за галстук и оттащила от стола.

— Благодарю, мисс Монфор-лʼАмори, благодарю, — с придыханием проговорил Добби, потирая голову.

— Ты и сам еще не свыкся со свободой, — сказала я.

— Не свыкся! — гневно пискнула Винки. — Постыдись, Добби! Как ты смеешь говорить такое о своих хозяевах!

— Они больше мне не хозяева, Винки! — с вызовом произнес Добби. — Добби теперь не волнует, что они скажут!

— Ты плохой эльф, Добби! — простонала Винки, и слезы опять покатили из ее глаз. — Бедный мой мистер Крауч! Как он обходится без Винки? Ему очень трудно без меня, без моей помощи! Я всю свою жизнь ухаживать за Краучами, до меня моя мама ухаживать, до нее моя бабушка… Что бы они сказали, узнай о свободной Винки? Позор, какой позор! — Она спрятала лицо в юбку и опять зарыдала.

— Винки, — твердо произнесла я, — поверь мне, мистер Крауч прекрасно обходится без тебя. Я недавно его видела…

— Вы видеть моего хозяина?! — ахнула Винки. Оторвав от юбки заплаканное лицо, она вытаращилась на меня. — Здесь, в Хогвартсе?

— Да, — кивнула я. — Он и мистер Бэгмен — судьи Турнира Трех Волшебников.

— Мистер Бэгмен тоже приехать? — пискнула она. — Мистер Бэгмен плохой волшебник! Очень плохой волшебник! Мой хозяин его не любит! Совсем не любит!

— Бэгмен плохой? — удивилась я.

— Да, — подтвердила Винки, глаза ее возмущенно засверкали. — Мой хозяин такое рассказал Винки! Но Винки его не выдаст! Винки умеет хранить секреты! Бедный хозяин, бедный мой хозяин! Винки больше не может ему помочь! — снова зашлась в рыданиях Винки.

Ни одного разумного слова больше не удалось от нее добиться. Мы оставили страдалицу и сели пить чай. Добби беспечно болтал о своей жизни свободного эльфа, о том, какую обновку хочет купить.

— Добби мечтает о свитере, мисс Монфор-лʼАмори! — радостно возвестил он, ткнув пальцем в голую грудь.

— Слушай, Добби! — сказала я. — А давай я тебе подарю свитер на Рождество!

— Мисс Дамблдор, — тихо прошептал он, — хочет подарить Добби одежду.

— Ну ведь у нас уже есть с тобой одна тайна, — подмигнула я ему. — Почему бы нам ее не закрепить?

Я уже собралась уходить, эльфы окружили меня, предлагая с собой всякую еду. При виде того, как они кланяются и приседают, я со страдальческим лицом отказалась.

— Большое спасибо! — крикнула я эльфам, дружной толпой шедшим за мной до дверей. — Пока, Добби.

«Этим эльфам очень повезло, что теперь у них есть Добби, — идя к мраморной лестнице подумала я. — Они своими глазами увидят, как хорошо живется свободному домовику, и мало-помалу до них дойдет, что и они тоже так могли бы! Осталось надеяться, что они не станут слишком пристально присматриваться к Винки. Надеюсь она скоро перестанет плакать. Шок пройдет, и Винки привыкнет к Хогвартсу. Без Крауча ей будет гораздо лучше».

— Но ведь она его любит, — противоречила я сама себе. — Но почему ей не нравится Бэгмен? Интересно, что Крауч про него говорил?

В канун Рождества я, как и обещала, подарила Добби коричневый свитер, он был так рад, что просто набросился на меня и не выпускал из объятий. Он что-то лепетал и пищал от переполняющих его чувств.

Перси прислал мне письмо перед балом, в письме он сообщил, что мистер Крауч болен и все дела ложатся на мои плечи.

Для меня было странным, что Барти так внезапно заболел, ведь за все мои годы работы с ним, он никогда не пропускал свою работу, и даже в отпуск не уходил.

Но выхода не было, пришлось в Отделе оставить за старшего Перси, а самой заменить Барти на турнире.

Бал должен был начаться в восемь часов вечера в первый день Рождества в Большом зале. Администрация школы, обуреваемая желанием поразить гостей из Шармбатона и Дурмстранга, проявила небывалую изобретательность. Замок никогда еще не выглядел так нарядно. Не тающие сосульки свисали с перил мраморной лестницы, традиционные двенадцать елок Большого зала были увешаны светящимися желудями, живыми ухающими совами из чистого золота и другими волшебными игрушками. Рыцарские доспехи пели рождественские гимны. А Пустой Шлем радостно призывал: «О, чистые души, стекайтесь во храм…» К сожалению, он помнил только половину этого гимна, возвещающего рождение Господа. Завхоз замка Филч раз десять извлекал из доспехов Пивза, откуда тот между гимнами распевал песни собственного сочинения и весьма грубого содержания.

На рождественские каникулы снег все падал и падал, и скоро замок и окрестности оделись толстым белым пуховиком. Голубая карета Шарм-батона сидела в снегу, как огромная обледенелая тыква; домик Хагрида смахивал на имбирный пряник; иллюминаторы дурмстрангского корабля заиндевели, а с мачт и снастей свисали тяжелые витые сосульки. Эльфы в кухне трудились не покладая рук, и обеденные столы ломились от изысканного жаркого и соблазнительных десертов. Столы так и ломились от жареных индеек, пудингов и всевозможного волшебного печенья.

Вместо факультетских столов в Большом зале появилось множество маленьких столиков, посредине оставили место для танцев, на месте, где раньше стоял стол преподавателей, была устроена сцена для музыкантов. Все собрались в Большом зале, и только Чемпионы школ и их партнёры оставались за дверями. С их появлением Бал считался открытым.

Когда все, наконец, уселись по местам, МакГонагалл появилась в зале с чемпионами и весь зал захлопал, и профессор МакГонагалл повела их к большому круглому столу в дальнем конце, за которым сидели судьи.

Стены зала серебрились инеем, с темного, усыпанного звездами потолка свисали гирлянды из омелы и плюща. Длинные обеденные столы исчезли, вместо них — сотня столиков, каждый человек на десять. На столиках уютно горели фонарики.

Дамблдор, возглавлявший судейский стол, встретил подошедшие пары сияющей улыбкой, Каркаров — нежданное совпадение — смотрел на Крама и Гермиону. Людо Бэгмен в пурпурной мантии, расшитой золотыми звездами, громко аплодировал вместе со всеми. Мадам Максим, сменившая черную атласную униформу на свободную мантию из легкого светло-лилового шелка, тоже вежливо хлопала. Не было только мистера Крауча. Вместо него пятым за столом судей важно восседала я. Остальные места предназначались для участников состязания с их дамами.