Ревность (ЛП)

— Ничего из этого не произошло бы, если бы не он! — кричала Анна. Даже на таком дальнем расстоянии было видно, что ненависть исказила ее лицо. Ее волосы — дико вьющаяся масса красной темноты, и на ней был красный шелк. Еще одно из тех старых платьев развевалось, когда она нависла над опорами. — Она украла его у меня! Он был моим, а она украла его!

Кристоф резко вдохнул.

— Я никогда не любил тебя! — закричал он, и сила крика качнула меня на пятки. Второе обличье зажглось в нем, его волосы пригладились назад, и он выглядел достаточно сильным, чтобы запрыгнуть на купол.

Держу пари, он смог бы сделать это. Прямо сейчас я бы не стала ему препятствовать.

Во мне назревал отвратительный, темный, горящий смех. Торец ружья был между мной и Огастом, и вынуть его из кобуры не заняло бы много времени. Мне надо было выбирать, куда стрелять, и я знала, какой быстрой она была. Моя ладонь жаждала оружия, а пальцы скручивались.

— Ты бы любил, если бы не сучка! — лицо Анны снова исказилось. — Ты бы любил меня! — она плакала? Тяжело было сказать. Тошнота накатывала, звук крыльев заполнил уши, и я задохнулась.

Анна сделала быстрое движение. Винтовка прочно прижималась к ее плечу, и Кристоф снова крикнул.

— ДРЮ! — закричал он, разворачиваясь и напрягаясь, и собрался прыгнуть на меня. Анна крикнула еще раз — бессловесный крик ненависти и разочарования, и нажала на курок.

Эхо раздробило воздух в куполе. Дампиры засуетились, и сокрушительный удар врезался в мое левое плечо. Я потеряла равновесие.

Колени Огаста подогнулись. Он тяжело опустился вниз, и я попыталась остановить его. Но он был тяжелым, и я не могла хорошо схватить его, потому что левая рука больше не подчинялась мне. Мои колени сильно ударились, и я выпустила короткий рык удивления, пытаясь уберечь его голову от столкновения с каменным полом. Он наполовину оказался на моих коленях, а глаза с трепетом закрылись. Он сказал что-то очень низко, и я не смогла услышать, что именно, в этом шуме. Полетели куски камня, когда пули попали в стену.

Что-то еще врезалось в меня с боку, и я распласталась по полу. Боль накатывала огромными волнами цунами, плечо пульсировало и кричало. Я почувствовала на себе чьи-то руки — и знакомый запах яблочного пирога — пропитанные медной влажностью.

Оно болело. Так сильно болело! Место в моем горле, где живет жажда крови, захлопнулось, отрывая от меня трансформацию.

Что? Я билась, пойманная между Огастом и Кристофом. Огги лежал на полу, голова наклонена назад, горло работало, когда он пытался сдвинуться. Кристоф склонился ко мне, его руки были как сталь.

— Нет! — закричал он почти что мне в ухо. Послышался длинный ряд мерзко звучащих слогов, что, как я предположила, было проклятием на другом языке, прежде чем боль снова ударила, поглощая меня, и мир стал забавного серого цвета — цвета, который уходил от меня.

Крики. Вопли. Снова выстрелы. Укрытие. Добраться до укрытия. Я попыталась сдвинуться, мне удалось только немного покрутиться. Кристоф все еще склонялся ко мне, разглагольствуя, и я поняла, что он защищал меня. Полетело еще больше кусков камня, и стрельба достигла крещендо. Тело Кристофа дернулось, и он зашипел.

Внезапно Огаст дернулся в движении. Откатился в сторону, и моя голова повернулась в таком направлении, что я увидела, как превращение выходило из-под его контроля. Белые полосы скользили по его грязным волосам, клыки вылезли наружу, а глаза вдруг заблестели — ясно-желтый вместо темного. Я могла видеть сквозь туман, опускающийся на меня, хотя оставшаяся часть света высушивала свои цвета, превращаясь в темно-серый эскиз.

Он свернулся как мокрица, затем как-то встал на колени, оружие свободно скользнуло из наплечной кобуры и указало наверх, когда он торопился с выстрелом. Он выдохнул, сжал спусковой механизм, и ружье заговорило, его голос потерялся в какофонии звуков.

Всё прекратилось. Серый занавес опустился, и я услышала громкий топот.

Бум. Бум.

Пернатые крылья отчаянно бьются. Они прошлись по всему моему телу — маленькие пернатые поцелуи — кроме шара агонии, который поднимался по левому плечу. Я не чувствовала пальцы рук и ног, и когда попыталась встать (чтобы доползти до укрытия, потому что, эх, кто-то стрелял) я не смогла сделать этого. Горячий зародыш агонии снова ворвался в мою грудь, и я захныкала.

Бум... бум...

Длинный безмолвный момент, выстрелы прекратились. Всё закончилось? Я попыталась сдвинуться и снова молча всхлипнула. Больно даже пытаться двигаться!

Я поняла, что стук сердца пульсировал в моих ушах. Каждый глухой стук — это прикосновение крыльев, и я услышала мягкое совиное «кто? кто?»

Онемение подкралось к рукам. Что только что случилось? Что это было?

Я все еще пыталась выяснить это, когда мир стал белым. Звук, похожий на вой тысячи разговаривающих людей с другой стороны линии, заполнил мою голову. Сердцебиение запиналось, интервал между каждым стуком становился все больше и больше, пока мое перегруженное сердце...

... не остановилось.

Глава 31

— Очисти! — закричал кто-то, и сквозь меня снова прошел яркий, белый свет. Кто-то все еще неровно сыпал проклятия. Послышался лепет голосов. — Убери его отсюда.

— Дрю? Дрю, держись! Только держись!

— Она всё еще истекает кровью. Почему она не исцеляется?

— Истощение, и она не полностью прошла становление. Её кровяное давление падает. Где другие осколки? Они исчезают.

— Осколочные гранаты. Ненавижу их.

— Будем надеяться, что ни один осколок не попал в сердце. Перикард, кажется, не поврежден, но она теряет цвет. Мы не можем достаточно быстро достать для нее кровь...

— Перелейте мою, — холодный и спокойный — голос Кристофа.

— Мы не можем. Это может убить ее, мы еще не выяснили ее группу... — наконец, я узнала другой голос. Английский акцент Брюса.

— Тогда выясните, — Кристоф казался разъяренным. Забавно, что он только что был спокойным и холодным, как отец. Только это причиняло мне боль — когда Кристоф говорил так. Папин обезумевший голос никогда не причинял боль, потому что, когда он говорил, я знала, что он не был зол на меня. Никогда не был зол.

— Что ты...

— Ты не можешь...

— Я сказал выясните! Я не потеряю ее!

— Она еще даже не прошла становления, — голос Брюса был смертельно уставшим. Я попыталась открыть глаза, не получилось, и услышала хныканье. У кого-то был плохой день.

Бабушкин голос, спокойный и решительный, отразился от моего набитого ватой черепа: «Дрю, детка, этот кто-то — ты».

Тихий треск грома, и я увидела комнату во вспышке молнии.

Это была еще одна комната в больничном крыле с каменными стенами. Странный, бесцельный, серебряный свет перемещался, как снег, ложась на каждую поверхность припудренным цветком, как крылья мотылька. Я спокойно стояла там и слышала звуковые сигналы машин. Небольшая форма лежала на кровати, дампиры толпились вокруг нее. Брюс уставился на Кристофа, парень-араб был немного выше Кристофа, но Кристоф выглядел больше из-за вибрирующего гнева, вытекающего из него во всех направлениях.

Металл упал в чашу.

— Соляной раствор! — прокричал кто-то. — Черт возьми, очистите хорошенько рану! Ее надо закрыть; она все еще теряет кровь!

— Давление все еще падает. Хватит препираться, Куросы, мы пытаемся спасти ее!

— Я знаю, что спасет ее, — Кристоф полуобернулся и пропихнулся к завернутой в белое фигуре на столе. Глухой стук, вибрирующий во мне, сделал паузу.

Брюс схватил его за руку, и кто-то прокричал:

— У неё снова открылось кровотечение! Очистите!

Яркий свет ударил в глаза, но не раньше, чем я увидела голову фигуры на столе, лицо повернуто в сторону и в носу была пластмассовая трубка. Темные, вьющиеся волосы лежали на столе, и я увидела, что мои глаза трепетали, как если бы я спала. Кожа была как белый мел, и Брюс оказался на полу.

— Дотронешься еще раз, — сказал спокойно Кристоф, — и это будет последнее, что ты сделаешь в своей жизни, — он толкнул в сторону темноволосого, долговязого дампира в белом халате, который возился с машинами, и я увидела огромное месиво, где должно было быть мое левое плечо. Кровь была практически черной. Я не видела цвета. Частицы белой кости мерцали, поскольку еще один дуэт Куросов-подростков исследовал месиво блестящими хирургическими инструментами и клал фрагменты чего-то там в металлическую чашу. Другой дампир с вьющимися волосами стоял в стороне с лопатками, и я увидела, что в них дрожало электричество, как капли воды на горячей сковороде.