Мужчина внутри (ЛП)

Ей нужно было выбраться отсюда и спрятаться. Быть так близко к этим стервятникам, жаждущим последних сенсацией — слишком для ее нервов. Особенно учитывая натуру отца.

Рони наклонила голову и вышла через дверь, направляясь к парковочному месту в конце стоянки. Она не хотела, чтобы ее лицо попало в прицел камеры, а ей под нос сунули один из этих дурацких микрофонов.

— Вот она! – раздался вопль.

Рони успела лишь на мгновение ощутить прилив сочувствия к тому, на кого нацелились журналисты, как вдруг ее кто-то ухватил за шиворот и развернул на сто восемьдесят градусов. Воротник потянули в сторону так сильно, что он затрещал.

Ужас пронзил ее электрическим разрядом, когда ее схватили крепкие руки, вокруг замелькали люди, а микрофон уткнулся в лицо.

— Кто твоя пара, Вероника? – безумные глаза жаждущего сенсации журналиста встретились с ее глазами, пока она пыталась вырваться. – Кто пометил тебя? У тебя есть жар? Тебя уже протестировали?

Она завопила в гневе в его руках, бросила сумочку и пакет и начала драться, царапаться. Потные мужские тела окружали ее со всех сторон.

— Скажи же нам, Вероника, кто он? Каково это – быть отмеченной животным?

Отдающиеся эхом голоса протестовали и требовали, пока она пыталась высвободиться, пока она впивалась ногтями в держащие ее руки, отчаянно сражаясь, чтобы вырваться, чтобы сбежать.

Она не понимала, что плачет, не понимала, что глаза камер ловят каждый всхлип, каждый вопль, отдающийся эхом вокруг. Зрение Рони затуманилось, расплылось от страха и гнева, и оглушающего инстинкта самосохранения.

Рони почувствовала, как трещит ткань блузки, и вот уже она наконец оказалась свободной от удерживающих ее рук. Она не колебалась, не оглядывалась, она просто побежала.

Она не понимала, куда бежит, не знала, куда бежать, к кому бежать. Она просто бежала.

— Рони! – голос Джона О’Брайена прорвался сквозь панику, когда она оказалась за углом магазина. – Грузовик. Сюда!

Он бешено махал ей, его лицо побледнело, а светло-голубые глаза сверкали от гнева.

— Сукины дети эти гребаные репортеры. Давай же.

Толпа сомкнулась позади них, когда он открыл дверь, и Рони запрыгнула внутрь. Она закрыла окна, а вокруг снова были камеры и микрофоны, тычущиеся в стекло.

Тяжелый грузовик дернулся, когда Джон завел мотор, взревел и начал движение вперед. Журналисты и любопытные горожане попытались блокировать им путь.

— Я перееду ваши гребаные задницы! – рявкнул Джон, его обычно бледное лицо покраснело от гнева, ярко-рыжие волосы стояли дыбом. Он нажал на газ и сжал руки на руле.

Они выехали на обочину и проломили несколько ярдов древнего забора, окружавшего помещения страховых компаний.

— Черт возьми, у меня будут проблемы, - зачертыхался Джон, но в голосе его звенело возбуждение.

Они проскочили через узкую аллею на полной скорости. Шины завизжали, когда они повернули на одну из проселочных дорог, ведущую прочь из городка.

— Ну, ты как, в порядке?

Рони посмотрела на него, растерянная, дрожащая. Живот сводило от страха. Она покачала головой и сморгнула слезы. Что это была за хрень? Ее кожа все еще горела от чужих прикосновений, протестовала, требовала Табера.

Она потрясла головой, пытаясь обрести хоть каплю контроля. Боже мой. Они знали.

Реджинальд не терял времени, продавая ее историю, подумала она.

— Отвези меня домой, - она зажмурилась от надрыва в голосе, от боли, мелькнувшей в нем. – Мне нужно домой.

— Они будут ждать тебя там, Рони, - сказал он мягко, поворачивая в гору, на дорогу, которая в объезд уходила из города. — Тебе надо спрятаться на некоторое время, подумать, что делать дальше.

— Что делать дальше? — прошептала она надломившимся шепотом, потирая руки в попытке стереть с них ощущение чужих прикосновений. Господи, да что делать дальше? Ее отец действовал быстрее, чем она ожидала. Он наверняка продал ее даже раньше, чем появился дома.

Она не могла вернуться домой, Джон был прав. Они могли найти ее там. Могли ворваться к ней в дом. Спрятаться от них просто невозможно. Но что еще ей оставалось?

— Я знаю место, - вздохнул, наконец, Джон. – Ты будешь там в безопасности на некоторое время, если только они не найдут нас прежде, чем мы доберемся туда. Все будет хорошо, Рони, хотя бы пока мы не свяжемся с Кэлланом. А с ним, ты знаешь, нужно будет связаться.

Он уперся в нее тяжелым требовательным взглядом. Глаза все еще горели лихорадкой погони, в них пылал адреналин.

Нет, не Кэллана ей нужно найти, подумала Рони. Это была не его вина. Это была вина Табера, и, бог свидетель, он должен за все заплатить. Руки сжались, когда тело Рони прошил гнев, почти такой же горячий, как возбуждение. Если она доберется до него, она просто его убьет. И ее бесчувственный продажный отец может стать вторым на очереди.

Глава 3

Табер дернул плечом, когда проникшие через окно поздние лучи солнца просочились сквозь одежду и нагрели спину. Лучше бы, конечно, побывать на свежем воздухе, но пока это все, что он мог себе позволить.

Быть запертым, как в клетке, в доме, где теперь жили все Кошки – это тоже уже не должно было вызывать возмущения. Но это было трудно: стены, казалось, давили на Табера, воспоминания о том, что хотелось бы позабыть, накатывали снова и снова. И как обычно, когда он изо всех сил старался забыть о том, что он такое, о том, через что ему пришлось пройти в лабораториях – все эти пробы, тесты и исследования – его мысли возвращались к ней. Синие глаза, нежная, шелковистая на ощупь кожа – как в сказке – и жар возбуждения заставлял его пылать.

Рони. В последние несколько недель мыслей о ней стало больше, чем обычно.

Его желание стало только сильнее, он даже не думал, что так может быть. И это его беспокоило. Табер знал, как связаны Кэллан и Меринас. Видел симптомы. У него тоже они были, вот уже год с лишним, но они пока не были такими яркими. В конце концов, он свою пару не целовал. Не позволил себе излиться в ее тело.

Если Рони – его пара, значит, она носит его метку. Несколько раз за прошедшие с момента его отъезда из Сэнди Хук месяцы он оказывался к ней совсем близко. Хотел увидеть эту легкую незаживающую отметину на ее плече.

Не то, чтобы он искал этих встреч. Находиться с ней рядом для него было невозможно.

Она не говорила с ним. Увидев Табера на своем пути, Рони просто переходила на другую сторону улицы. Если они встречались глазами, ее взгляд тут же наполнялся яростью, сверкал раздражением — и он не понимал причин этого гнева. Разве он не оказал ей услугу, оставив ее в покое? Он не звонил ей, не навещал ее. Не говорил с ней о том, как ему живется. Почему она злится? И почему ему так важно это знать?

Конечно же, если он ее пометил, должны были проявиться кое-какие симптомы. Черт, Меринас в самом начале процесса испытывала такую боль, что если бы доктор Мартин не понял, в чем дело, ее бы положили в больницу.

Табер всегда был в курсе новостей о жизни Рони. Она пока не жаловалась ни на что необычное — он вот уже несколько месяцев наблюдал за ней. А его тело страдало, желая ее. Страдало так, что лишало покоя, и это злило – ведь он иногда просто не мог сосредоточиться на работе, все думал и думал о женщине, которую хотел.

Он снова опустил глаза к отчету на столе перед собой, и тут дверь офиса с грохотом отворилась.

— Включи новости! - В большой кабинет, где работали одновременно Табер и Кэллан, ворвалась Шерра.

Дом раньше принадлежал Совету Генетики. Сто пятьдесят акров земли в горах Монтаны было отдано под нужды Кошачьей Породы, и Кэллан и Табер являлись ее собственниками, по крайней мере до тех пор, пока не будет сформирован прайд. А на это, как они уже поняли, уйдут годы. Табер оторвался от распечатки отчета, которую читал, когда Шерра включила с помощью пульта телевизор – огромный плазменный экран на стене напротив. Ее раздражение было почти ощутимо.