Фатум (СИ)

Не без труда Николь удалось проскользнуть незамеченной, и теперь она во всю мчалась по пыльной дороге, выжимая из велосипеда все, что могла. Ее трясло и периодически мотало из стороны в сторону: гравийная поверхность и велосипед – не самое лучшее сочетание. Плюс, Никки ужасно нервничала: облегчение от того, что она с каждой секундой отдалялась от инопланетного маньяка, уравновешивалось гаденьким чувством собственной трусливости: ведь Зомби сейчас остался наедине с ее, ничего не подозревающей семьей. Сидит с ними за одним столом и поглощает шоколадные запасы Ребекки, параллельно планируя очередную инопланетную выходку. Волк в овечьей шкуре. И весьма обаятельный и талантливый волк, ведь даже Николь, та, которая с самого начала предвзято относилась к не нему, и та почти поддалась на его чары, на его человечность. Не покажи он чисто случайно клыки, она продолжала бы играть с ним в сыщика, бегая от мифического «невидимки» и страшась собственной тени.

Очередной раз отбросив влажные волосы со лба, девушка с тоской подумала о теплом и уютном салоне такси: на машине было бы проще добраться, бесспорно, но тогда тайно ускользнуть бы не получилось – шум подъезжающего автомобиля не мог остаться незамеченным. Да и в такое время никто бы не приехал: город засыпал и просыпался комендантский час. Николь не знала, что она собиралась искать в клинике, что спрашивать у Фила: ею двигал не столько здравый смысл, сколько беспокойство за старика. Она вспомнила, как странно вел себя Филипп в то утро, когда увезли Мэриан. Помнила его беспокойство и неприкаянный взгляд. Зомби говорил ей, что в клинике встретил одного пациента, который что-то видел. Так вот теперь у девушки не оставалось сомнений в том, что этим пациентом был Филипп, и что видел он не что-то, а кого-то – Зомби. Старик был свидетелем, а значит, он рисковал присоединиться к Мэриан в больнице, в лучшем случае. В худшем – он рисковал присоединиться к своим предкам и уже в более высокой инстанции. Но об этом девушка даже не хотела думать. У нее не было никакого плана по разоблачению пришельца, но одно она знала точно: молчание приравнивалось к самоубийству. Она была обязана рассказать все дяде, ибо в одиночку ей ни за что не справиться с вражеским нашествием. Но, прежде чем идти к дяде, Николь для себя решила, что с пустыми руками она в главе семьи не явится: в конце концов, она уже взрослая девушка, и решать проблемы она будет по-взрослому – со свидетелями, с доказательствами и прочим.

Еще до того, как само здание показалось из-за поворота, Никки поняла, что что-то произошло. Пронзительный вой сирен, свет мигалок, танцующий в вечернем небе, не оставляли никаких сомнений: здание клиники было окружено полицией. Конечно, там не было целой армии служебных машин, как было бы при ограблении банка и взятии заложников, но, учитывая, что в их глухомань дежурный патруль приезжал едва ли раз в полгода, даже тех четырех машин было достаточно. Две из них стояли прямо перед главными воротами, остальные – справа и слева от здания. По двое полицейских ходили туда-сюда вдоль обрыва, пытаясь разглядеть что-то внизу, а потому приближения Никки они даже не заметили. Лихо соскочив с велосипеда, девушка отбросила железного коня в сторону и припустила к воротам. Внутри ее встретила настоящая какофония: на памяти Николь клиника никогда еще не была в таком взбудораженном состоянии. Со всех сторон раздавались беспокойные голоса: самые истеричные и беспокойные принадлежали пациентам, низкие и рявкающие – санитарам, пытающимся их успокоить. На ресепшене стояло несколько человек в форме, еще двое ходили по коридорам, периодически переговариваясь по рации. И у всех было одинаковое выражение лица: непроницаемо-отсутствующее. На девушку никто не обращал внимания, пока та протискивалась между представителями правопорядка. Наконец, дотянувшись до стола регистрации, Николь вцепилась в лакированную поверхность стойки, как утопающий за соломинку, и нетерпеливо посмотрела по сторонам. Жаль, что там не было колокольчика, как в отелях: дзинь – и все; а потому приходилось ждать, посылая ментальные сигналы вахтерше, и молиться, что та их примет. Как ни странно, приняла: солидных габаритов женщина выплыла из подсобного помещения, обмахиваясь стопкой каких-то бумаг.

- Часы приема закончились, – механическим голосом прогнусавила она, не глядя на девушку.

- Еще нет, – Никки подалась вперед, облокотившись на стойку. – У меня есть еще целых…

- Сегодня короткий день, – на этот раз женщина подняла свои выпуклые мутные глаза на посетительницу и оглядела ее снизу-вверх из-за стекол очков; видимо, ей нечасто приходилось отговаривать кого-то от посещения психбольницы.

- Пожалуйста, я на минутку, – Николь послала самый умоляющий свой взгляд, понимая, что если она потеряет контакт с привратницей сейчас, то она упустит свой и без того призрачный шанс повидаться с Филиппом. – Мне просто надо навестить одного дедушку… Вы знаете, его никто кроме меня не навещает. Он меня очень-очень ждет.

Вахтерша, которая уже развернулась, чтобы уйти, резко остановилась.

- А как зовут этого твоего деда? – ее голос звучал уже не так сухо и неприязненно, хоть до радушия и теплоты было еще далеко. По крайней мере, женщина все же удостоила посетительницу своим вниманием, и последняя не могла этим не воспользоваться.

- Эм, ну… – только тут до девушки дошло, что она не знала полного имени Фила. – Филипп…

- Монро?

- Да, – с готовностью выпалила та, надеясь, что в клинике был всего один дедок по имени Филипп, и она вовсе не наврала должностному лицу. Однако когда лицо этого лица начало меняться от устало-пофигистического к пренебрежительно-жалостливому, Николь тут же пожалела об этой мысли. – Что?? Что случилось?

- Нет больше твоего деда, – женщина устало вздохнула и достала журнал посещений. – Сиганул сегодня с обрыва, – она протянула девушке тетрадь. – Впишешь имя, время и подпись поставишь. Некогда мне этим заниматься. Полиция не все вещи забрала, в палате кое-то осталось, можешь взять на память, если разрешат.

С этими словами она шлепнула печать на незаполненный пропуск и скрылась в подсобке, предоставив Николь честь заняться заполнением документации. Та остекленевшими глазами проводила женщину, чувствуя, как ее мозг превращался в желе. Слова вахтерши эхом отдавались у нее в голове, но их смысл никак не мог устаканиться. Этого не могло быть. Дядя Филл? С обрыва? Да не смешите! Он бы никогда не сделал этого. Суицид – удел слабых, а Филипп не был таковым. Безумным – да, вспыльчивым – возможно, но слабым???

Журнал, на который Николь опустила глаза, начал расплываться, превращаясь в светлое размытое пятно.

- Девушка, с Вами все в порядке? – один из полицейских подошел ближе. Молодой парень, немногим старше Никки, он, видимо, еще не научился у своих коллег умению в упор не замечать гражданских, не имевших отношения к преступлению. Положив одну руку на кобуру с пистолетом, мол, все под контролем, он участливо смотрел на девушку в ожидании ответа.

- Да, – Николь вытерла слезы и притянула к себе журнал. – А что здесь случилось?

- Не беспокойтесь, ничего серьезного. Один из пациентов покончил с собой. Обычное дело в подобных заведениях.

- Ничего особенного, да. Именно поэтому здесь столько полиции, – иронично хмыкнула Никки.

- Да это так, – отмахнулся тот. – Объявился какой-то родственник и требует разбирательств. Тоже явление обычное: не верит, что его отец мог покончить с собой. Дескать, записку он написал под диктовку, со скалы его толкнули…

- Отец? – тут Николь совершила ошибку: она не смогла скрыть интереса, который тут же почувствовал полицейский. Почувствовал и понял, что взболтнул лишнего: участия в его взгляде убавилось, лицо приняло хмурое выражение. Умей Никки пользоваться своими женскими чарами лучше (как Эмбер, например), она смогла бы вытянуть из мужчины гораздо больше, но увы: если у нее и были эти самые чары, то они были сокрыты где-то ну очень уж глубоко и спали так крепко, как Белоснежке и не снилось.