Солнечный свет

Я вышла из машины, подняла лицо к свету. Это было как поцелуй крестной феи. Правда, добрых фей не существует. Когда я шла к выходу, Пат окликнул меня:

– Эй. Ты разве не хотела нам что-нибудь рассказать? Когда вошла?

Я посмотрела на Пата – тени перечеркнули его лицо. Он стоял, прислонившись к дверце машины неприметно-полицейско-синего цвета. Наверное, из-за этого тени во впадинах его глаз, верхней губы, горла имели голубой оттенок.

– Я сейчас не вспомню, – отозвалась я. – Это вернется позже.

Губы Пата дернулись в легкой улыбке:

– Прости, Светлячок.

Я подняла руку и развернулась обратно. Он мягко сказал: «Увидимся». Возможно, Пат имел в виду всего лишь встречу в «Кофейне Чарли», где мы виделись долгие годы. Но я знала, что он имеет в виду другое.

Моя прогулка была долгой. Я по спирали медленно углублялась в Старый Город: с внешнего края, где на границе между Старым Городом и деловой частью расположены штаб-квартира ООД и здание муниципалитета, к следующему кругу, где находятся библиотека, Музей Других и старые городские постройки, затем через несколько небольших парков по длинной зеленой аллее – Дороге Генерала Астера (осенью он становится пурпурным от астр – спасибо чувству юмора муниципального садовника), затем по закоулкам вокруг «Кофейни Чарли», где постоянно кто-то теряется – даже люди, жившие там всю жизнь, как Чарли, Мэри и Киоко. Я привыкла теряться. Я была не против. В конце концов я выйду к какому-нибудь знакомому месту.

Я бродила и думала о недавних событиях, о которых думать не хотела. Кажется, в последнее время случилось так много вещей, о которых не хотелось думать.

Я не хотела думать о все возрастающем ощущении, что с Коном что-то случилось. И что это важно.

Не существует товариществамежду людьми и вампирами. Мы – огонь и вода, голова и хвост, север и юг… день и ночь.

Может, я придумала наши узы. Может, так я пыталась решить сложившуюся ситуацию. Как посттравматическая дребедень.

Кон сам сказал, что узы существуют, но и он ведь мог ошибаться. Вампиры смертоносны, но никто не утверждает, что они не совершают ошибок.

Я моргнула своими предательскими глазами, наблюдая, как вещи в тенях скользят и сверкают. Мне и так хватало причин для волнения. О вампирах тоже не было необходимости беспокоиться. Об одном вампире. Последнее, что мне хотелось – тревожиться за него.

Нет, предпоследнее. Последнее – быть к нему привязанной.

Я не думала, что мне нечего терять – я имела в виду невинность? – после тех двух ночей у озера. Я не знала, что какие-то вещи можно обнаружить, только потеряв. Мне это не казалось хорошим методом.

Более чем два месяца умирания от отравы, наверное, тоже добра мне не принесли. И кошмары были ужасны. Но они по-своему все же были чисты. Я совершила ошибку – ошибку, за которую дорого заплатила, – но это была ошибка.

Месяц назад я позвалаКона. О'кей, я тогда дошла до точки. Но, тем не менее, я попросила помощи у вампира – не у Мэла, не у человеческого доктора с человеческой медициной. И вампир помог мне. С тех пор кошмары утратили свою чистоту.

Здесь мои мысли сделали паузу, побалансировали на краю пропасти и ринулись через край.

Что, если поездка на озеро не былаошибкой? Что, если я должна была это сделать – если не конкретно это, то в том же духе? Что, если неугомонность, которой я не могла дать имя, привела именно к тому, к чему и должна была привести?

Вопрос, который я не задала Кону у озера: «Мой отец тоже твой старый враг? Или старый друг?»

– Спасибо, – повторила я.

– Мод, – сказала она. – Меня зовут Мод. Я живу… там, – и она указала на один из старых домов, окружавших маленький парк. – Я часто сижу здесь, когда погода хорошая. Я обнаружила, что это место хорошо подходит для размышлений: мне нравится верить, что полковник Олдрой был приятным парнем, и именно поэтому неприятные мысли улетучиваются, если посидеть здесь.

Полковник Олдрой был одним из тех военных ученых, которые десятки лет проводят под замком в каком-нибудь огромном засекреченном подземном лабиринте, потому что занимаются чем-то настолько важным, что само существование лаборатории – конфиденциальная информация. Широкой публике до сих пор не известно, где находилась его лаборатория, но Олдрой заработал себе доброе имя (и уйму проклятий в свой адрес) тестом крови, который ООД до сих пор применяет на соискателях должности. До Олдроя не существовало надежного теста на выявления демонов-полукровок. (Кстати, помните, что «демон» – не более чем общепринятый термин. Оборотень не может быть полукровкой: ты или являешься им, или нет. Все прочее – все прочее живое – можно назвать демонами, хотя существа вроде ангелов и пери, наверное, будут протестовать). Первым открытием Олдроя было то, что он сам – полукровка. Он ушел на пенсию, прежде чем его успели вышвырнуть, и последние двадцать лет своей жизни выращивал розы, называя новые сорта, к примеру, «Люцифер», «Маммона», «Вельзевул» и «Бельфегор».

«Бельфегор», под менее сомнительным названием «Чистота Сердца», стал большим коммерческим успехом. «Чистота Сердца» растет у мамы на заднем дворе. Олдрой, возможно, прожил не очень счастливую жизнь, но, судя по всему, с чувством юмора у него было все в порядке. Интересно, имел ли он отношение к синтезированию лекарства, от которого полукровки писали зеленым или сине-фиолетовым, но проходили его тест крови. Или к принятию нелегальной системы наставничества.

– Иногда помощь приходит неожиданно, – сказала я. – Иногда люди подходят и предлагают «Шоколадные Колеса».

– Иногда, – сказала она.

– Я Раэ, – представилась я. – Вы знаете «Кофейню Чарли»? Это примерно в четверти мили в ту сторону, – указала я направление.

– Я не часто захожу так далеко, – сказала она.

– Ну, как-нибудь, если захотите, может, зайдете попробовать наших «Бешеных Зебр». Между ними сильное фамильное сходство… Скажите тому, кто будет вас обслуживать, что Светлячок говорит, что вы можете заказать столько, сколько сможете унести, чтобы принести обратно в этот парк и съесть. В солнечном свете.

– Так ты тоже Светлячок? Я вздохнула.

– Да. Наверное. Я тоже Светлячок.

– Добра тебе, – сказала она и погладила мое колено.

В тот вечер я добралась до дома где-то в девять тридцать, сделала чашку чая с корицей и шиповником, смотрела в темноту и думала. Был по крайней мере один положительный результат моего негативного прозрения днем в Олдрой-парке: казалось, мне открылось так много плохого, что беспокойство за Кона стало чистым и честным. В конце концов, он мне спас жизнь. Дважды. Невзирая на смягчающие обстоятельства. Стоя на своем маленьком балконе, я вспомнила: «Я не мог прийти к тебе, если ты не позовешь, но ты позвала – и я обязан был прийти».

– Константин, – тихо сказала я в темноту. – Я нужна тебе? Если да, ты должен позвать меня. Ты сам рассказал мне правила.

Он сказал, что Бо идет по нашему следу. И что Бо вскоре сделает ход. Я склонна была думать, что «вскоре» в данном случае означает такое определение скорости, которое одинаково воспринимают и люди, и вампиры. Кон уже должен был вернуться, чтобы сообщить мне, что происходит и что нам делать. Как далеко онпродвинулся в выслеживании Бо.

Он не пришел.

Что-то случилось.

Той ночью я спала плохо, но это становилось так привычно, что непросто было решить, стоит ли уделять внимание сегодняшним кошмарам. Я решила, что, пожалуй, стоит – но не знала, как именно уделять внимание, и потому ничего делать не намеревалась. Я пошла на работу, выключила мозг и начала выпечку булочек с корицей и чесночно-розмариновых булочек для ланча. Потом я делала пирожные с патокой, «Лавину Каменистой Дороги», «Бешеных Зебр» и множество кексов, а затем часы отзвонили девять тридцать, и ланчевая смена закончилась.

Я стянула фартук и как раз собиралась развязывать косынку, когда рука Мэла задержала мою ровно настолько, чтобы он поцеловал меня сзади в шею. Я высвободила волосы, сказала «да», мы поехали к нему домой и провели какое-то время на крыше. Нет ничего приятнее, чем заниматься любовью под открытым небом теплым солнечным днем, а это время года делало ощущения совершенно особенными.