Темный принц

Михаил постарался не улыбнуться. Она была слишком доброй, всегда верила в лучшее в каждом человеке. Он обхватил пальцами ее икры.

— Ты самая красивая в мире женщина, Рейвен. Неужели ты этого не знаешь?

Рейвен выглядела возмущенной.

— Естественно, знаю. И не улыбайся так, Михаил, я серьезно. Я могу быть невзрачной, если это необходимо. Но какое это имеет отношение к тому, о чем мы разговариваем?

Его рука двинулась вверх по ее грудной клетке, скользя под тонким шелком его рубашки.

— Мы разговариваем обо мне, о том, что я хочу оберегать одну персону, которая очень важна для меня и которая может видеть в любом человеке только хорошее.

— Не в любом, — стала отнекиваться она, пораженная, что он так о ней думает. — Я знала, что Маргарет Саммерс была с фанатиками.

Его рука снизу ласкала ее грудь, обхватив ее ладонью. Его глаза потемнели и стали глубокими.

— Ты защищала и ее, насколько мне помнится.

От его рассеянного исследования ее тела у нее участилось дыхание. Чувство было не только физическим. Она ощущала, как он восхищается ею, даже когда хочет заставить ее согласиться с ним. Она чувствовала его в себе — ласкающим ее сознание, ее сердце. Она ощущала его чувства к ней, которые все нарастали и нарастали, пока не поглотили его.

Михаил вздохнул.

— Я никогда ничего с тобой не добьюсь. Ты всегда найдешь способ успокоить меня. Но я вожак для своих людей, Рейвен. Я не могу поступать иначе. У меня нет выбора, кроме как приказывать. Она подняла брови.

— Приказывать? Ты думаешь, что сможешь отдавать приказы мне?

— Именно так. И только открытое обращение ко мне за помощью не позволяет мне стать посмешищем в глазах моих людей. Если, конечно, у тебя нет идеи получше.

В глубине его глаз плескался смех.

— Как я могу развестись с тобой?

— Увы, малышка, — ласково ответил он. — Я не понимаю этого слова. Пожалуйста, повтори его на моем языке.

— Ты же знаешь, что говоришь по-английски гораздо лучше, чем я на твоем языке, — напомнила она. — Как один Спутник жизни может расстаться с другим? Отделиться? Разъехаться? Больше не жить вместе?

Он откровенно веселился.

— У нас нет такого понятия, да если бы и было, Рейвен... — Он близко наклонился к ней, его дыхание касалось ее щеки. — Я никогда не позволил бы тебе уйти.

Рейвен невинно смотрела на него широко раскрытыми глазами. Его рука лежала на ее груди, большой палец ласкал сосок, отчего ей становилось трудно дышать.

— Я просто хотела тебе помочь. В наши дни у члена королевской семьи так мало прав. Тебе следует думать, что скажут остальные. И ты можешь положиться на меня, Михаил, когда до этого дойдет.

Он расхохотался.

— Кажется, я должен быть благодарен за такую невозможно умную Спутницу жизни.

Он расстегнул пуговицу на рубашке. Всего лишь одну. И расширил проем.

Рейвен задышала прерывисто. Он не делал ничего особенного, просто дотрагивался до нее, но его прикосновение было таким нежным и любящим, что она таяла.

— Я и правда хочу понять, как ты живешь, Михаил, но мне кажется, мое сердце еще не может принять это. — Она старалась говорить искренне. — Я ничего не знаю о ваших законах и традициях. Я даже не знаю хорошенько, кто ты и кто я. Я думаю о себе как о человеке. И мы даже не женаты в глазах Господа или людей.

На этот раз Михаил запрокинул голову и расхохотался громко, от души.

— Ты думаешь, бледная церемония, принятая у людей, может связать нас сильнее, чем карпатский ритуал? Тебе действительно еще многое нужно узнать о нас.

Она прикусила губу.

— А тебе не приходило в голову, что я, может быть, не чувствую себя связанной с тобой по карпатским законам? Ты так мало обращаешь внимания на то, что мне кажется важным.

— Рейвен! — Он был поражен и не стал это скрывать. — Неужели ты так думаешь? Что я не обращаю внимания на то, во что ты веришь? Но это не так.

Она склонила голову, и шелковистые волосы упали на лицо, скрывая его выражение.

— Мы так мало знаем друг о друге. Я ничего не знаю о том, кем стала. Как мы можем быть вместе, если я даже не знаю, что или кто я такая?

Он замолчал, его глаза изучали ее лицо, сожаление, сквозившее в ее глазах.

— Возможно, в твоих словах есть доля истины, малышка.

Он скользнул но ее телу и взял ее лицо в ладони.

— Я смотрю на тебя и понимаю, какое ты чудо. Твоя кожа, то, как ты двигаешься, расчесываешь волосы. Ощущение твоего тела, которое дает мне силы, чтобы продолжать дело, на первый взгляд такое безнадежное, но необходимое. Я смотрю, как ты сложена, и восхищаюсь твоей красотой: твое тело само совершенство, и оно создано для меня.

Рейвен тревожно пошевелилась, но он держал ее крепко, взяв за подбородок, и она не могла отвести глаз.

— Но не твое тело удерживает меня, Рейвен, не твоя безукоризненная кожа или то, как мы занимаемся любовью. Все дело в том, что, когда я сливаюсь с тобой, я вижу, кто ты на самом деле, и понимаю, какое ты чудо. Я могу сказать тебе, кто ты. Ты — само сочувствие. Ты — сама нежность. Ты — женщина, которая настолько храбра, что готова рисковать жизнью ради совершенно незнакомых людей. Ты — женщина, желающая использовать свой дар, который причиняет сильную боль, ради пользы других. Ты отдаешься без колебаний. В тебе столько света — он сияет в твоих глазах, так что каждый, кто тебя видит, видит и твою доброту.

Рейвен беспомощно смотрела на него, утопая в его гипнотических глазах. Михаил взял ее руку, поцеловал в ладонь и просунул ее под свою рубашку, положив туда, где билось сердце.

— Загляни внутрь меня, Рейвен. Загляни в мое сердце и душу. Слейся своим сознанием с моим, и ты увидишь меня таким, какой я есть. Узнай меня.

Михаил молча ждал. Один удар сердца. Второй. Он увидел ее внезапную решимость узнать, с чем она теперь связана, с кем заключила союз. Ее сознание робко слилось с его сознанием, ее прикосновение было легким и деликатным, точно касание крыльев бабочки. Она осторожно двигалась по его воспоминаниям, словно опасалась открыть что-то, что может причинить ему боль. Он почувствовал, как она выдохнула, увидев собиравшуюся тьму, монстра, жившего в нем. Пятно на его душе. Смерти и сражения, за которые он был в ответе. Все уродство его существования до того, как она вошла в его жизнь. Одиночество, которое разъедало его и всех мужчин его расы, бесплодную пустоту, которую они терпели столетие за столетием. Она увидела его решимость никогда не терять ее. Его собственническое чувство, его животные инстинкты. Все, чем он был, — все было выложено ей на обозрение. Он ничего не спрятал от нее — ни убийства, которые совершал сам или заказывал, ни свою абсолютную уверенность, что тот, кто заберет ее у него, не жилец.

Рейвен вынырнула из его сознания, ее синие глаза смотрели на него не отрываясь. Михаил почувствовал, как внезапно заколотилось ее сердце. Но в ней не было осуждения, только спокойствие.

— Вот ты и увидела чудовище, с которым оказалась связанной навечно. Мы в первую очередь хищники, малышка, и темнота в нас уравновешивается только светом наших женщин.

Ее руки обвились вокруг его шеи — нежно, с любовью.

— Какую ужасную борьбу всем вам приходится вести, а тебе в особенности. Принимать так много решений о жизни и смерти, выносить приговор друзьям или семье, которая должна быть уничтожена, — все это, должно быть, немыслимая ноша. Ты сильный, Михаил, и твои люди поступают правильно, что верят в тебя. А монстр, с которым ты ежедневно сражаешься, — часть тебя, возможно, та часть, которая делает тебя еще сильнее и решительнее. Ты смотришь на эту часть себя как на дьявольскую, а на самом деле она дает тебе власть, способность и силу делать то, что ты должен делать для своего народа.

Михаил склонил голову, не желая, чтобы по выражению его глаз она поняла, что ее слова значат для него. В горле застрял комок. Он не заслужил ее и никогда не будет заслуживать. Она была бескорыстной, в то время как он почти взял ее в плен и заставил остаться.