Ревность (ЛП)

Хотя становилось тяжело дышать через махровую ткань. Поэтому мне пришлось убрать ее и снова столкнуться с миром.

Он все еще смотрел на меня, небольшая линия поселилась между его бровями. Как будто он волновался обо мне.

Я не винила его. Я тоже беспокоилась о себе.

Через некоторое время он, вероятно, смог бы сказать, что я была готова. Он так пристально смотрел на меня, возможно, читал мое выражение. После всего этого мое бесстрастное лицо действительно было отвратительным.

— Мой Судебный процесс начинается на закате, — его руки свободно и удобно лежали на коленях. Его образ всегда выглядел до невозможности завершенным, каждая ниточка убрана, все тщательно приглажено. Я никогда не видела, чтобы он проводил время в ванной, приводя себя в порядок. Я начинала думать, что он выглядел бы также, даже если бы не был дампиром. — Если все пойдет хорошо, процесс займет чуть больше часа, чтобы все вышло наружу. Затем...

— Что ты собираешься делать? — я снова прижала тряпку ко лбу.

— Я собираюсь удостовериться в том, что Анна не причинит тебе боль. Я собираюсь удостовериться в том, что она поплатиться за все, что сделала, — его челюсть была напряжена, и вдруг я была благодарна за то, что он никогда не говорил обо мне таким холодным тоном. — Когда все это закончится, тебе не придется больше волноваться. По крайней мере, не о Братстве. Пока коррупция Сергея не установилась еще глубже, чем когда я обнаружил ее, — мышца дернулась на его щеке. — Но даже тогда я не оставлю тебя. Я никуда не собираюсь, Дрю.

— Да. Конечно, — я закрыла глаза, положила на лицо тряпку. Чувствовалось неплохо. — Что бы то ни было. Я хочу найти Грейвса.

— Все ищут его. Он выбрал хорошее место укрытия. Пока...

— Пока что? — я выглянула из-под тряпки.

— Я не знаю, что между вами произошло. Но если что-то действительно произошло, есть ли такая возможность, что он покинул Школу? — тихо, нежно, как будто он боялся, что я снова сломаюсь.

Услышать от него то, о чем я думала, сделало только хуже.

— Он бы не... — я сразу ощетинилась. Это как защищать отца. Ты делаешь это, потому что ты должен делать, даже если ты не веришь в это. — Он бы не оставил меня.

Я ненавидела то, что Кристоф говорил это.

Было не похоже, что Грейвс предал меня. Просто не могло быть. Он держался за меня, как клей, после Дакоты. «Мы вдвоем против целого мира, — сказал он. — Не смей оставлять меня».

«Когда захочешь рассказать, найдешь меня».

Я остановилось на том, на что надеялась, что было также глупо.

— Должно быть что-то произошло, — слова застряли у меня в горле. — Боже.

— Если он все еще в Школе, мы найдем его. Хотя это займет время. Хочешь, чтобы обыскали каждую комнату?

Это не принесет пользы.

— Они не сделают этого.

— Если ты попросишь, они сделают это, — как небо голубое, или вампиры пьют кровь. Со здоровой помощью духа, Дрю. — Они обучались подчиняться, когда говорит светоча.

— Анна, — как если бы это было ругательство. Похоже, это слово станет ругательством. Я почти вздрогнула, когда сказала это, как если бы она внезапно появилась из воздуха. — Кристоф?

— Что?

Я почувствовала, что он подался вперед. Странно чувствовать, что кто-то полностью сосредоточил свое внимание на тебе, как будто ты единственная вещь на планете, которую он слушает. Большую часть времени люди отвлечены или просто думают о том, что сказать дальше. И большинство из них не слушают, особенно меня. Взрослые думают, что мне нечего сказать, парни слишком заняты своей фигней, другие девчонки заняты торговыми центрами, или занятиями, или еще чем-нибудь. Никто из них не знает, как снять порчу или вычистить гнездо духов.

Или когда каждую вещь, которую, как вы думали, была стабильной и реальной, забирают, по одной за раз. Пока вампиры рычат и пытаются убить вас.

Я подыскивала, что сказать.

— Я пахну странно? — я приоткрыла один глаз, посмотрела на него.

Его брови поднялись, холодные глаза посмотрели на меня по-настоящему, вместо того, чтобы отгородиться.

— Что?

— Я, гм. Некоторые оборотни... они сказали мне, что я... пахну. И, ну, ты, — ты пахнешь как рождественский леденец, только в хорошем смысле. Только если это из-за крови, то я не уверена, что мне сильно нравилось это.

— Ты очень любопытна и проницательна, моя пташка, — он кашлянул. Я знала этот звук; взрослые издают его, когда собираются говорить про птичек и пчелок. — Ты действительно пахнешь очень хорошо. Пряности и соль. Очень приятно. Это значит, ну, в общем, когда светоча достигает возраста становления, что отличается от физической зрелости...

Если он начнет говорить эвфемизмами, то я закричу.

— Очень хорошо. Что насчет тебя? Никто из парней не пахнет так, как ты.

— Мне следовало бы гордиться этим, — но его лицо снова стало отстраненным, вернулась слабая, подобная деловому выражению лица маска.

— Если ты не собираешься отвечать мне, Кристоф, просто скажи, — теперь я пожалела, что подняла этот вопрос. Я скомкала тряпку и вздохнула, поднимаясь на ноги. Вымытая и опустошенная, все во мне было парализовано. Это был другой вид онемения, тот, который мне нравился. Даже мысли о папе не причиняли столько боли, как, скажем, если бы меня ущипнули за ногу, пока я спала. — Сколько времени?

— Три часа. Дрю...

— Я хочу увидеть Пепла. Затем хочу поискать Грейвса.

— Тебе следует отдохнуть. Сегодняшняя ночь может быть тяжелой.

Моя подбородок поднялся. Это был взгляд «упрямого мула», за который бабушка так часто упрекала меня.

— Я не буду одна на Судебном процессе.

Он кивнул, как если бы ожидал это.

— Это правда. Но ты могла бы быть немного добрее ко мне, птаха.

Я должна хорошо относиться к тебе? Затем я почувствовала вину. Он спас мне жизнь, больше чем один раз. Я бы даже не стояла в этой белой ванной комнате, полной бесцельного света — потому что солнце спряталось за облаками, а окно в крыше было полно слепого свечения — если бы не он. Медальон немного дернулся у меня на груди, поскольку старый, знакомый гнев попытался вылезти наружу. На самом деле это был не гнев, это просто было спокойствие. Прямо сейчас я знала только, как сойти с ума.

Даже при том, что я на самом деле ничего не могла почувствовать. Слезы смыли все это. Паника росла, по-настоящему жуткая мысль все еще находилась у меня в голове. Как вы справляетесь с этим?

Я решила заняться работой. Есть кое-что, что я могу сделать до полуночи.

— Я хочу пойти в больничное крыло, — сказала я четко и ясно и бросила тряпку в лужу из кофе. Поднос с завтраком стоял возле двери. — И я хочу поискать Грейвса. Если он здесь, я могу найти его, — а если нет, то я хочу и это знать. Я хочу знать, избавился ли он от меня, как от дурной привычки.

— Очень хорошо, — он грациозно встал, и мне пришлось отвести взгляд. Белая тряпка впитывала кофе, превращаясь в странный грязно-коричневый цвет. Из-за этого на секунду я почувствовала себя плохо. То есть, я была воспитана так, что все должно содержаться в порядке. Папа всегда хранил вещи в порядке, и бабушка все держала на своих местах.

Но их не было здесь, а я была призраком. Я почти ожидала увидеть свет из поднятой руки. Я бы все выплакала.

Я осмотрелась в поисках туфлей. У шкафа одиноко стояла пара кроссовок. Полагаю, удача. Я почти застонала, когда опустилась, чтобы взять их. Если бы я дожила до среднего возраста, у меня было бы чертовски много проблем со спиной.

Но я, вероятно, больше никогда не буду выглядеть старше. Парни-дампиры не выглядели, только глаза выдавали их возраст. И сколько было Анне?

Я не хотела думать об этом.

Я даже не могла представить, что мне будет пятьдесят и я застряну в этом тощем, подростковом теле.

Последние двенадцать часов догнали меня с пинком под зад. Я прислонилась к двери шкафа и попыталась отдышаться. Маслянистое ощущение скользнуло по моей коже, трансформация грозила накрыть меня, как ленты высокой температуры, которые проходят через прохладную воду в ванной, когда вы крутите кран. Боль отступила, а зубы покалывало.