Правила (ЛП)

Ох. — Я только согласилась пойти на свидание с ним, чтобы стать ближе к Рейчел, чтобы попрактиковаться. Это не по-настоящему, — было больно просто сказать это. Это было по-настоящему, намного больше, чем каждый из нас предполагал или я могла позволить…

Мой отец рассмеялся, разве что, это не казалось забавным.

Я напряглась.

— Ариана, детка, ты хороша во многом, но ты не умеешь скрывать такого рода эмоции. — Он протянул руку и постучал по еще одной фотографии Зейна и меня на Ярмарке Развлечений. Эта фотография была увеличена, и я отчетливо могла видеть нас. Зейн в середине жеста, что-то объясняет, яростно двигая руками, и я пристально смотрю на него, как будто жду конца истории или шутки.

— Это написано у тебя на лице, — сказал мой отец. — Ты пустой лист, когда тебе грустно, ты зла, разочарована или напугана. Как сейчас. — Он кивает в мою сторону. — Ты стираешь их все. У тебя, наверное, не было выбора, это механизм выживания в GTX. Но когда ты счастлива, по-настоящему счастлива, это видно.

Он замолкает. — В первый раз, когда ты попробовала французскую картошку фри, я увидел это. — Он засмеялся. — Свет сиял сквозь темное стекло. — Он поднимает фотографию Зейна и меня. — Тоже самое на этой фотографии.

Я тяжело сглотнула. — Это не должно было быть по настоящему, — прошептала я.

Мой отец горько улыбнулся и поднял бутылку скотча, как бы отдавая "салют", прежде чем сделать глоток. — Делать вид, что ты чувствуешь то, чего ты не чувствуешь, может привести тебя к настоящим чувствам, — смущенным голосом проговорил он, его глаза начали слезиться от алкоголя. — Поверь мне. Но ты должна положить этому конец. Сейчас же.

— Нет. — Слово слетело, прежде чем смогла его остановить. Кажется, будто слово сказал кого-то другой.

Мой отец поднял глаза.

И это правда: я никогда напрямую не бросала ему вызов. И просто говорить это сейчас, убивает меня, но я не смогу жить сама с собой, если промолчу. Я откажусь от Зейна и всего того, что он представляет (счастье, тепло, компанию) после завтрашнего вечера, но я должна пообещать себе следующие двадцать четыре часа.

— Просто… Я так близка к тому, чтобы понять все и я… — я сделала глубокий вздох и остановилась. Перестань лгать сама себе и своему отцу. Я не смогу обмануть ни его, не себя.

Я сжала пальцы в кулаки, ощущая оживляющие укусы своих ногтей о ладони. Я была настоящей, и я была здесь. — Я не хочу заканчивать это. — Говорю я. — Пока нет. У меня не будет еще одного шанса и Зейн… он другой. — Я смаргиваю подступившие слезы, вспоминая, самодовольную ухмылку Зейна, когда я рассмеялась над его нелепой историей о плюшевой игрушке. Я знала, что буду проигрывать тот момент снова и снова. И ощущать его руки на себе, без стеснения, боязни, или без предубеждений.

— Ты понимаешь? — вымолила я, двигаясь, чтобы упасть в кресло рядом со своим отцом. — Я знаю, что это эгоистично и опасно, но это уже началось. Такого у меня никогда не будет.

Он открыл рот, чтобы заговорить.

Но я покачала головой. — Однажды ты говорил о моей жизни, когда я уеду из Уингейта, но мы оба знаем, что это ложь.

Он остановился, закрыв рот от удивления.

— Я буду одна, до конца своей жизни, если мне повезет. — Продолжила я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — И благодарна за этот шанс на свободу. — Мой голос сорвался. — Но я хочу этого. Пожалуйста. Я знаю, что это не может быть чем-то… настоящим. Это только на день, не больше и затем это сойдет на нет. И, если нет, я завершу это сама. Но, пожалуйста, позволь мне это. Позволь мне эти глупые истории, которые он придумал, пыл его рук, ощущение его губ на моих губах. Я хочу сохранить эти моменты.

Мой отец вздохнул. — Иногда я забываю, как ты молода. — Он печально улыбается.

И я знала, что мне не понравится то, что последует дальше.

— Просто потому что ты завершишь это, не значит, что это закончится. — Он поднял фотографию. — Если GTX узнают об этом, даже через неделю или год, они используют шанс сделать ему больно, чтобы вынудить тебя сделать то, чего они хотят.

Я не подумала об этом. Но это было правдой: я не перестану беспокоиться о Зейн, только потому, что мы не будем вместе. Таким образом, Зейн будет хорошим источником мотивации, до тех пор, пока он будет полезен GTX.

Мне в голову пришел образ Зейна, ходящего по полу в небольшой комнате, как та, в которой меня так долго держали, и меня замутило. Он не будет знать, почему он там, он не будет понимать, что происходит, и я буду той, кто будет виноват в том, что он попал в эту ситуацию. Все, что они сделают с ним — и они могут сотворить отвратительные вещи ради мотивации — это будет моей виной.

Я не могла, так поступить с ним.

Моя мечта о следующих двадцати четырех часах рассыпалась в пыль и развеялась. Мои глаза жгло от потери, и мое слишком-человеческое сердце сделало дополнительной глухой удар от тоски.

— Ты повесила мишень на шею этому бедному парню, и он даже не подозревает об этом, — сказал мой отец, его разочарование во мне настолько глубоко, что оно сгущалось в воздухе, до тех пор пока я не почувствовала, что не могу дышать. — Это должно прекратиться. Немедленно.

Я медленно кивнула. Что еще тут скажешь? Я разбила Правила, которые уже не подлежат восстановлению. И теперь я буду вынуждена заплатить за это. Я только надеялась, что заплачу за это только я одна.

Глава 20 (Зейн)

За ужином стало ясно, что настроение моего отца не сильно улучшилось по сравнению с утром. И салат только сделал все хуже.

Раз мой отец принес домой пиццу прошлым вечером, значит сегодня, была моя очередь "готовить". Я мог бы вытащить одну из многочисленных запеканок из морозилки, но мне надоело, их есть, в течение 6 месяцев отсутствия моей матери. Мы никогда не научимся полностью разогревать их.

Так что, после того, как я высадил Ариану — моя голова все еще кружилась от ощущения ее кожи под моими руками — я завернул к магазину, чтобы купить немного хлеба и по пути, зацепил одну из тех замороженных готовых лазаний.

По прихоти, я взял один из тех салатов в мешке, бренд, который, как я знал, часто покупала моя мама. Я просто устал от всей той жирной пищи дома и в школе, и захотел чего-то совершенно другого.

Теперь, за обеденным столом с моим отцом и салатом, между нами — в той же стеклянной миске, которую использовала моя мама — вы бы подумали, что я принес домой сбитую по дороге крысу и бросил ее перед ним.

— Что это такое? — потребовал он, его губы сжались от отвращения.

А на что это похоже? — Салат, — сказал я. И неожиданно ярко вспомнил свою маму, читающую лекцию о том, что нам необходимо есть больше овощей, в том числе салат.

Ох, черт. Кстати говоря, о размахивание красным флагом. После этого утра, он, наверное, решил, что я дразнил его, намеренно ссылаясь на свою мать. Он никогда это не признает, но она нанесла ему серьезный удар, оставив его. Я думаю, он любил ее или, по крайней мере, нуждался в ней. И, конечно же, это нанесло, серьезный урон его эго, ведь он стала той, кто ушел.

Но я не пытался отправить ему этакое секретное сообщение. Мне просто чертовски захотелось другой еды, не покрытой сыром.

— Пап, — начал я.

Его телефон зазвонил, и он отвернулся. — Брэдшоу. — Он сделал паузу, слушая человека на другом конце. Затем засмеялся, смех показался мне фальшивым. — Нет, ты не отрываешь меня. Это не проблема.

Ах, обеспокоенный горожанин. Наверное, женского рода. Их много вокруг.

Я не слушал остальную часть разговора. Я думаю, внешне мой отец выглядит довольно хорошим вариантом для свиданий. У него есть постоянная работа, видное положение в обществе, и он все еще был в хорошей форме, для парней своего возраста. Плюс, ему симпатизировали — брошенный женой, с ребенком, все еще учащимся в средней школе.

Но, если эти женщины просто остановятся и подумают об этом, они поймут, что под поверхностью скрыто больше, чем они могут увидеть. Я хочу сказать, они что думают, будто моя мама ушла, из-за того, что все было так классно? С другой стороны, может быть, они просто пометили ее отъезд, как очередной пример генетической предрасположенности к принятию недальновидных решений. Она, в конце концов, была МакДонохью. И кровь всегда скажется, или что-то в таком духе.