Символ веры третьего тысячелетия

За полчаса до начала передачи за доктором Кристианом пришла другая ассистентка продюсера.

– Вниз, в гримерную, – и доктор послушно последовал за ней, неловко оглядываясь назад, чем привел остальных гостей в состояние еще большего замешательства.

Когда в гримерной его усадили в зубоврачебное кресло и над ним склонился пожилой мужчина, сразу заворчавший о смуглости лица и больших порах кожи, доктор Кристиан почувствовал себя бородавкой на подбородке красавицы.

– Показуха, – неожиданно произнес он.

Руки гримера остановились; он с недоумением посмотрел на доктора, словно увидел вдруг свое занятие в новом свете.

– Показуха, – повторил гример, словно эхо.

– Вы намерены сотворить из меня белую лилию, – пояснил доктор. – Но это же нелепо. Лилией я никогда не стану, потому что занят тяжелой работой. Ну разве не показуха?

Гример, сразу утратив интерес к гостю, пожал плечами и быстро закончил работу.

– Вот так, док, – шептал он, трудясь над Кристианом, как садовник.

Доктор Кристиан с иронией посмотрел на себя в зеркало. Казалось, Он помолодел лет на десять. Кожа разгладилась, мешки под глазами исчезли, даже глаза непостижимым образом увеличились.

– Тридцать вместо сорока. Благодарю вас, сэр, – сказал Кристиан, снова вышел в темный лабиринт коридоров в сопровождении ассистентки продюсера – уже третьей по счету.

– Никогда не был так доволен собой, – сообщил он Карриол, снова опустившись в кресло в Зеленой комнате. – И ты знаешь, это очень кстати.

Она изучала его внешность с явным одобрением.

– Они сделали тебя красавцем. Выглядишь моложе. Великолепно!

На этом разговоры закончились. На мониторах уже появилась публика, разогреваемая Мэнингом Крофтом. Обстановка в студии становилась все более непринужденной.

Но Кристиан не увидел Боба Смита на мониторе, потому что фанфары известили о начале записи и очередная ассистентка продюсера явилась за ним.

Тихо переговариваясь, ассистентки усадили его около стены орехового цвета и задернули тяжелую шелковую портьеру, создав таинственную и убаюкивающую атмосферу.

– Пока посидите здесь. Когда мы подадим знак, выйдете на сцену, остановитесь, повернетесь лицом к публике и улыбнетесь – хорошенько, от души. А затем пройдете к подиуму. Бобо поднимется пожать вам руку, и вы сядете справа от него. Когда же объявят другого гостя, вы освободите это кресло, и пересядете на длинный диван, с краю. И всякий раз, когда будет приходить новый гость, будете передвигаться по этому дивану на одно место. Понятно?

– Понятно, – весело ответил он.

– Тссс.

– Извините.

Предварительный шутливый диалог между Крофтом и Смитом, и последний вышел на середину залитой ослепительным светом сцену, остановившись между шелковой портьерой, скрывавшей доктора Кристиана, и пустым подиумом, на фоне сверкающих декораций, изображающих закат солнца в Атланте.

Кристиан не слышал, что говорил Смит, потому что к нему за занавеску пробрался мужчина, который доверительно обнял его за плечи и представился продюсером.

– Большая честь для нас, доктор Кристиан, – зашептал он. – Вы уже бывали когда-нибудь на телевидении?

Ответив отрицательно, доктор Кристиан сосредоточил свое внимание на Бобе Смите.

Тот привел аудиторию в восторг своим монологом. Продюсер, все еще сжимающий руку доктора Кристиана, напрягся.

– Будьте веселым, сообразительным, остроумным, и пусть Боб удачно проведет это шоу, – проговорил продюсер и, разжав свои тиски, вытолкнул доктора Кристиана на сцену.

Он вспомнил, что нужно остановиться и улыбнуться публике, прежде чем пойти дальше. Сидевший за своим столиком Боб Смит приподнялся и, пожав гостю руку, приветствовал его широкой улыбкой.

Кристиан уселся и пристально посмотрел в энергичное, жизнерадостное лицо ведущего. Спрашивается, неужели нельзя сидеть друг напротив друга, как следует? Сидеть в такой напряженной, искусственной позе было очень неудобно.

Боб Смит уже держал в руках «Божье проклятие». Издательство «Аттикус» выпустило ее в эффектной обложке: белый фон, ярко красные надписи и серебристая молния сверху вниз, наискосок. Она возникла на экранах мониторов: волнующая, разящая.

Смиту сейчас хотелось одного: чтобы ни гости, ни зрители не догадались, как он взволнован. «Гвоздем программы» ему подсунули слишком серьезного человека, занимающегося слишком значительной проблемой. Начальство было беспощадно. Напрасно он пытался протестовать против участия доктора Кристиана в шоу, убеждая, что тот просто не вписывается в передачу, что телезрители переключатся на другие каналы через пять минут после его появления на экране, что за все время своего существования шоу никогда еще не было так близко к провалу. Все его доводы были внимательно выслушаны, продюсер и прочее начальство покивали головами, а затем объявили, что несмотря ни на что, доктор Кристиан участвовать в программе будет, а как его раскрутить – это проблемы Боба Смита.

Поэтому ему пришлось объяснить телезрителям, что сейчас представит одну книгу и ее автора, что дело это для шоу непривычное, что сам он чувствует, настолько большое значение они имеют и, значит, это его долг – привлечь к ней внимание всей страны. Закончив свой монолог, он некоторое время очень серьезно глядел в камеру, будто заклиная публику оставаться у экранов телевизоров.

Без своей обычной заразительной улыбки Боб Смит ждал, пока доктор Кристиан удобнее усядется в гостевое кресло, после чего убрал книгу из кадра, повернулся к доктору и спросил, чувствуя себя при этом полным идиотом:

– Доктор Кристиан, что такое невроз тысячелетия?

Доктор Кристиан не улыбался, не подыгрывал ведущему, не ловил жадно каждое его слово, как другие гости телешоу. Казалось, его здесь и не заинтересовало ничего – кроме монтажной конструкции над сценой. Устремив на нее взгляд, он заговорил.

– Я родился буквально в самом начале третьего тысячелетия, – произнес он отрывисто, – за день до того, как закончился 2000 год. У моих родителей четверо детей. Я – самый старший. Мы все погодки. Самый младший из нас, Эндрю, был еще младенцем, когда наш отец замерз где-то на скоростной трассе в северной части Нью-Йорка. Он направлялся к своему пациенту. Мой отец был психиатром, немного ортодоксальным, тем не менее пользовался большим уважением. Он погиб в январе 2004 года, а нашли его тело только в апреле. Многие погибли в ту метель… Тогда это была самая страшная зима в истории нашей страны. Исчерпались все запасы нефти, моря покрылись льдом, не хватало ледоколов, чтобы очистить гавани и морские пути. Автострады и железные дороги заносило снегом. Метели с января по апрель были такими сильными, что самолеты не могли подняться в воздух, и люди умирали вдоль всей 14-й параллели. Зима 2004 года стала одним из первых тяжелейших ударов, которые обрушились на нас.