Темная страсть

— Не сейчас.

Черный Балахон обошел его, пряча лицо под низко надвинутым капюшоном, но его манера двигаться… снова показалась очень знакомой: Он остановился позади Шейда и кончиком пальца провел по его позвоночнику. Шейд едва сдержался, чтобы не передернуться.

— Ну так что? Ты намерен сопротивляться? Или взять себе пару? Ах, ну конечно, тебе нельзя взять одну-единственную супругу-пару, потому что ты можешь влюбиться и проклятие вступит в силу. — Горячее зловонное дыхание опалило ухо Шейда, когда существо наклонилось ближе. — Ошибки юности всегда возвращаются, чтоб укусить за задницу, не так ли?

Этот сукин сын знает про маленкур — проклятие, суть которого заключается в том, что если он влюбится, то будет медленно, но неуклонно исчезать до тех пор, пока не станет невидимым. Он будет жить вечно, терзаемый жесточайшими голодными спазмами, неутолимой жаждой и невыносимым сексуальным желанием.

Шейд закрыл глаза и попробовал сообразить, кто может знать такие интимные подробности его жизни. Список оказался коротким, и те, кто в нем, не рассказали бы.

Если только их не подвергли пыткам.

Скалк.

— Еще, — сказал Черный Балахон. — Бедро.

У Шейда почти не было времени приготовиться, прежде чем цепь найтлэша разорвала ему плоть.

Черный Балахон рассмеялся:

— Ну разве это не похоже на карму, учитывая, скольких женских особей ты вот так подвешивал?

— Еще, — повторил Черный Балахон.

Цепь вонзилась в другое бедро Шейда. Пот выступил у него на лбу, перед глазами поплыло. Как Эй выдерживает это раз в месяц, когда платит за грехи Рейта?

— Ты гадаешь, как Эйдолон справляется с этим всякий раз, когда Рейт превышает свой лимит человеческих жертв.

Шейд резко вскинул голову, но Черный Балахон отступил в тень.

— Ну хватит с меня этого бреда! — проревел он. — Кто ты, черт тебя побери?

Зловещий трескучий смех, похожий на кудахтанье, эхом разнесся по подземелью.

— Я демон, который заставит тебя молить о смерти.

Начиная прямо с этой минуты.

Он снова резко повернул голову на хорошо знакомый женский голос.

Шейд уставился на брюнетку, медсестру-вампира, давно работавшую в подземной больнице, и внезапно все встало на свои места. Скалк не проговорилась — это сделала Солайс.

— Ах ты, сука!

Похотливая улыбка обнажила длинные клыки, когда она наклонилась и прошлась по его груди снизу вверх теплым влажным языком. Шершавый язык зацепил разорванную кожу. Боль пронзила его, но ему еще и не такое приходилось терпеть, играя с некоторыми из своих наиболее грубых постельных партнерш.

— Я так давно мечтала попробовать тебя, — пробормотала она у его соска. — Но ты ни разу даже не взглянул на меня.

— Это потому, что после стольких лет траханья с моим братом, — прорычал он, — ты была подпорченным товаром.

Она продолжала лизать его грудь, даже слегка пососала медальон врача, и Шейд удивился, не понимая, когда же начнется пытка, потому что все это только заводило его. Да, это отвратительно, но, черт возьми, он же семинус, способный возбудиться в любых обстоятельствах, а от женщины перед ним исходило такое мощное возбуждение, словно она была в охоте.

— Мы еще посмотрим, кто из нас подпорченный.

Она опустилась на колени, плотоядно оглядела кровь у него на бедре. И тогда он понял. О дьявол, теперь он точно знает, какие страдания ему уготованы!

Каждый звук, который просачивался сквозь дверь из дерева и железа, заставлял Руну вздрагивать. Ей следовало бы радоваться, что Шейда пытают. Следовало бы вызваться помочь. Но черт бы побрал ее глупое сердце, она хотела спасти его.

Чтобы убить самой.

Вот только приехала она в Нью-Йорк не для того, чтобы убить Шейда. Она вернулась в своей родной город с приказом собрать сведения о подземной больнице демонов и установить местонахождение бывшего солдата и Хранителя эгисов, от которого не поступало никаких сообщений после того, как он доложил о существовании больницы. В армии боялись, что он стал предателем не только Соединенных Штатов, но и всей человеческой расы. А когда Секретный рейдерский полк армии США отдает приказ, ты его выполняешь — и не только потому, что в твоем мозгу установлен микродетонатор. Нет, это суперсекретное военное подразделение дает «особым членам» цель и чувство общности с тем миром, который их отверг.

Она не была отвергнута, но ее ситуация гарантировала это безо всякой помощи. Эгисы убили бы ее, но, вероятно, прежде она расправилась бы с бесчисленным количеством невинных людей. К счастью, ее брат, офицер СРП, точно знал, что делать, когда нашел ее истекающей кровью в тот вечер в аллее, где на нее напали. Армия спасла ей жизнь, даже попыталась предотвратить распространение вируса ликантропии. Это им не удалось, но побочные эффекты их экспериментального лечения оказались полезными.

Она по-прежнему превращается в огромного слюнявого зверя три ночи каждого месяца — зверя, который не контролирует свои действия и почти ничего не помнит из того, что происходит с ним в зверином обличье. Но благодаря армии она может превращаться в зверя в любое время, когда захочет. Так даже лучше, ибо когда она превращается намеренно, то сохраняет свою человеческую сущность, может контролировать себя и помнит все.

Где-то зазвучал переливчатый женский смех, за которым последовал длинный, протяжный стон. Эротический.

Эротический стон Шейда. Она узнала бы этот звук где угодно. Неужели они пытают его сексом?

Ублюдок. Она ненавидит его. И вместе с тем уверена, что как раз перед тем нападением оборотня он спас жизнь ее брату. И, говоря по правде, и ее тоже.

Руна встретила его, когда в ее жизни настала черная полоса. Чувствуя себя вдвое старше в свои двадцать пять лет, она так и не оправилась после смерти матери четыре года назад. Та умерла, одинокая и несчастная, по вине ее, Руны. Но чем тут она могла помочь?

Одна из ее работниц, девушка с пирсингом и зелеными волосами, все время подшучивала над Руной из-за того, что та никогда не рискует, и, возможно, именно поэтому ее бизнес захирел. Никаких рисков ни в любви, ни в бизнесе, ни в жизни. И куда это ее привело?

Жила ли она по-настоящему полной жизнью?

Ответ на эго был болезненно очевиден, особенно потому, что чувство вины убивало ее гак же верно, как тот недуг, что поразил Эрика. Руна с безжалостностью религиозного фанатика отказывала себе во всем, что хотя бы отдаленно напоминало удовольствие. Как она может позволить себе испытывать то, чего лишила свою мать?

Ни дня не проходило, чтобы она не вспоминала о том, как разрушила родительский брак и подтолкнула маму в пучину депрессии. Сколько бы раз Эрик ни пытался внушить ей, будто она должна простить себя за то, что рассказала матери об отцовской измене, она не могла. Брат не знал ее тайны: в глубине душа Руна боялась, что сделала это не из заботы о маме.

Сделав это, она намеренно причинила боль отцу.

В тот день, когда Шейд вошел в ее жизнь, Руна впервые задумалась, будет ли ей ради чего жить, когда Эрика не станет.

Он неторопливо вошел в ее кофейню, огромный, великолепный, стуча мотоциклетными ботинками по полу, мягко поскрипывая кожаными штанами и курткой, с пиратской серьгой в левом ухе, поблескивавшей на свету. На правой руке темнела татуировка, как и на правой стороне шеи, и ей стало интересно, составляют ли они единое целое.

Взоры всех женщин устремились на него. Все мужчины отвели глаза.

— Ох, вот это мужик, — прошептала Эспик, — настоящий самец!

Невозможно было оторваться от него, пока он приближался к стойке, глазами удерживая взгляд Руны.

Эспик задышала тяжело и часто.

— Вот он, твой шанс, Руна. Хватай его, давай же, иначе, клянусь, это сделаю я.

Шейд остановился перед Руной.

— Кофе.

Это слово слетело с его губ так, словно он приглашал ее к оргазму.

— Да, — прошептала она, потому что он мог бы дать ей… ох, ну конечно. Кофе. Она прочистила горло. Дважды. — Обычный, большой или гранд?