Государственные интересы (СИ)

Я безропотно позволила себя увести. В моих покоях верная Иса помогла переодеться, накормила, и даже, похоже, прогнала лезущего с сочувствием Альберта. Увидев мое безучастие ко всему, она задумалась, а потом дала мне выпить что-то. Ох, как меня встряхнуло! Самогон, да еще какой крепкий! Служанка, видя, что напиток действует на меня весьма благотворно, хотела налить еще, но я решительно отказалась — этак и спиться недолго. Не хватало Княжеству только пьющей княгини.

Впрочем, главное свое дело выпивка совершила — я вновь смогла осознавать себя и понимать, что делаю. Я искренне верила, что там, в Небесной Кроне батюшке будет хорошо. А живые должны жить. И точка. По-крайней мере, в память о мертвых, продолжая их род, дела, воплощая их мечты. И что, если я не умею мечтать? Мне вполне хватит чужих грез. Я — почти уже княгиня, я должна быть сильной.

Ночные бдения с телом оставили после себя странное впечатление. Ядвига сидела как можно дальше от ложа, на котором покоился Светлый князь, и что-то читала. Забава и Любава — ближе, но, как видно, им было очень страшно находится рядом с трупом. Я не виню девочек, когда видишь мертвого впервые — это действительно тяжело. Тем более, если это близкий человек. Наконец, наплакавшись, они уснули, прижавшись друг к другу. Я, Ратмир и Огневит сидели рядом с почившем князем. Нам было о чем подумать, и, я уверена, каждый из нас говорил ему что-то свое — то, что не могли, не успели, и никогда бы не сказали вслух.

Ложе было украшено дубовыми ветвями — символом княжеского рода и Древа вообще. Возле головы князя лежал венок из цветущего шиповника — указывающий на тяжесть земного пути, и радость перехода в новый мир.

В руках отца была искусно выточенная фигурка Древа — с обширной кроной, куда ему предстояло отправиться, с мощным стволом и толстыми длинными корнями — местом, куда отправляются заядлые грешники. Фигурка эта символизировало то, что душа покойного сейчас над этим всем, он еще не определилась и дано ей время увидеть всю мощь и величие Древа.

На покрывале, коим был укрыт князь, было искусно выткано изображение Духа-Хранителя — лишь росчерк, намек на человеческий силуэт, с еле видными чертами лица. Дух-Хранитель — наш вечный защитник, высшее существо, следящее за порядком, и ухаживающее за Древом. Ибо как бы ни было оно велико, однако же, и ему надобны заботливые руки.

По стенам покоя, где проходило бдение с телом, были развешаны пучки омелы и аконита — защита от Короеда — того, кто вечно пытается подточить, нанести вред Древу и детям его — людям. Короед обитал в мрачных Древесных Корнях, куда опускались на вечную тьму и забвение души грешников. По преданию, Короед всегда пытался подточить Древо, и, когда ему это удастся, и рухнет основа миров — наступит хаос, тьма и смерть.

Бдения с телом проходили ночью, после смерти, и были обязательной частью ритуала. Смысл был в том, чтобы любящие души и душа умершего могли соприкоснуться, сказать все, что не было сказано, и помочь усопшему найти путь в Крону.

Наверное, я никогда не была особенно религиозна. Да, я часто поминала и Древо, и Духа-Хранителя, и Короеда, но это было так привычно, затвержено с детства. Теперь же, мне казалось, что во всем этом есть тайный смысл, непонятный для нас, но высший. Не знаю, как остальные, но я в эту ночь действительно ощущала, что Светлый князь был рядом, благословляя, принимая все, что мы ему мысленно говорили.

Ночь была тяжела — мы втроем не сомкнули и глаза, однако день обещал быть еще более тяжелым. По одной лишь ему ведомой причине, Светлый князь очень торопился с похоронами и возведением меня на трон. Обычно, в Княжестве объявлялся месячный траур. А похороны происходили лишь через неделю после кончины — чтобы все знатные князья и княжичи успели съехаться в столицу — отдать последнюю дань уважения усопшему.

Впрочем, если можно так выразиться, я была даже рада тому, что все пройдет так быстро. Скорбь, растянутая на долгое время, превращается в фарс. Нельзя мешать естественному ходу вещей, а жизнь, не может принимать диктуемые нами условия.

Все княжеское семейство до сих пор сидело с телом — с наступлением утра попрощаться с батюшкой допустили всех знатных людей, бывших на тот момент в столице. Простой люд не пускали — им хватит и общего зрелища, которое будет позже. Каждый пришедший попрощаться, приносил с собой ветку белой сирени — дерева мертвых.

На главной площади стучали топоры — складывался огромный костер. И вот туда каждый желающий, невзирая на сословие и род, может принести любой дар умершему князю, коий вместе с его душой вознесется в Крону.

У меня ужасно болела голова. Мне казалось немыслимым, бессмысленным, неправильным после бессонной ночи сидеть, и выслушивать лживые слова сочувствия и скорби. Но приходилось. К обеду поток скорбящих иссяк. Казалось бы, почему так долго? Дело в том, что к телу дозволялось подходить по одному, непременно следовало сказать какие-то слова усопшему и осиротевшему семейству. Ключевое слово здесь было именно «сказать». Потому как наши бояре больше всего на свете любили говорить. Долго, много, нудно, непременно изящными словесами в старинном стиле. К третьему соболезнующему у меня пошла кругом голова, к десятому — мне захотелось дать приказание лучникам и арбалетчикам расстрелять всю эту многословную толпу, а к сороковому — мне уже было глубоко все равно, ибо я была в своих мыслях, навострившись кивать и вздыхать в особо проникновенных местах. Благодарность за соболезнования за меня выражал Альберт, и я порадовалась тому, что от него есть хоть какая-то польза.

После обеда были сами похороны. Сказать по правде, я порядком устала от всего этого скорбного действа. Мне даже не было стыдно за это перед батюшкой, потому что с ним я действительно попрощалась, а это… лишь ритуалы в угоду толпе. Мы все, в трауре, стояли возле огромной кучи дров и лежащих среди них подарков. Некоторые, саамы неимущие, приносили, кто что может. Хоть лапти, хоть горшок какой, а все князю почет и уважение выказали. Княжеское семейство — с ветками белой сирени в руках. Для нас были сколочены особые, сидячие места. Все остальные вынуждены были всю церемонию провести на ногах.

Итак, на площади стоял высокий помост. На помосте — гора дров, на её вершине — тело Светлого князя в деревянном коробе. Перед всей этой конструкцией фигура Огневита казалась какой-то особенно маленькой и жалкой. Наверное, таким и выглядит человек, перед всей мощью Древа. Не могу подробно рассказать обо всем, что говорил волхв, по той причине, что время от времени я словно бы проваливалась в вязкое забытье. Точно знаю, что, воспользовавшись подвернувшейся оказией, Огневит прочел проповедь на тему честной праведной жизни, и такой же смерти. Некоторые даже всплакнули… Впрочем, некоторые кусочки его речи остались в моем сознании:

— Истинно говорю вам — великий князь почил в день предыдущий… И как каждому князю, по склонностям его, даем мы имя народное, так Всеволоду сыну Святослава, дадено будет имя Мудрый… И не печалься сверх меры, народ, ибо как жизнь дерева продолжается в семенах его, так и наша жизнь продолжается в детях наших… И восславим мы наследницу Светлого князя Всеволода Мудрого, дочь его — Светлую княжну Ярославу.

Народ разразился криками, но я даже толком не понимала, приветственные они, или наоборот. Я встала, поклонился почившему батюшке, и народу. И в тот момент, когда сгибалась я в поклоне, просвистело мимо меня что-то, да в спинку кресла вонзилось. Я, конечно, почти сразу поняла, что это был арбалетный болт, но дергаться не стала, не по-княжески. Я завершила поклон, выпрямилась, и с гордо выпрямленной спиной села, не обращая ровно никакого внимания на трепещущее рядом оперение. Вот теперь народ точно разразился приветственными криками в мой адрес, и негодующими — в адрес неизвестного злодея.

Огневит церемонию прерывать не стал, однако быстро закончил свою речь, и из посоха его — молоденького деревца с ярко-зеленой кроной и перекрученными корнями, плеснуло настоящим огнем, поджигая великий погребальный костер. Члены княжеской семьи один за другим подходили, и бросали туда ветви сирени.