Мертвее не бывает

— Вот об этом ты еще пожалеешь!

— Сними его!

— У меня нет ключа.

— Боже! Как мне все это осточертело!

Мы сидим молча рядом, спинами облокотившись о стену. Спазмы не возвращаются уже около пяти минут. Я уже начинаю надеяться, что они не вернутся и вовсе.

— Дай мне ее посмотреть.

Она тянется к фотографии, лежащей на полу.

— Не трогай ее.

Она замирает.

— Это еще почему? На ней я.

— Смотри, не дотрагивайся до крови.

— Как скажешь.

Она осторожно поднимает ее за края. На самом деле, Вирус не выживает вне тела хозяина. Просто я не хочу, чтобы она испачкалась в крови, что некогда служила пристанищем этому монстру.

— Не могу поверить, что они дали тебе ее.

Она швыряет ее обратно на пол.

— Как ты меня нашел? Тебе сказал этот болван Доббс?

— Может быть.

— Это все полная чушь! Этот парень сам не знает, во что ввязался.

— Да, он не знает, во что ввязался.

— Но, мне, вообще-то, все равно. Домой я не вернусь.

— Еще как вернешься…

Я потрясаю наручниками. Она поворачивается ко мне.

— Тебе когда-нибудь удавалось протащить по улице орущую девочку и остаться незамеченным?

При этих словах мне вспоминается одна ночь, лет двадцать назад. Кричащая девочка. Мой неутолимый, неконтролируемый голод… Ну да ладно. Что было, то было. Этого уже не исправить.

— А ты никогда не лежала без сознания в рюкзаке, пока кто-то беспрепятственно носил тебя по городу за плечами?

— Ну, погоди! Мой отец еще так взбесится, что в жизни тебе не видать денег за работу!

— Мы не к отцу пойдем.

Она несколько секунд ошалело смотрит на меня. Затем разражается хохотом.

— О, нет! Она? Это она наняла тебя?

Она вновь хватает фото.

— Ну, конечно, это она. Она дала тебе эту фотографию. Она знает, что я ее терпеть не могу.

Аманда рвет ее пополам и бросает на пол.

— Стерва! Что же ей нужно? Она хочет, чтобы я пошла на выпускной бал младшей школы? Или что-то еще?

Я поднимаю обрывки фотографии и кладу их в карман.

— Она не хочет, чтобы ты закончила, как Уитни Вейл.

Она хочет что-то сказать, но закрывает рот. Она смотрит на свои кроссовки и принимается потирать грязным носком, запачканным моей желчью, о чистый.

— Уитни получила по заслугам.

Уитни Вейл: восемнадцать лет, убила подростка, раскроив ему череп и съев его мозги. Ее организм почти выели микробы.

— За что?

— Не знаю. Может, за то, что спала с моим отцом?

— Как я сказал, твоя мама не хочет, чтобы ты закончила, как Уитни Вейл.

— Боже мой! И она это сказала тебе? Да она психопатка. Я знаю, что она всегда говорит о нем. Мой отец никогда не притрагивался ко мне. Единственное, почему он спал с ней, было ее поведение. Она висла на нем. Соблазняла и все такое прочее. А вот один из маминых вонючих любовников не поскупился на ласки ее дочери. Так что она собирается сделать? Похитить меня, чтобы защитить от отца? Ничего у нее не выйдет!

Она встает.

— Идем.

— А?

— Отведи меня домой.

Я смотрю на часы. Почти час после того, как взошло солнце. Она дергает за наручник.

— Ты нашел меня, боксер. Так что давай, веди меня домой.

— Сейчас мы не можем идти.

— Слушай, я тут с тобой вечно сидеть не собираюсь. Чем скорее ты отведешь меня домой, тем скорее я смогу сбежать вновь. Давай разделаемся с этим побыстрее.

— Мы должны ждать.

— Чего?

— Пока не сядет солнце.

— Почему?

— Потому что у меня на него аллергия.

Она удивленно смотрит на меня.

— Ну ты и лох!

Мой желудок словно начиняют иголками. Они повсюду: в кишках, мочевом пузыре, пищеварительном тракте, в легких; кровь разносит их по венам и мельчайшим капиллярам тела, лица, кончиков пальцев рук и ног. Иголки везде: в губах, подмышках, заднице. Это приносит мне несказанное облегчение. Странно? Нет. Это обычное, за последние несколько часов, мое состояние сразу после ухода спазмов. Это просто затишье, и оно прекрасно. В эти минуты я почти здоров. Я могу дышать, ходить, жить. И меня уже не будут преследовать резкие припадки боли. Только это блаженное состояние скоро сменяется агонией: иглы словно накаляют, и от них закипает моя кровь. Но это случится еще через несколько минут.

— Мне нужно идти.

А мне нужно время.

— Эй!

Не сейчас. Мне нужно время.

— Эй!

Мне нужна каждая секунда того состояния, когда я могу контролировать Вирус.

— Я сказала, мне нужно идти!

Мне нужно время.

— Эй, слышишь меня?

И силы. Сколько еще дел висит на мне мертвым грузом? Хотя, похоже, с одним я уже справился. Мне нужно время, и я знаю одно, если присосаться сейчас к этой девочке, мне вполне хватит сил, чтобы дотянуть до прихода Лидии, Предо и ее родителей, которые тогда буквально разорвут меня на части.

— Я. Должна. Идти.

— Я уже сказал, что мы не можем.

— Этого я не потерплю!

Но, может, игра стоит свеч?

— Скажи что-нибудь.

— Зачем?

— Затем! Знаешь, вообще-то тяжело сидеть вот так, прикованной наручником к какому-то придурку, когда тебе очень хочется в туалет. Тем более, я могу поклясться, ты сам хочешь того же не меньше меня.

Мы раскрываем дверь. Она делает свои дела с одной ее стороны, я же — с другой. Наши руки — в железной хватке наручников крепко держатся за дверь — моя лишь чуть выше ее.

— Ну, скажи же что-нибудь.

— Для девочки с довольно богатым опытом скитаний и бродяжничества в подобных местах, ты слишком стеснительная в плане такой естественной вещи, как сходить в туалет. Как ты это делала с кучей таких же малолеток, как ты?

— Пошел ты!

Я покусываю свою нижнюю губу, посасывая сочащуюся из нее кровь, чтобы задобрить неистовый Вирус внутри меня слабоватым железным привкусом собственной крови. Только от этого становится еще хуже. Это лишь дразнит аппетит моего Вируса, а у меня обильно выделяется слюна. Я перестаю издеваться над собой.

Мое сердце все еще качает кровь, она пробегает по венам и питает кислородом мой мозг. Только теперь и этот процесс в руках Вируса. Когда подойдет время его очередного кормления, этот надежный механизм, возможно, лишится самого главного своего компонента — крови. Сколько лет уже мою кровь насилует и использует в своих целях это ненасытное животное! Сколько моей крови он уже сожрал? Мне остается совсем чуть-чуть. А по ту сторону двери стоит мое потенциальное спасение.

— Эй.

— Что?

— Прекрати тянуть за наручник!

Я перевожу на него взгляд. Она права: в своей задумчивости я почти перетянул ее на свою сторону двери.

— Извиняюсь.

— Да уж, будь добр. К чему такое молчание? Ты что, язык проглотил? Сколько можно говорить? Скажи что-нибудь.

— Что, например?

— Да что угодно. Скажи, кто изуродовал твое лицо? Хотя, я не сомневаюсь, что очередь из тех, кто жаждет набить тебе морду, протянется на многие мили.

— Просто одному парню оно не нравится.

— Твое лицо?

— Ага.

— Ну, так ты надерешь ему задницу?

— Еще не думал об этом.

— Ну и ну.

— Что?

— Для такого крутого парня…

— Что?

— Для такого крутого парня, как ты — ты трус, хлюпик!

— Ты что, еще не закончила со своим делом?

— Да ну тебя к черту! Я почти закончила. Не цепляйся ко мне. Лучше давай поговорим о чем-нибудь другом.

— Как ты попала сюда?

— Здесь есть один проулок, в обход Десятой. Ограда там не заперта. Уитни показала его мне прошлым летом. Проходишь через ворота и оказываешься у входа в подвал. Наверное, где-то два года назад замок сорвали бомжи. С тех пор решетка и отперта.

Мои ноги уже начинают ныть от долгого сидения на корточках. Похоже, я подвернул себе лодыжку, когда спускался по лестнице. Я осторожно перемещаю тяжесть своего тела на здоровую ногу и на секунду теряю равновесие. Наши запястья озлобленно перетягивают друг друга, пока я, наконец, не обретаю его снова. Я хватаюсь за край двери и случайно касаюсь ее пальцев.