Льются слова, утекая в песок...(СИ)

- Я вас оставлю, - Склепова поднялась - тяжело, будто бы ей внезапно стало нехорошо, - и направилась к двери. Тане так сильно хотелось попросить её остаться, но она не могла проронить ни единого слова - потому что что-то неведомое с силой сжимало её горло и не позволяло вдохнуть. Она даже сглотнуть слюну не могла - не смогла бы и сделать глоток воды.

- Что-то не так? - Глеб усмехнулся. - Иван, - в его голосе послышались приказные нотки, - принеси госпоже Гроттер воды. Немедленно.

Ванька повернул к двери, и короткое, тихое танино “нет” не подействовало совсем никак.

- Ты не слышал, что сказала госпожа Гроттер? - его резкий, издевательский тон заставил Ваньку замереть. - Неужели ты не понял, как должен действовать? Остановись. Она не желает воды. И стань ровно, не позорь всю касту потерянных мальчиков.

Таня рванулась к Ваньке - может быть, прикосновение заставит его проснуться? - но Глеб поднялся и перехватил её за локоть, остановил - с такой лёгкостью, что и не описать. Гроттер было, наверное, больно - но Ванька смотрел на неё такими пустыми глазами, что физическая сила не имела никакого значения.

- Знаешь, - проронил Бейбарсов, - ведь я не хотел читать ту историю. Нет, конечно, я выбирал её, как одну из возможных, я расписал роли, но та короткая сказка не попадалась мне под руки. Твоя Склепова подсунула мне её под нос, сила оказалась более могучей, чем я прежде мог подумать, и поэтому я сорвался - мало ли, всяко бывает, моя дорогая…

- Ты не можешь винить Анну в своих грехах!

- Не могу, конечно же, - послушно согласился он. - Но так или иначе, потерянные мальчики не могут жить сами. Не могут действовать так, как им хочется. Они ничто. Ему будет плевать, даже если…

Глеб не стал продолжать - слов для того и не надо было. Он сжал Таню в объятиях до того крепко, что она даже не успела рвануться на свободу, и впился в её губы поцелуем, который, пожалуй, должен был бы показаться ей самым отвратительным на свете. Но она не успела и воспротивиться - чужие руки скользнули по спине вниз, сминая тонкую ткань платья…

Ванька издал какой-то странный, утробный рык и рванулся вперёд, прямо на Глеба - Таня поняла это только тогда, когда Бейбарсов внезапно отпустил её и вскинул руку.

- Связь! - только и успела выдохнуть девушка - но некромаг будто бы и не чувствовал боли потерянного мальчика. Их связь давно уже истончилась, стала практически односторонней - и Ванька взвыл, впиваясь пальцами в свои собственные волосы, рухнул на колени, шепча что-то себе под нос.

- Ты будешь подчиняться, - Бейбарсов ничего будто бы и не видел - и она тоже потеряла своё прежнее зачение, теперь обратившись в банальную причину мести, что же может быть ещё нужнее человеку? Ему было глубоко наплевать на её боль, на то, что её разрывало на мелкие кусочки изнутри, и она рухнула на колени, прямо посреди книг.

Ванька закричал - громко, истошно, пытаясь вырваться из невидимых пут.

- Глеб, прекрати! - она попыталась схватить его за руку, но некромаг только досадливо от неё отмахнулся. Силы в нём было слишком много - не физической, а той ментальной, волшебной, до которой Ванька никогда не мог достойно дотянуться. - Глеб!

Но он был неумолим. Казалось, и связь уже не чувствовал - выпрямился, не испытывая и грамма боли, а Ванька всё извивался у него в ногах и кричал, будто бы его разрывало на мелкие кусочки. Может быть, дело было в том, что Глеб давно уже привык к пыткам старухи, но Таня не задавалась этим вопросом.

Не в силах ничего сделать, она только дотянулась до корешка ближайшей книжки, сжала томик в своих руках и открыла на месте, где была закладка.

- И Змий склонился над нею, - прошептала вслух так быстро, как только могла, отчаянно надеясь, что его чары отозвутся на зов, - и впился клыками в её запястье - она почувствовала только, как зелье начало действовать, и упала в далёкую пропасть, не в силах воспротивиться отвратительному существу…

Мир вспыхнул вокруг сплошной линией боли, и Гроттер только и увидела что странный водоворот, который затягивал её всё дальше и дальше в пустоту.

Прекрасен Царь Змей, да только черны очи его. Красив - будто бы нарисован, и плечи широкие, и ростом вышел, и лицо - воды напиться, да только холоден и преисполнен боли. Сколько крови он выпил из девиц невинных, чтобы змеи его жили долго и счастливо? Сколько миров он покорил, сколько людей погибло, сколько смертей случилось, и всё ради того, чтобы пополнить свою силу и налить жилы безмерной кровью Человека.

Прекрасен Царь Змей, да только когда он кольцами вьётся вокруг её плеч, страшно и душно становится. Очи его - то ли зелёные, то ли жёлтые, то ли чёрные, будто бы ночь, - пугают её и днём и ночью.

Страшен Царь Змей - и ни одна ещё не пережила службы у Него, ежели уж попала сюда, то семь лет, семь месяцев и семь дней, отведённых жребием, не переживёт никогда.

Что, девица, рыдаешь?

***

Страшен Царь Змей, и безмерна сила его. И она изо дня в день метёт у него полы, готовит ему ужин и завтрак, ибо на обед - кровь чья-то на столе стоит, - застилает постель и плачет тихонько на своей лавке.

Страшен Царь Змей - да только её он не трогает, ибо служанка нужна, и травой летней, да осенними листьями сияет она изнутри. Волосы - будто бы жар злата, а глаза - словно блеск изумрудов; выпивает он силу из неё ночами, обвиваясь змеиными кольцами вокруг.

А она всё метёт и метёт, всё плачет и плачет по жениху востроглазому - знает, что не добраться ему сюда да долю её никогда не облегчить. Царь Змей никого не отпускает раньше срока, а она уж год пережила, ни слова не молвивши.

И пережила ещё шесть - не стареючи, не меняясь, пленница вечная - ещё семь месяцев и семь дней осталось, да только тоска по дому сжимала её сердце всё меньше и меньше. Ибо страшен Царь Змей, да только очи его влекут и влекут.

И вечерами, когда домой он приходил и засыпал в своём ложе змеином, рыдала уже не по тому, что дома давно не видала, а потому, что любовь - противоестественная, змеиная любовь, - сжимала её сердце массивными кольцами, тянула вниз, будто бы это Полоз проклятый обвил её.

А у него - волосы мягкие, будто шёлк, и густые-густые - видела она. У него - глаза темны, словно из обсидиана выточены, и страшные-страшные, глубокие-глубокие. У него и скулы точёные, и плечи широкие, и руки сильные - да только кровь у него холодная.

Остался ей месяц и день - всего-ничего, сколько пережить-то? Холодный, страшный Змий - да только не слепой.

И по вечерам сидел дольше, чем должен был, и крови выпивал меньше, чем надобно ему, и смотрел на неё - будто бы и оптускать вовсе не хотел. Шли дни, и знала она, что вот-вот вернётся домой, а ежели поддастся влечению своему - навеки в змеином царстве останется.

Семь дней осталось девице в темнице - вот уж и родители за стенами плачут, вот уж и ждёт она того момента, когда врата он откроет и позволит ей со змеями его пуститься в пляс и дойти до её дома, до родного, любимого дома. Ещё совсем-совсем немного, и свободна, совсем чуть-чуть, и никакая сила не посмеет её тут задержать.

Семь дней - да только руки его на талии так горячи, и губ прикосновение к щеке - ритуально, как каждый вечер, - опаляет страхом. И пусть никогда не оставался он на дольше - сама ведь ухватилась за его плечи, сама потянулась к нему всем телом, прильнула, прижалась, поцеловала сама - и жаркие, тёплые кольца обвили её.

Один день девице остался до свободы, и родители за застенками рыдают да руки к ней тянут - но не выдержала она. Возлегла со Змием проклятым, и пальцы его, и губы, и руки - и мягкий шёлк волос. Ни жених её востроглазый, прекрасный, ни мольбы родителей за стенами - ничто её не удержало - поклялась она вечною Его быть, и осталась на века.

Только утром вдруг поняла, что чары то всё были змеиные, что проклята она теперь на века. Он и не смотрел боле - она всё мела полы, да завтраки готовила, и змеи крутились вокруг него, а она ревниво и шумно выдыхала воздух, отчаянно надеясь выбраться на свободу.