Катастрофическая История о Тебе и обо Мне (ЛП)

Нет, нет, нет, нет.

Я не могла позволить ей уйти. Она была нужна мне, чтобы попасть домой. Если я не сделаю этого, никто не узнает, что Джейкоб может с собой сделать. Или как много жизней это разрушит.

— Вот. — Я в полнейшем отчаянии протянула свой кулон. — Прошу, забери его. Я сделаю все, что пожелаешь.

Она долго смотрела на него, затем украдкой смахнула слезу.

— Забудь. Вы двое стоите друг друга.

И, как и всегда, она исчезла.

Нет!!

Я бросилась бежать, цепляясь за воздух, пытаясь поймать ее исчезающий силуэт. Но через пару мгновений от нее ничего не осталось, кроме дыма. Словно ее тут никогда и не было.

Я упала на колени. Я опоздала. Я упустила свой единственный шанс спасти его.

Спасти себя.

— Этого не может быть, — прошептала я.

Я услышала, как карманный нож Ларкин стукнулся об асфальт.

— Ангел, — тихо произнес Патрик, положив ладонь мне на плечо. — Мне жаль.

Внезапно, каждая частичка меня запылала огнем. Каждый дюйм кожи, крови, слез и костей пылал, прожигаяплатье насквозь. Я ощутила, что вот-вот взорвусь пламенем и пеплом небытия. Часть меня почти хотела этого. По-крайней мере, мне больше не придется ничего чувствовать. Боже, меня уже тошнило от всех этих эмоций. Я уже устала от боли. Поверить не могу. Неужели Патрик разрушил один единственный шанс все исправить. Он разрушил все. Куда больше, чем все.

Прости, Джейкоб. Мне очень — очень жаль.

Я оттолкнула руку Патрика и поднялась на ноги.

— В чем твоя проблема? Не твое дело, что я делаю или не делаю. Какая тебе разница, как я собираюсь провести остаток вечности? Что хочу, то и делаю!

Спящая в груди ломота взорвалась стеной боли, которую я была не в силах выдержать. Она вытянула весь воздух из моих легких, словно гелий из спущенного шарика. Меня тут больше ничего не держало.

— Я не мог позволить тебе уйти, — Патрик опустил голову. — Возможно, ты не понимаешь того, что тут только что не произошло. Сейчас ты этого не видишь, но я клянусь, после ты бы сожалела об этом. — Его голос был тих. Полон отчаяния и вины, и безграничной печали.

Но мне было плевать. Пусть ему будет плохо. ПУСТЬ он ощутит вину! Меня так тошнило от него, что я едва могла поднять на него глаза.

Быть может, я смогу попробовать снова. Быть может, еще не поздно. Быть может, я смогу попытаться попросить у нее прощения…

— Нет! — Патрик внезапно схватил меня и встряхнул. — Ты серьезно этого хочешь? Отдать свой единственный шанс на упокоение? Быть во власти у сумасшедшей до конца времен? Просить и умолять о смерти, потому что жизнь, которую ты знаешь, стала невыносимой? — В его глазах вспыхнула ярость. — Прости меня, Ангел. Прости, но я отказываюсь стоять в стороне и смотреть, как ты выбираешь вечность в аду.

Я оттолкнула его, наконец, высвободившись.

— Тогда не смотри. Свали нафиг.

— Пожалуйста, попытайся. — Он прикоснулся рукой к моей щеке. — Попытайся вспомнить, прошу. Разве ты не видишь, что ради тебя одной я не сдаюсь? Разве ты не знаешь, как долго я ждал? Неужели не чувствуешь этого? — В последний раз он посмотрел в мои глаза, и у меня во рту появился привкус горящего бензина. Я ощутила жар огня и дым, словно я сгорала заживо изнутри.

— Не прикасайся ко мне! — закричала я. — Я никогда не просила тебя о помощи! Почему бы тебе просто не держаться подальше от моей жизни, или смерти, черт подери, да не важно! — Я вырвалась из его рук. — Почему бы тебе просто не оставить меня в покое?

— Бри, не надо…

— Что не надо? — Я посмотрела ему в лицо. — Чего ты хочешь, Патрик? Чего ты на самом деле от меня хочешь?

Он не ответил.

Я покачала головой и повернулась, чтобы уйти.

— Забудь.

— Нет. — Внезапно он снова схватил мою руку. — Я…. я имею в виду, мы…

— Нет никаких МЫ, — перебила я его. — Есть ТЫ и есть Я. Вот и все. Так будет всегда.

— Но Ангел. Ты не понимаешь…

— Поверить не могу, что ты делаешь все это ради себя. Ларкин была права. Не могу поверить, что ты разрушил мой единственный шанс, чтобы все исправить, из-за глупой, жалкой, неразделенной любви!

Он посмотрел на меня так, словно я ударила его.

— Как? — прошептал он. — Как ты могла позабыть так много?

— Я не из тех, кто забывает, — ответила я. — Посмотри на себя! Ты провел здесь так много времени, что даже не помнишь, что значит заботиться о людях. Ты забыл, что значит пообещать кому-либо, что будешь с ним, не смотря ни на что. — Голос дрожал, но я продолжала. — Ты столько времени потратил на глупые шутки и мысли о себе любимом, что позабыл, что такое любовь. Любовь означает любить кого-то больше, чем себя самого. — Я зло смахнула слезы. — Не то чтобы, я ожидала, что ты поймешь.

Он ничего не ответил. Но я увидела, что мои слова оказали на него влияние. Свет в его глазах потух.

— Мне жаль, — наконец, произнес он. — Я лишь хотел как лучше. Я лишь хотел защитить тебя.

— Мне не нужна ничья защита, — огрызнулась я. — Особенно твоя.

В ту же секунду, как слова сорвались с губ, я отчаянно пожелала вернуть их назад. Я поверить не могла, что сказала такие жестокие слова. Вся беда в том, что порой слова подобны стрелам. Выстрелив — не возвращаются. Я была ошеломлена своей безжалостностью. Но то, что он произнес после, шокировало меня еще больше.

— Разве ты не знаешь, что я люблю тебя? Неужели ты не видишь, что я всегда…

— Ну, а я тебя не люблю. Ты меня слышишь? — Я встретила его взгляд и выстрелила единственной стрелой, что у меня осталась. — Даже если бы ты был ПОСЛЕДНИМ парнем во всей вселенной, я бы тебя не выбрала.

Судя по выражению его лица, он не понял, что я лгала.

— Dulce bellum inexpertis.

— Я не в настроении для твоих…

— Война сладка для тех, кто никогда не сражался, — произнес он. — Не то чтобы я ожидал, что ты поймешь.

И вдруг, слов больше не осталось.

Он сунул руки в карманы.

— Спасибо за честность. Впредь я тебя не потревожу. Я прекращу тратить твое время.

Я уронила цепочку на землю, кулон по-прежнему тускло поблескивал, а я наблюдала за тем, как очертания его плеч становятся размытыми в лунном свете. Коричневая кожа его куртки вдруг стала очень древней; вся потрескавшаяся и поношенная, словно из другого века. Я поняла, что так оно и было.

Солнечные лучики начали просачиваться сквозь его тело, когда он начал тускнеть, словно выцветший фотоснимок на Поляроид. Сперва, его черные армейские ботинки стали зелеными, затем желтыми, а после белыми. Потом джинсы. Потом его руки, плечи и глаза…, эти милые, грустные глаза…, до тех пор, пока от него ничего не осталось. Каждая частичка меня вопила «извинись»…, умоляй его остаться,… но я стояла на своем.

Наконец, он поднял голову и печально мне улыбнулся. Я увидела, как шевельнулись его губы, но не расслышала слов. Это не имело значения. Я уже знала, что он говорил.

Прощай.

Я прикусила губу и, зажмурившись, отвернулась. Лучше бы я никогда не встречала его. Почему его угораздило заговорить со мной тогда, в «Куске». Тогда бы он не скинул меня с моста и не научил меня «взмывать» и перемещаться. Мы бы не рассекали по острову на мотоцикле. Но было уже слишком поздно для всех этих «если». Что сделано, то сделано. И внезапно, я снова осталась одна.

Но глубоко внутри я знала, что как прежде уже не будет. На этот раз тишина оглушала…, поглощала меня…, и я ощущала себя словно в вакууме. О таком можно только мечтать. Я будто оказалась на темном дне океана.

Ларкин оказалась права. Я не смогу помочь Джейкобу. Я даже себе не смогу помочь. Только место зря занимаю. В конце концов, меня едва хватило на то, чтобы доползти до крыльца своей семьи, прислонить голову к перилам и ждать восхода солнца.

— Что теперь? — прошептала я. — Что дальше?

Глупый вопрос, потому что я уже знала ответ.

Ничего. Дальше ничего.

Я понурила голову. Сделала единственный испуганный вздох. И ощутила сердце… нет, воспоминание о сердце… которое снова разбилось на кусочки.