С каждым вздохом

Камерон, глубоко вздохнув, сел в кресло. Он никому не доверял настолько, чтобы рассказать о том, что было до этого. Ему было даже трудно рассказать кому-нибудь подробности его настоящей жизни. Он все еще должен был сдерживать желание обходить со спины ближайших к себе парней, чтобы убедиться, что они его не предали.

Старые привычки умирают с трудом.

К счастью, телефон на столе зазвонил прежде, чем он еще раз подумал об этом. Камерон вздохнул и потянулся за трубкой.

— Да?

— Привет, — кратко сказала Пенелопа, — Это привет, милорд Роберт.

Он подавил вздох. — Привет, Пенелопа.

— Ты все еще не ушел из офиса? У нас ужин в девять, но я хотела, чтобы ты приехал поприветствовать наших гостей.

— Конечно, — сказал он, задумавшись, есть ли у него время заказать на вынос еду до того как он уедет из города. Он ничего не будет есть со стола Пенелопы.

— Скажи Джорджу поторопиться.

Телефон в его руке отключился. Он прогнал плохие мысли о Родни Айнсворте, затем вернулся к своим делам.

Камерон, наконец, собрал бумаги, сложил их в портфель и покинул офис. Было заманчиво просто вернуться в отель и надеяться, что вечер пройдет без его присутствия, но он знал, что не мог не прийти. Он должен был поддерживать видимость отношений и с Пенелопой и с ее братом. Было бы глупо позволить врагам свободно действовать за его спиной.

Прошлое его очень хорошо этому научило.

Камерон вышел из здания и обнаружил, что Джордж ждал его. Джордж был водителем Камерона в Лондоне. Тихий, мрачный мужчина, который не обращал внимания на время Камерона, на тот факт, что он жил в гостинице, потому что не хотел переезжать в квартиру или питал отвращение к обществу. Джордж к тому же всюду возил Пенелопу, когда Камерон был в Шотландии.

— Милорд, — сказал Джордж, с легким поклоном, открывая деверь.

Камерон сел, откинул голову на сиденье и надеялся, что Джордж без суеты доставит его туда, куда ему надо.

Он бы многое отдал, чтобы оказаться в своем Рейндж Ровере на пути к дому Патрика МакЛеода. Теперь это будет званный ужин, которого он будет ждать с нетерпеньем. Он мог даже простить Мадлен МакЛеод ее безжалостные, непрерывные и чертовски надоедливые вопросы. Она стала настоящей МакЛеод, защищала свою сестру со свирепостью, которую должен был бы оценить и урожденный МакЛеод.

Камерон не ответил ни на один из ее вопросов о прошлом, и не только потому, что никогда не обсуждал с кем-то свое прошлое. Ему никогда не подходила роль объекта благотворительности Алистера Камерона — не то чтобы благотворительность Алистера длилась слишком долго. Как только Камерон смог встать с кровати, Алистер заставил его работать. Обучение, дела, близкие знакомства с обществом в Лондоне — ожидание результатов было жестоким и безжалостным, но Камерон без колебаний согласился на все, потому что знал, есть только один способ выжить — овладеть тонкостями всего этого.

Он спрашивал Алистера несколько раз, почему он беспокоился обо всем этом — образование, связи, изменение завещания, которое довело родственников Алистера до безумия. Алистер ответил только раз.

Однажды став лаэрдом клана Камерон, мой мальчик, ты всегда останешься лаэрдом клана Камерон.

Таков был ответ. И Камерон больше никогда не спрашивал, а вместо этого был благодарен старому человеку, который принял причуды его первых двадцати семи лет, жизни пожимая плечами. И сам он счастливо принял после смерти Алистера все его земные сокровища и бизнес. Камерон был деятельный и очень успешен. Почему, тогда его жизнь была такой пустой?

Камерон попытался по-разному заполнить ее. Осмотрительными женщинами. Путешествиями. Охотой за тем, что не могло быть куплено и торгами о цене. Он никогда не играл на деньги, никогда не напивался, никогда не заводил случайные связи. Тем не менее, ничто не приносило удовлетворения. Что-то внутри него умерло, когда восемь лет назад в больнице Ивернесса началась его жизнь.

И потом он увидел Саншайн Филипс.

И его мир замер.

Сначала он не хотел признавать это. Он пытался убедить себя, что когда она бросилась к нему в объятия, он был удивлен, потому что принял ее за сумасшедшую. Истинное удивление было в том что, когда он обнимал ее, что- то внутри него вздохнуло с облегчением.

— Джордж, когда мы будем там, как ты думаешь? — неохотно спросил он.

— Может через полчаса, милорд, не больше.

Камерон тихо выругался. Не достаточно много, чтобы отложить пытку. Его терзал страх при мысли, что ему придется привести вечер в неудобной обуви, уклоняясь от закусок, которые могут стать слишком дорогими для его желудка, даже если он будет уверен в их чистоте, и терпеть скептические взгляды слуг, которые подойдут наполнить его бокал вина только, чтобы обнаружить, что в этом не было необходимости. Он будет вынужден вести вежливые беседы с испорченными, мелочными представителями знати, у которых не было ни одной нормальной мысли в их жалких головах, внимательно слушать все, что скажет Пенелопа и стараться не убить ее брата.

Он чуть не приказал Джорджу ехать обратно.

Чего он хотел, так это оказаться в Шотландии с Айгой в ногах, наслаждаясь тушеным мясом. Он хотел бы быть в деревне, держать Джона в страхе, с легкостью. Хотел бы оказаться в главном зале Патрика МакЛеода, наблюдая в свете камина за Саншайн Филипс.

К черту все.

— Джордж, — неожиданно заявил он. — Я уезжаю в полночь. Будь готов ехать.

Джордж посмотрел на него в зеркало заднего вида. — На другую вечеринку?

— Встреча с моим клубом. — Может если он напьется до бессознательного состояния, то перестанет думать о вещах, о которых не следует.

— У вас есть клуб, милорд?

Камерон свирепо посмотрел на него.

— После полуночи ничего хорошего не случается, милорд.

Святые, он знал это. Но столкнувшись с ужасным вечером, он был пойман в ловушку обстоятельств, и место где он хотел быть, было там, куда ему не следовало ездить.

Неожиданно ему пришла в голову другая мысль. Если бы у него было достаточно ужасное похмелье, может Саншайн Филипс бы не захлопнула дверь перед его носом, когда он приехал моля о лекарстве. Он не видел ее неделю; может она на этот раз забудет про свое отвращение к нему.

Был только один способ узнать это.

Камерон проснулся от резкого звука.

Он сел прямо и почувствовал, словно ему ткнули раскаленной кочергой прямо в глаза. Камерон со стоном упал назад, и натянул на голову одеяло.

Одеяло было сорвано. — Вставай, дурак. — он закрыл лицо подушкой. Это была Пенелопа. Прозвучал резкий шум открывающихся занавесок, и боль в глазах стала больше от солнца. Черт, когда консьерж перестанет ее пускать в его номер? Она не была тем, кого он хотел первым делом увидеть поутру— особенно, когда он не был точно уверен, где он и как сюда попал. Он чуть приподнял подушку и испытал сильное облегчение, обнаружив, что в кровати один.

Ему действительно не следовало пить.

Пенелопа выдернула из рук подушку. — Сядь и веди себя как мужчина.

Он прикрыл рукой глаза пытаясь спасти себя от боли в голове причиняемой солнечным светом, который был словно длинный меч.

— Я нездоров. — бормотал он.

— Ты все еще в ботинках. — с отвращением сказала она. — О чем ты думал?

И как, черт возьми, он сказал бы ей, о чем думал?

Очевидно, ответ был не тот, которого она ожидала.

— Иди в душ, — приказала она. — Я буду ждать тебя внизу.

Этого было достаточно, чтобы он резко протрезвел. — Ты будешь ждать? — он сел и уставился на нее. — Почему?

Ее рот открылся. — Ты не забыл о позднем завтраке с лордом и леди Хантингтон.

Он не мог придумать достойный ответ. Совершенно очевидно, сегодня он не в лучшей форме. Поздний завтрак. Кто придумал это дурацкое словосочетание?

Она рассерженно посмотрела на него. — Не могу поверить, что ты опустился так низко. Это Хантингтоны, Мак! Я никогда не смогу и носа показать ни в одной части города, если ты не покажешься — трезвый — и не будешь милым.