Императорский воспитанник (СИ)

Даниэль перечислял медленно. Как будто ждал, когда Лан возмутится, воскликнет: «неправда!» Но младший конюх смотрел на стены, на утоптанную землю, на синее весеннее небо, только не на герцога. Надо было уж очень внимательно приглядеться к нему, чтобы увидеть, как подрагивают сжатые в кулаки руки.

Даниэль увидел. И он был рад такому повороту. Лан сам себя загнал в угол своей упертостью. Что ж…может, хоть теперь у него хватит ума покаяться? И тогда можно будет вспомнить про то, что Даниэль не считает их дружбу бесповоротно умершей. И даже готов простить прежнего друга… Ну?

Даниэль напряженно всматривался в лицо Лана, пытаясь уловить в нем признаки раскаяния. Нет? Ну что же…

— Ты поднял руку на герцога… — протянул Даниэль разочарованно. — Тебе лучше меня должны быть известны из летописей имена тех, кто лишился за это руки!

Во взгляде Лана мелькнул мгновенный зайчик улыбки, быстрый и грустный. Тот, кто знал обоих мальчишек, понял бы ее правильно: «Да, действительно, я знаю летописи нашего княжества лучше, чем ты, уж тут с тобой спорить не буду».

— И что ты мне скажешь? — произнес Дан. — Ну!

— Я уже однажды тебе все сказал, — наконец пожал плечами Лан. И опять уставился в небо.

Кай герцог чуть не поперхнулся злобой. Есть вещи, которые не забываются. Тот стародавний разговор, к примеру.

Окружение толпилось рядом, пока не зная, чем завершится разговор и потому не вмешиваясь. Но чувствовалось: сегодня два бывших друга просто так не разойдутся.

— Очень, очень грустно, — покачал головой юный герцог. Он стоял перед Ланом, сложив руки на груди. — Тогда ты получишь то, что заслуживаешь. Давно заслуживаешь. Я слишком многое прощал тебе, Лан. Я справедлив, и даже сейчас ты мог бы рассчитывать на мое снисхождение в память о нашей былой дружбе, но… я герцог, и никто, — голос Дана повысился, — НИКТО не смеет покушаться на мою волю. «Тем более на глазах у всех» — Закончил он уже мысленно.

— Ты же поступил, как мальчишка, забывший, кто пред ним. И наказан ты будешь, как мальчишка. Сейчас же! Немедленно!

Кай герцог все повышал голос и под конец орал, и едва ли не брызгал слюной. Казалось, он хотел заглушить в себе что-то, как боевые трубачи и барабанщики заглушают страх воинов, идущих в атаку.

— Взять его! Несите лавку!

Лан резко вскинулся и посмотрел бывшему другу прямо в лицо. Безжалостные синие глаза горели злобой и решимостью сломать. И он тут же отвернулся — как руку от горячего отдернул и упрямо закусил губу. Неужели это с ним?! Нет, не может быть, что бы вот так… подло… грязно… «лучше бы он меня застрелил!»

И тут же другая мысль вдогонку: Кетти! Она останется одна… о ней некому будет позаботиться! Значит, нельзя… и сопротивляться нельзя. Надо… надо вытерпеть. Вынести. Надо быть сильным! А честь… ее не сломать этим лизоблюдам, и плевать, что они увидят или подумают!

Он так и стоял с побелевшим лицом и отреагировал, лишь когда в него вцепились несколько услужливых рук. Казалось, он превратился в деревянную статую, негнущуюся, неподатливую, и неподвижную. Правда, в какой-то момент статуя вдруг ожила — эмоции взяли верх над здравым смыслом, и Лан рванулся изо всех сил! К черту все, он не позволит им…

Винц, уверенный, что схватил «негодяя» за шиворот, перелетел через него кубарем и шлепнулся в пыль. Лан тем временем двинул локтем в живот второго и, на миг освободившись, оказался перед еще не расседланным буланым конем.

Одно движение, вскочить в седло, развернуть коня, сбивая всю эту мразь… нет, проворные, шакалы, успели отскочить. Вот сейчас дать коню шенкелей, сорваться в галоп, и…

Его Светлость герцог Рогнарский был единственным кто остался стоять на пути. Он загораживал выход из стойла. Рвануть коня! Направить прямо на него. Сбить с ног, без всякой жалости! А там… свобода!

Все решилось за долю мгновения. Беглец, уже пославший коня вперед, вдруг резко натянул поводья. Конь злобно всхрапнул и встал как вкопанный в полушаге от титулованной жертвы. Лан тяжело дыша, смотрел прямо на Даниэля. Самодовольная гримаса и ничего больше. Даже испугаться не успел! Понимает ли он вообще, что могло произойти? Похоже, что нет…

Лан с обреченностью и отвращением наблюдал, как самодовольство на красивом аристократичном лице сменяется злорадством.

— «Ну что, далеко уехал?» — с издевкой говорил взгляд напротив, — «что же ты так оплошал-то? Больше шанса не будет…»

Не будет… Лан бессильно отпустил поводья и больше уже не сопротивлялся. К нему почти сразу же подскочили. Стащили с седла, заломили руки за спину, так что в глазах потемнело и поволокли мимо герцога к выходу. И только тогда он поднял голову, удостоив своего палача еще одним коротким взглядом.

Герцог наблюдал за всем этим, с нескрываемым удовлетворением. Пухлые, по-детски капризные губы кривились в усмешке. И усмешка эта не предвещала Лану ничего хорошего.

Ну вот и все…

Ланире отвернулся. Его состояние выдавала только нездоровая бледность и закушенная губа. А когда его выволокли из конюшни, вовсе стало не до бывшего друга. Герхард исподтишка резко двинул ему кулаком в живот. И прошептал на ухо: «Вот сейчас — рассчитаемся».

От внезапной боли и унижения на глаза навернулись слезы. Резко зажмурившись, Лан вырвал локоть из захвата и зло, рукавом, вытерся. А когда открыл глаза, первое, на что наткнулся взгляд — лавка посреди мощеного камнем двора. Скоты! Вытащили на видное место, постарались!

Старые слуги, уже собравшиеся в отдалении, зашептались. Послышалось: «Он же дворянин».

— Я что, не имею права? — с вызовом сказал Дан, который к тому моменту уже вышел из конюшни. В эту секунду он мгновенно превратился из умудренного властителя в обиженного мальчишку, проверяющего мир на свои права.

— Имеете, — с подобострастным поклоном сказал Юри, — но даже несовершеннолетнего дворянина, если его наказывает не отец и не опекун, можно высечь только в суде…

— Это всего лишь младший конюх. Эй, чего встали! Почему он еще не на лавке!

Скамья правосудия — так громко и пафосно называлась простая деревянная лавка, к которой всегда привязывали для наказания провинившихся в замке слуг.

И снова накрыло пониманием, что это все не игра, не шутка… Но Лан даже головы не повернул в сторону Даниэля. Хотя где-то там, в самой глубине тот мальчишка, которого сейчас жестоко предавал лучший друг, все еще не верил, все еще ждал — вот сейчас… пусть даже засмеется. И скажет, что все это глупый розыгрыш.

Чужие липкие руки шарили по одежде и Ланире едва не вывернуло наизнанку. Почему же он позволил этой мрази так с собой обращаться? Зачем, ради чего?! Ради кого?!

Теперь поздно задумываться. Его держали так крепко, что синяки останутся, и хорошо, если от усердия руки не вывихнут. Тот, что справа — Лану было все равно, кто это, он даже головы не поворачивал — так старательно заламывал жертве руку, что резкая боль в плече отзывалась звоном в ушах и сладостью во рту.

Даниэль молча наблюдал со своего места за суетливыми приготовлениями. И ухмылка его из насмешливой переходила в злорадную. Когда Лан уже был растянут на скамье, их глаза снова встретились. Этот привычный молчаливый диалог, разговор взглядов. Поединок взглядов!

«— Ну что, понял, наконец, кто тут хозяин?»

— А не пошел бы ты… мне ты не хозяин!

— Значит, пощады просить не будешь?

— У ТЕБЯ?! Ни за что!

— Ну, ты сам напросился…»

— Всыпьте ему как следует! — в голосе Даниэля вылилась вся та злость и ярость, которые бушевали внутри. Он покраснел и гневно раздувал ноздри. Этот безмолвная перепалка, эта невозможность согнуть, подчинить, привела его в такое бешенство, что даже те ростки сомнения, что еще были где-то в глубине души, оказались выжжены под корень. Этот чертов упрямец брал над ним верх! Даже сейчас! Нет, он сломает, сломает эту проклятую гордость! Если не хочет просить прощения, будет просить пощады!

Герхард постарается, его и просить не надо, вон, так и горит азартом…