Жасмин (ЛП)

Ко мне являлись друзья и семья, пытавшиеся убедить меня  выйти на прогулку, мотивируя тем, что плохо сидеть весь день в четырех стенах. Но я всегда отказывалась. Дом был моим убежищем. Я не хотела видеть никого из знакомых Лиама. Они могли попытаться заговорить о нем, ненароком потревожить старые воспоминания, они бы сыпали и сыпали соль на раны. Поэтому я порвала со всеми, с кем только могла. Я отключала сотовый и не подходила к окнам, а если кто-то звонил в дверь, то я не открывала. В конце концов, у визитера опускались руки и он, сдавшись, уходил.

К сожалению, с мамой такой номер не проходил, потому что у неё были собственные ключи. Прятаться от неё тоже смысла не было, от этого она становилась только напористее. Как-то раз, спустя два месяца наблюдений, как я прозябаю в океане жалости к себе, она пришла, чтобы прочесть мне лекцию о том, что я еще должна сделать.

— Сделать? — тупо переспросила я. — Что это значит? Я все уже сделала.

Я разобралась со всем, что было связано с похоронами, а после прошла через всю эту утомительную юридическую волокиту: сходила в банк и оформила у поверенного необходимые документы в связи со смертью мужа, чтобы закрепить за мной выплаты по ипотеке. Когда я получала свидетельство о смерти, меня разобрал идиотский смех. Это ведь такая дурость выдавать справку о... Я договорилась со школой, где преподаю, об отгулах. Я все сделала, чтобы ипотека ежемесячно выплачивалась вместе с кредитом на телевизор с большим экраном, который мы взяли себе в качестве рождественского подарка. И только после этого, я позволила себе заползти в свое логово, будто раненое животное, чтобы исцелить свои раны. Разве на этом не все? Что еще нужно сделать?

— Ты до сих пор ничего не сделала с домом, — терпеливо пояснила мама.

— Я выясняла про ипотеку... — начала было я, но мама прервала меня.

— Я не об этом. — Она на мгновение умолкла в нерешительности. — Здесь повсюду лежат его вещи: одежда, его исследования. Ты должна их прибрать. Может, его родители захотят что-нибудь забрать. Надо разобрать его кабинет. Тебе просто необходимо начать все заново...

— Прекрати! — сорвалась я, отчаянно желая не дать ей сказать больше не единого слова. Где-то в глубине души, я знала, что она права, но мне уже и так пришлось сделать слишком много, и я просто не могла себя заставить сделать еще больше. Одна только мысль об этом прошибала пот. Я будто оказывалась в ловушке: беспомощная, забывшая, как дышать. Я заставила себя собраться с мыслями.

Я понимала, что если мама поймет, в каком я нахожусь состоянии, то она будет проверять меня по десять раз на дню. Поэтому я объяснила, как можно спокойнее, что если займусь вещами Лиама, то для меня это будет означать, будто я теряю его снова и снова.

Но спустя несколько дней, я подумала, что, наверное, она была права. Поначалу, я находила успокоение в одежде Лиама. Я надевала его рубашки и чувствовала близость к нему. Но когда его запах выветрился, видеть их висящими в шкафу каждый день, как напоминание, что он никогда не вернется домой, стало просто невыносимо. И когда я осознала, что целыми днями хожу в пижаме, лишь бы не открывать шкаф и не видеть их, я решила стиснуть зубы и наконец-то убрать их оттуда. Для нас обоих шкаф был маловат, по крайней мере, теперь моя одежда не будет мяться, а мама на какое-то время отстанет от меня.

Приняв решение, я сложила его рубашки и убрала в одну из пустых коробок, стоявшую рядом. Но потом я потеряла свою решимость и ушла, неспособная довести это дело до конца. Я ушла в его кабинет и свернулась калачиком на его большом кресле за столом. Я сидела и рыдала, как последняя трусиха, сжимая в руке платок.

Я всегда любила эту комнату. Книжные полки здесь ломились от книг: по истории, мифам, легендам, суевериям, фольклору и сказкам. Даже календарь на стене сообщал, что на дворе сентябрь, словно все в комнате застыло во времени.

Всякий раз, когда Лиам был дома, он всегда работал здесь за своим ноутбуком. Пока мы были женаты, он несколько раз уезжал за границу по работе. Я очень скучала по нему, но, по крайней мере, знала, что он вернется. Как бы мне хотелось все вернуть...

На столе лежала книга. Она была открыта на странице, которую читал Лиам. Это был один из тех здоровенных древних фолиантов в кожаном переплете, иссохшая от времени бумага которого обладала характерным запахом. Книга была открыта на середине главы, в которой рассказывалось, как распознать дьявола, когда тот принимает облик животного.

Казалось, что любое черное животное могло быть связано с дьяволом — черные кошки, черные собаки, черные лебеди...

При упоминании черных лебедей меня передернуло от воспоминания, когда они попадали с неба на похоронах. До того случая, я даже не знала, что они существуют в природе. Дальше в книге говорилось, что в древние времена крестьяне убивали всех черных животных, опасаясь, что в них вселился слуга дьявола. От прочитанного мне стало не по себе, хотя я постаралась не принимать близко к сердцу все эти суеверия и вообще не думать об этом.

Я провела пальцем по странице, чтобы почувствовать близость к Лиаму. Он любил читать. И любил фольклор. Наверное, эти слова были последними из того, что он прочел. На самом деле, скорее всего так и было, именно их он читал, прежде чем встать и пойти за мной на работу... Я захлопнула книгу и отпихнула её. Пора мне уже свыкнуться с мыслью, что Лиам больше не будет сидеть в этом кресле и ждать моего возвращения домой. Его больше нет, и сколько слез ни прольешь — он не вернется.

Я взяла книгу и нашла её место на полке, рядом с книгой о волшебных существах, которую Лиам написал сам. Я сняла книгу с полки и полистала её в поисках упоминаний о черных лебедях. Но ничего не нашла, правда, мне попалась глава о волшебных лебедях. Я открыла её и начала читать.

Ну, разумеется, я прочла все книги, написанные Лиамом, но эта мне особенно нравилась за то, что в ней было полно красочных, причудливых иллюстраций русалок, йети и фей.

Я прочла главу о волшебных лебедях и еще раз ознакомилась с мифом, увековеченным в балете «Лебединое озеро»: днем — лебеди, а ночью — прекрасные девушки. Лиам также написал, что, как и русалки, царевны-лебеди обладали волшебными голосами, которыми могли зачаровать любого. В образе лебедя их песни были самыми сильными из всех существующих чар. Но в отличие от русалок и гарпий, которые пели, чтобы заманить моряков к их гибели на дно морское, лебеди пели, чтобы их могли найти возлюбленные, несмотря на расстояние между ними. Книга успокоила меня своей прекрасной интерпретацией мифа, лишенного чего бы то ни было зловещего и демонического.

На следующий день я опять попыталась разобрать шкаф. И на этот раз я заставила себя закончить начатое, хотя на это у меня ушел весь день, и было так же трудно, как и на похоронах. Я видела его в каждой вещи: в каждом джемпере, пиджаке и брюках... На одной из его рубашек осталось пятно от красного вина. Это я пролила вино на его рубашку на дне рождения друга, как раз перед самой его смертью. А вот его любимые счастливые, все изодранные джинсы, в которых он дважды прыгнул с парашютом, после того, как мы поженились. Он полюбил скорость и адреналин и собирался совершить затяжной прыжок с парашютом. Теперь такой нелепостью казались мои переживания по поводу его увлечения экстремальными видами спорта, и что он мог погибнуть из-за них.

Наконец, я добралась до вещей, которые мне вернули. Все, что было на нем в момент смерти. При виде футболки с пятнами от травы и джинсов мне стало плохо. Я сразу же вспомнила, как он рухнул на землю, хватаясь за меня. Мы были на озере неподалеку от дома, кормили уток и лебедей черствым хлебом. Вода в отблеске заходящего солнца поблескивала золотом, было очень тепло, хотя лето подходило к концу. Позади нас резвились дети, играли и лопали мороженое, а кто-то, как мы, кормил водоплавающую живность.