Легенды о проклятых. Обреченные (СИ)

Я вознес их обеих на пьедестал святости… ведь только стоило разыграть передо мной спектакль со стеклом, как я поверил еще больше. Ведь она была так искренна. Так прекрасна и невинна с этим хрусталем, покрывающим нежнейшую бирюзу, с этими слезами на белых щеках. Прозрачный яд лжи. Красивый, безумно красивый яд. Какой же я идиот…Я продолжал умирать и гнить даже сейчас. Стоя с веревкой на шее и глядя в толпу…алчно ища ее в ней и сходя с ума от дикого ужаса, что не найду. Потому что я все равно упрямо до жгучего бессилия любил красноволосую тварь. Давааай девочка-смерть, покажись?

— Мааалаааан. Выходиии, — заорал и получил удар по лицу, сплюнул кровью, — Выходи. Маалан, выходи твоя мечта сбылааась. Меня казнят. Ты тааак хотела это виде… — еще удар и я захлебываюсь кровью с рассеченных губ.

— Посмотриии, проклятая, как я буду подыхаааать. Где ты? Я хочу видеть твои, — еще несколько ударов и перед глазами стоит черная пелена, — глазаааа.

— По-ве-си-ть. По-ве-си-ть.

Скандирует толпа и Дали сжимает мои пальцы.

— Заткнись. Не зови ее. Не унижайся. Она не достойна видеть твою смерть.

"Ты знааал, — голос Сивар заставил вскинуть голову, на которую палач накинул петлю, — я сказала тебе что он в нееей…сказалааа сказалааа…Вскрой волчице вену и себе, смешай вашу кровь и призови луну…Призови ее взять твое тело и дать взамен волчье. И она…пусть сделает то же самое. Зови Луну, волк, зови и она придет. Зови владычицу теней, обещай ей сотни окровавленных тел взамен на возможность обратиться…и помни каждое обращение отнимает кусок твоей души и отдает ее ему".

— Во имя Всевышнего нашего Иллина, мы приговариваем этих…

Я стиснул руку Дали и повел по ее запястью ногтем, нажимая все сильнее.

— Им иммадан, ахала сан фар. Ты что творишь?

— Терпи. Взывай к луне, Дали. Взывай всем существом. Это все что у нас есть. Давааай, выпускай свою волчицу.

Надкусил свое уже вскрытое запястье и прижал к ее. Под монотонный голос Даната. Вглядываясь в лица лассаров и ощущая, как чернота начинает трансформироваться в нечто живое и шевелящееся, обрастающее шерстью.

Дали вскрикнула, и я триумфально усмехнулся, приветствуя владычицу боль. По венам потекла ржавая ртуть, и они вспыхнули адским пламенем. Захрустели вытягивающиеся сухожилия и под кожей зашевелились тысячу песчинок. Адски больно лопался каждый сосуд под стоны Дали и крики толпы. Мы превращались у них на глазах, вызвав ступор и оцепенение. Когда захрустели кости и мышцы лица затрещали от разрывов, вытягиваясь в пасть, палач осенил себя звездой, отступая назад.

Я не вспомнил потом его лица — я помнил какими на вкус были его мозги. Я чувствовал волчицу Дали, она утробно рычала приветствуя моего зверя. Мы больше не были людьми, мы были голодной тьмой, которая пришла пожрать то что ей задолжали. И мы жрали. Мы жрали все что попадалось нам под клыки, раздирали все, что попадалось нам под лапы. Я не искал Маалан там…мой волк знал, что ее нет здесь. Он не различал ее запах среди вони разодранных тел и пряного запаха крови, которой мы напились вдосыть. Я обыскал каждый угол крепости, обнюхал каждый камень…ее даже сюда не привозили. Последний раз Одейя была здесь в ночь нашей последней встречи.

Я мог бы мчаться следом, как и всегда. И скорей всего я бы догнал обоз, но я больше этого не хотел. Я найду ее. Позже. Залижу все раны. Окончательно сгнию и найду ее. Но вначале Лассар станет моим.

В вареве мяса и крови, задрав окровавленные морды мы взвыли триумфальную песню и бросились прочь из цитадели, оставив позади себя гору мертвецов. Мы не видели, как по снегу поползли тени, как окружила мгла и черный туман цитадель…

Баордка Сивар только что стала свободной…

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ДАЛИ. ЛОРИЭЛЬ

Я ее не услышала. Я ее почувствовала. Почувствовала ровно за мгновение до того, как голос услышала ее невдалеке. Вскочила со стула и на середину шатра встала, чувствуя, как сердце заколотилось от радости и от ожидания. Не хочу выходить. Не хочу на глазах у всех обнимать, несмотря на то, что от нетерпения пальцы покалывает, от желания увидеть ее наконец. Взглядом окинуть, убедиться, что с ней все в порядке. Дали…моя Дали. Прикусила палец, ощущая, как стягивает горло предвкушением. На шею кинуться. Обнять. Почувствовать тепло дыхания на своей коже. Прошептать, как ждала. Как боялась. Всю неделю эту. День за днем. Час за часом. Считая мгновения без нее. Молилась одновременно Иллину и Саанану, чтобы вернули ее мне живой. Вера. Я почти потеряла веру в то, что увижу ее вновь. Иногда срывалась. Срывалась в истерику, чувствуя, как прожигают слезы плоть. За ней порывалась ехать. Неважно куда. Боги, мне было все равно. Куда-нибудь. Куда угодно, только бы унять эту грызущую тоску по ней. Мне казалось, я чувствую, как она поедает меня заживо. Неизвестность. Дали и раньше отлучалась. И нет, к этому нельзя привыкнуть. Нельзя привыкнуть к мысли, что можешь потерять человека. Ее можно гнать беспощадно, просиживая дни и ночи у красной реки, вспоминая каждое слово, произнесенное ею когда-то. Но не принять.

Да, я собиралась идти на ее поиски. Собиралась найти ее и достать, если понадобится, из самой Преисподней, потому что чувствовала, как эта Преисподняя разгорается внутри меня. Но мне не дали. Один из ее воинов, Бун, удержал меня, когда увидел, как я вывожу ночью под уздцы коня. Сказал, что Дали оскопит его тупым кинжалом, если со мной что-то случится. А мне было все равно. Я билась в истерике, отталкивала его, колотила кулаками по мощной груди, чувствуя, как накрывает паникой понимания — не пустит.

И сейчас…сейчас я ощущала, как медленно возвращается эта паника. Как окутывает все тело, потому что я понимаю — Дали не вошла в наш шатер. После семи дней отсутствия, после семи ночей моего сумасшествия эта несносная валлассарская сучка нашла дела важнее, чем прийти ко мне. Дела, важнее, чем позволить убедиться, что с ней все в порядке. Позволить обнять себя…в конце концов, самой сделать то же самой.

Выскочила из шатра и остановилась посреди поляны, пытаясь разглядеть ее высокую стройную фигуру и темные волосы, чернеющие на фоне снега. Нету. Ее нет нигде. И страх тонкими паутинами сомнений оплетает горло, охватывает все тело, покрывая кожу. Страх, что могла войти в другую палатку.

— К речке она пошла, — густой мужской бас Буна возвращает в реальность, заставляет снова трепыхаться замершее сердце.

Кинулась вниз, через лес к самой речке. К той самой, возле которой она обнимала меня за плечи, успокаивая после смерти отца.

А когда, скользя по стоптанному снегу, к берегу подбежала и увидела стройную женскую фигуру в самой воде…темное пятно в незамерзающих потоках крови, то ощутила, как изнутри злость поднимается. Неконтролируемая. Непривычная. Такая непривычная с ней.

— Далия дес Даал.

Позвала тихо, и ее спина напряглась, выпрямившись. Но она не поворачивается ко мне, и злость поднимается еще выше, бьет в виски.

Вошла в реку. Прямо в одежде, глядя только на ее спину, чувствуя, как закричать хочется. Громко закричать. Потребовать ответить, почему такое пренебрежение? Я ее в своей голове убила семь раз и семь раз же умерла рядом с ней, чтобы, воскреснув от одного звука ее голоса, чувствовать, как начинает нести мертвечиной. Откуда-то изнутри. Оттуда, где еще недавно уверенность была в том, что нужна ей.

Рейн зашил меня еще в лесу после того, как раздобыл нам одежду. Наша после обращения осталась там, где трескающиеся кости и сухожилия ее разорвали в клочья. У самой виселицы, где теперь воронье живилось развороченным мясом лассаров. Я не любила вспоминать, что именно творила моя волчица, иногда меня долго тошнило после обращения в человека, и еще какое-то время преследовал запах человеческого мяса и крови.

— Ну что, Далия дес Даал, теперь ты похожа на меня в полной мере.