Девушка из кошмаров (ЛП)

— Я пришел сюда за твоей помощью.

На лице вспыхивает улыбка.

— Только какого рода поддержку я могу оказать тебе, как думаешь?

— Что-то типа помочь нам с Томасом открыть дверь в иной мир.

Глаза Гидеона, мерцая, обратно обводят взглядом зал.

— Я уже говорил тебе, Тесей, — осторожно начинает он, — что это невозможно. Ты должен отпустить эту девушку.

— Не могу. Когда ее порезали ножом во время ритуала в доме, это каким-то образом связало ее с атаме. Она прорывается через разделенные нами преграды. Просто скажи мне, как ее оттуда вытащить, и все станет на свои места, — или, по крайней мере, вернется все на круги своя.

— Ты вообще слушаешь, о чем я говорю? — рявкает он. — Почему ты считаешь, что я знаю, как это делается?

— Я так не думаю, — отвечаю я.

Затем тянусь рукой к заднему карману и извлекаю фотографию, на которой изображен он и остальные члены Ордена. Даже рассматривая ее в руке, я считаю это каким-то нереальным. И то, что он мог быть причастен к нему все время и никогда не говорил о нем.

— А вот они, кажется, знают.

Гидеон смотрит на фото и не пытается отобрать у меня. Он вообще ничего не предпринимает. Я ожидал другой реакции. Возмущение или, по крайней мере, хотя бы пойдет на попятную. Вместо этого он делает глубокий вдох и снимает свои очки, чтобы потереть переносицу большим и указательным пальцами.

— Кто они? — спрашиваю, когда больше не выдерживаю тишины.

— Они, — сочувственно отвечает тот, — члены Ордера Черного Кинжала.

— Те, кто создали атаме, — говорю я.

Гидеон возвращает очки на место и устало топает сесть за стол.

— Да, — говорит он. — Создатели атаме.

Так я и думал, но все равно не верится.

— Почему не рассказал мне? — спрашиваю я. — И молчал все эти годы?

— Твой отец запретил. Перед твоим рождением он порвал с Орденом. Тогда у него появилась совесть. Он стал сам решать, каких призраков следует уничтожить, а каких — отпускать.

Пыл резко охватывает голос Гидеона, а затем все становится прежним, и теперь он выглядит немного побитым.

— Братство Черного Кинжала считает, что атаме создан для чистых помыслов. Он не инструмент, который должен быть в руках по чужой воле. В их глазах ты и твой отец разрушили его.

Мой отец? Это же чертовски смешно. Я всю свою жизнь посвятил атаме и его цели. Это стоило моему отцу жизни. На этот раз эта проклятая штука послужит моим целям. Я, нет, мы все в долгу.

— Тесей, я вижу тебя насквозь. Возможно, не так хорошо, как твой медиум, находящийся сейчас наверху, но это определенно так. Я не пытаюсь вас к чему-либо склонить. Ничто из этого мне не по силам. Орден создал атаме, чтобы отправлять призраков в иной мир, и теперь ты хочешь им воспользоваться, чтобы вытащить оттуда мертвую девушку. Даже если бы и существовал такой способ, они скорее уничтожат нож, чем позволят этому случиться.

— Я должен это сделать. Я не могу оставить ее там страдать, не испробовав другие варианты, — я тяжело глотаю и готовлюсь стойко отстаивать свою позицию. — Я люблю ее.

— Но она мертва.

— В отличие от других, для меня это не имеет значения.

Меня беспокоит, как на его лице застывает пустой взгляд. Сейчас он похож на того, кто способен напугать даже команду по расстрелу.

— С последней нашей встречи ты был таким юным, — говорит он. — Единственное, что было тогда у тебя на уме, позволит ли твоя мать съесть два куска яблочного пирога или нет, — его глаза перемещаются к углу, где находилась лестница на колесиках. Он вспоминает, как, стоя там, я смеялся, пока он толкал ее вдоль полок.

— Гидеон. Я больше не ребенок. Относись ко мне так же, как и к моему отцу, — я не то хотел сказать, но он уже щурится так, словно я залепил ему пощечину.

— Я не могу сейчас этого сделать, — отвечает он больше себе, чем мне.

Он пренебрежительно взмахивает рукой, и часть меня, которая замечает как он, ссутулившись, опускается в кресло, желает оставить его в покое. Но крик Анны навсегда останется в моих ушах.

— У меня нет сейчас времени на споры с тобою, — заявляю я, но он закрывает глаза. — Она ждет меня.

— Тесей, она в аду. Долгое иль короткое время для нее не имеет значения. Ее постоянные спутники — боль и страх, и не важно, сколько времени ты проведешь с ней, в итоге осознаешь, что все было бессмысленным.

— Гидеон…

— Оставь меня в покое, — говорит он. — Все, что я должен был сказать, является по сути несущественным. Не понимаешь? Я не посылал тебе то фото. Это сделал Орден. Он желает, чтобы ты находился здесь.

Глава 17

За мной медленно закрываются раздвижные двери. Я удивился, так как хотел хлопнуть ими, но они, смыкаясь, загрохотали по своим рельсам. Гидеон до сих пор находится в рабочем кабинете, размышляя о чем-то в полной тишине или, возможно, даже дрыхнет, и в моей голове звучит его голос, уверяющий, что не нужно истерить.

— Как все прошло? — спрашивает Томас, высовываясь из кухни.

— Он спит, — отвечаю я. — И о чем это может говорить?

Войдя на кухню, я обнаруживаю Томаса и Джестин, сидящих вместе за столом и делящихся гранатом.

— Кас, он стар, — говорит она. — С твоего последнего визита сюда он уже был немолодым. Нет ничего необычного в том, чтобы немного вздремнуть, — она выдавливает сердцевину багряного плода и тщательно пережевывает зерна.

По правую сторону от меня Томас грызет его с хрустом, а зернышки сплевывает в кружку.

— Мы не для того пересекли океан, чтобы торчать здесь без дела и кататься на Лондонском Глазе [1], - рявкает он.

Сначала мне кажется, он говорит так для моего же блага, но я ошибаюсь. Он выглядит раздраженным и угрюмым, а его мокрые после душа волосы делают его почти похожим на промокшего насквозь котенка.

— Эй, — говорю я. — Не огрызайся на Джестин. Она в этом не виновата.

Томас кривит губами, а Джестин улыбается.

— Вам двоим нужно отвлечься, — говорит она, поднимаясь из-за стола. — Пойдемте. Когда мы вернемся, Гидеон уже проснется.

Кто-то должен сказать Джестин о том, что отвлекающие моменты действуют только в том случае, если ты сам об этом не догадываешься. И Томасу не помешало бы тоже сказать, так как кроме нее он ни на что не обращает внимания; они оживлено разговаривают об астральной проекции или что-то в этом роде. Я не силен в этом. Разговор начинался, как минимум шесть раз, с того момента, как мы вышли из метро на станции Лондонский Мост, и меня не беспокоило, что я отставал. Джестин подкупила его своими разговорами о ведьминских штучках. И даже то, что она привлекательная девушка, не причиняло неудобства. Кто знает, возможно, она поможет Томасу выкинуть Кармел из головы.

— Кас, ну, давай же! — она останавливается, дожидаясь меня, а затем тянет меня за рубашку. — Мы почти на месте.

«Место», которое она имеет в виду, это Лондонский Тауэр, что-то типа замкоподобной крепости, расположенной на северном берегу Темзы. Там всегда полным полно туристов, и отовсюду веет историей; там проводились многочисленные пытки и казни, начиная от леди Джейн Грей [39] и заканчивая Гаем Фоксом [40]. Пересекая Тауэрский Мост, я смотрю на него и удивляюсь, сколько же криков поглощали эти стены и отбрасывали эхом от себя. Сколько же крови проливалось на этой земле. Они насаживали отрубленные головы на пики и демонстративно выставляли их на показ, пока головы сами от времени не сваливались в реку. Я опускаю взгляд на коричневатую воду. Возможно, где-то внизу древние кости до сих пор борются, чтобы выбраться из-под многовекового ила.

Джестин покупает билеты, и мы входим внутрь. Она уверяет, что нам не нужно дожидаться гида, потому что в достаточной мере побывала здесь, чтобы запомнить все интересные места. Пока она ведет нас по территории, мы следуем за ней, и рассказывает истории об упитанных черных воронах, пересекающих лужайку. Томас, слушая ее, улыбается и задает несколько вежливых вопросов, хотя не слишком заинтересован в истории. Примерно через десять минут я ловлю его на том, как он с тоской смотрит на длинные светлые волосы Джестин; жалкий вид, хочу вам сказать. Так не должно быть, но они напоминают ему о Кармел, а вот волосы Джестин пронизаны красными прядями. На самом деле, она не похожа на Кармел. Ее глаза карие и излучают тепло. Глаза же Джестин цвета бутылочного стекла. У Кармел классическая красота, когда как у Джестин она, по большей части, просто бросается в глаза.