Чудовище (Страшно красив)

Пока она говорила, я мысленно подготовился.

— Ничего там особенного нет. Склад старья. Ящики, коробки.

— Ой, как интересно. Можно посмотреть? — спросила она, направляясь к лестнице.

— Ну что интересного может быть в старых коробках? Ничего, кроме пыли. Будешь чихать.

— Пыли я не боюсь. А ты хоть знаешь, что в тех коробках?

Я покачал головой.

— Какой ты нелюбопытный. А вдруг там сокровища?

— Сокровища? В Бруклине?

— Ну, может, не такие, как в сказках. Другие. Старые письма, открытки. Или картины.

— То есть разный хлам.

— Не хочешь, я одна схожу. Я только хотела спросить разрешения.

— Нет уж, пойдем вместе. Мало ли что…

Мне жутко не хотелось заглядывать в мое недавнее прошлое. Даже в животе заурчало, будто я наелся гнилого мяса. Но я пошел. Нельзя было упустить возможность побыть с Линдой наедине.

На пятом этаже Линди уселась на старый диван. На мое место. Мне сразу вспомнилось, сколько времени я провел здесь, в тоске глядя на улицу. Должно быть, и Линди скучала по внешнему миру.

— Как хорошо видно. Тут, оказывается, есть станция метро. Как она называется?

— Не знаю, — соврал я. — Отец привез меня сюда на машине. И вообще, мне быстро надоело смотреть на улицу. Утром люди спешат на работу. Вечером возвращаются. Что тут интересного?

— А тебя… раньше возили в школу на машине? Или ты пешком ходил?

— Пешком. Было недалеко.

— А я ездила на метро. Как все эти люди. Утром в школу, потом обратно.

Я понял: она до сих пор скучает по той жизни. Лучше не раскручивать эту тему.

Линди наклонилась к окну, разглядывая улицу. Ее толстая коса доходила до пояса. Солнечный свет золотил рыжие волосы. Веснушки на белой коже стали еще заметнее. Интересно, ее веснушки появились все разом или постепенно? Глаза у Линды были светло-серые, с белесыми ресницами. Добрые глаза. Но хватит ли этим глазам доброты, чтобы простить мне мой звериный облик?

— А как насчет поиска сокровищ? — спросил я.

— Совсем забыла!

Я чувствовал, что ей хотелось еще смотреть на улицу.

— Знаешь, в окно интереснее смотреть в пять вечера. Люди возвращаются с работы. — Заметив ее удивленный взгляд, я тут же добавил: — Когда мы въехали, я забредал сюда пару раз.

Мы наугад открыли первую коробку. В ней оказались старые книги. Казалось бы, Линду книгами не удивишь. На полках в ее библиотеке их стояли сотни. И тем не менее…

— Надо же, «Маленькая принцесса

[26]

Я взглянул на старую книжку. И чего девчонки любят так охать из-за разных сентиментальных глупостей?

Следующее восклицание Линды было еще громче:

— И «Джейн Эйр»! Чудная книга. Я ее несколько раз перечитывала.

Я сразу вспомнил, как зеркало впервые показало мне Линду Оуэнс. Она сидела в своей обшарпанной комнате и читала «Джейн Эйр».

— У тебя в библиотеке столько книг, — сказал я. — Неужели ты нашла здесь хоть что-то, чего там нет?

— Но книга книге рознь. Ты посмотри на этот том.

Я взял из рук Линды книгу. Она странно пахла — так пахнет в метро. Издание 1943 года. В нем попадались черно-белые иллюстрации на целую страницу. Я раскрыл том на картинке, изображавшей пару, любезничающую под деревом.

— Надо же, картинки в книге для взрослых, — удивился я. — Впервые вижу такое. Круто.

Линди забрала у меня книгу.

— Я люблю этот роман. Люблю сюжет. Знаешь, о чем это? Если двоим суждено быть вместе, они все равно будут вместе, даже если что-то их разделяет. В этом есть своя магия.

Я вспомнил, как мы с Линдой встретились впервые у дверей танцевального зала, как потом я увидел ее в зеркале. И вот она здесь, рядом со мной. Было ли это магией, колдовством Кендры? Или просто везение? В том, что магия действует, я не сомневался. Только не знал, сработает ли она для меня.

— А ты веришь в такую магию в жизни? — спросил я.

Лицо Линды стало серьезным. Мои слова заставили ее задуматься.

— Не знаю, — призналась она.

Я листал старую книгу.

— Мне нравятся картинки.

— Правда, они в точности соответствуют сюжету?

— Я не читал «Джейн Эйр». Думал, такие книги больше нравятся девочкам.

— Ты не шутишь? Ты действительно не читал «Джейн Эйр»?

Я догадывался, что за этим последует.

— Тебе обязательно нужно прочесть этот роман. Пожалуй, «Джейн Эйр» — самая удивительная книга в мире. Это история о любви. Я читала ее всякий раз, когда у нас выключали свет. Ее здорово читать при свечах.

— Выключали свет? У вас плохие электрические сети? Не помню, чтобы у нас его когда-нибудь выключали.

— Насчет сетей не знаю. А свет отключали по одной простой причине: отец не оплачивал счета.

«Он оставлял дочь без света, но о собственных нуждах не забывал», — подумал я.

Наши отцы были очень похожи: один — наркоман, другой — работоголик. Разница лишь в том, что первый вид зависимости общество осуждало, а второй — одобряло и считало добродетелью.

— Я возьму эту книгу с собой, — сказал я Линде. Сегодня же начну читать.

Мы открыли другую коробку. Тут лежали альбомы с газетными и журнальными вырезками, и все они были посвящены актрисе по имени Ида Данливи. Кроме вырезок мы нашли старые театральные афиши. Ида Данливи в роли Порции в шекспировском «Венецианском купце». Ида Данливи в «Школе злословия».

Здесь были и рецензии на спектакли с ее участием.

- Послушай, что о ней писали, — сказала Линди.

«Ида Данливи — восходящая звезда сцены, которой суждено стать одной из великих актрис нашего времени».

— Я о такой даже не слышал, — признался я, глядя на вырезку из газеты 1924 года.

- Смотри. А она была красивая. - Линди показала мне другую вырезку — фотографию темноволосой женщины в старомодном платье.

В следующем альбоме были собраны вырезки, посвященные свадьбе Иды Данливи.

«Актриса Ида Данливи выходит замуж за преуспевающего банкира Стэнфорда Уильямса».

Сообщения о премьерах и сценических успехах сменились заметками о рождении детей. В 1927 году родился Юджин Данливи-Уильямс, а двумя годами позже — Уилбур Стэнфорд Уильямс. Газеты подробно, в старомодной манере (мне она показалась чересчур восторженной и слащавой) описывали прелестных малышей. В альбом даже были вклеены локоны детских волос.

Тон вырезки из газеты 1930 года был уже совсем другим: «Банкир Стэнфорд Уильямс покончил с собой».

— Он выпрыгнул из окна небоскреба, — сказала Линди, пробежав глазами заметку. — Бедняжка Ида.

— В двадцать девятом началась Великая депрессия. Многие разорились. Прокатилась волна самоубийств, — сказал я, вспомнив какую-то телепередачу.

— Неужели эта семья жила здесь? — спросила Линди, водя пальцем по пожелтевшей газетной бумаге.

— Может, не они, а их дети или внуки.

— Грустно, — вздохнула Линди. — Теперь понятно, почему мы ничего не знаем об Иде Данливи.

Она стала листать альбом дальше. Еще пара заметок о разорении Стэнфорда, фото двух малышей (на вид им было три или четыре года) и… пустые страницы.

Под коробкой с вырезками была другая. Открыв ее, Линди обнаружила мягкую упаковочную бумагу. Бумага была настолько ветхая, что рассыпалась от первого прикосновения. На дне коробки лежало атласное платье желтовато-зеленого цвета.

— Смотри! — воскликнула Линди. — Да это же платье Иды! Она в нем сфотографирована.

Линди осторожно развернула старое платье и принялась разглядывать.

— Не хочешь примерить? — в шутку спросил я.

— Вряд ли оно мне подойдет, — отмахнулась Линди.

Тем не менее она продолжала рассматривать платье с пожелтевшим кружевным воротником. Он был расшит бисером. Кое-где нити порвались, но в остальном время пощадило этот наряд.

— И все-таки примерь его! Если стесняешься меня, спустись вниз.

— Боюсь, оно будет на мне висеть.