Начало

— Я думал, что понравился тебе сам по себе, а не из-за того, кем, по-твоему, могу быть, или из-за того, кем ты хотела стать.

Он убежал.

— Не уходи! — заплакала я. — Александр…

Но он проигнорировал меня, ушел, вернулся в свою комнату в мансарде.

Я ворвалась в спортзал. Музыка оборвалась, все молча пялились на меня, когда я шла через зал.

— Конец, — объявил Тревор и захлопал в ладоши. — Конец! Но какая прекрасная была постановка, если можно так нескромно выразиться о своей работе.

— Ты! — заорала я.

Мистер Харрис схватил меня сзади, видимо опасаясь, что я покалечу футболиста.

— Ты дрянь, Тревор! — кричала я, молотя руками в безуспешной попытке вырваться из хватки тренера. — Тревор Митчелл, ты чудовище! — Я обвела взглядом лица учеников, собравшихся вокруг меня. — Неужели вы этого не понимаете? Вы оттолкнули самого доброго, воспитанного, благородного и умного человека в этом городе, но зато рады водить компанию с мерзким, злобным подонком только потому, что он одевается так же, как и вы. Тревор только и думает, как бы кому нагадить. Он готов человеку жизнь испортить, а вы рады смотреть, как он играет в футбол, и ходить с ним на вечеринки. Настоящего ангела вы погнали прочь только потому, что он одевается в черное и учится на дому!

Слезы брызнули у меня из глаз, и я выскочила на улицу.

Беки выбежала следом за мной.

— Прости меня, Рэйвен. Прости! — кричала она.

Не обращая на нее внимания, я бегом припустила к особняку, перелезла через скользкие от дождя ворота и забарабанила в дверь молотком в виде змеи. Вокруг освещенного крыльца кружили огромные мотыльки.

— Александр, открой!

Свет погас, разочарованные мошки улетели. Я села на ступеньку крыльца и заплакала. В первый раз в жизни темнота не принесла мне утешения.

20

Конец игры

Я проплакала всю ночь, на следующий день не пошла в школу, а в полдень опять побежала к особняку и трясла ворота до тех пор, пока мне не показалось, что они вот-вот рухнут. Наконец я перелезла через них и принялась стучать в дверь. Занавески колыхнулись, но никто так и не вышел.

Я вернулась домой и позвонила в особняк. Ответил Джеймсон, который сообщил, что Александр спит.

— Я скажу ему, что вы звонили, — сказал он.

— Пожалуйста, передайте ему, что я прошу прощения!

Я боялась, что Джеймсон возненавидел меня не меньше Александра. Я звонила каждый час, и всякий раз у нас с Джеймсоном происходил все тот же разговор.

— Я буду учиться на дому! — закричала я на следующее утро, когда мама попыталась вытащить меня из постели.

Александр не отвечал на мои звонки, а я не отвечала на звонки Беки.

— В школу я больше не пойду!

— Дорогая, я понимаю, что тебе тяжело, но ты это переживешь.

— Да, тебе-то не приходилось переживать разрыв с папой! Александр — единственный человек в мире, который меня понимает! А я все испортила!

— Нет, все испортил Тревор Митчелл. Ты этому молодому человеку ничего плохого не сделала. Ему повезло, что он встретил тебя.

— Ты так думаешь?

Я зарыдала, роняя слезы размером с особняк.

— Наверное, я испортила ему жизнь!

Мама присела на краешек моей постели.

— Он восхищается тобой, дорогая, — утешала она меня, обнимая так, будто я была плачущим малышом Билли.

Я ощущала запах абрикосового шампуня, исходивший от ее бархатистых каштановых волос, и сладкий нежный аромат духов. Сейчас мама была мне нужна. Мне надо было, чтобы она сказала мне, что все будет хорошо.

— Я сразу поняла, что он восхищается тобой, когда этот парень пришел сюда, — продолжила она. — Стыдно, что люди говорят о нем плохо.

— Ты была одной из них, — вздохнула я. — И я, наверное, тоже.

— Ты — нет. Он понравился тебе таким, каким является на самом деле.

— Да, очень понравился, но теперь уже слишком поздно.

— Никогда не бывает слишком поздно. Кстати, это не ты, а я могу опоздать! Мне нужно отвезти твоего отца в аэропорт.

— Позвони в школу! — крикнула я ей, когда она была у двери. — Скажи им, что я больна — умираю от любви.

Я натянула одеяло на голову и лежала тихонько до темноты. Все мысли мои были об Александре. Я должна была его увидеть и все объяснить, попросить у него прощения. Пойти в особняк, тем более снова вломиться туда без спросу я не решалась. На сей раз он мог позвонить в полицию. Было только одно место, куда можно было пойти и где он мог находиться.

С букетиком бледно-желтых нарциссов в рюкзачке я отправилась на городское кладбище и долго блуждала среди надгробий, пытаясь вспомнить путь, которым мы приходили сюда вместе.

Все это время я в нервном возбуждении представляла себе, как он ждет меня, как я подбегаю к нему, он сжимает меня в объятиях и осыпает поцелуями.

«Но простит ли он меня? — тут же возвращала я себя на землю. — Была ли это первая наша размолвка или последняя?»

Наконец я нашла памятник его бабушке, но Александра там не было.

Я положила цветы на могилу, чувствуя себя хуже некуда. На глаза навернулись слезы.

— Бабушка, — сказала я громко, оглядевшись по сторонам.

Но кто мог меня услышать? При желании я бы могла хоть ором орать.

— Бабушка, я все испортила. На всем свете нет никого, кто сходил бы с ума по вашему внуку так, как я. Пожалуйста, помогите мне! Мне так недостает его! Александр решил, будто я думаю, что он не такой, как все. Я и вправду так думаю. Он в самом деле отличается от всех, но только не от меня. Я люблю его. Вы можете мне помочь?

Я стала ждать знака, чего-нибудь магического, какого-то чуда — летучих мышей, кружащих над головой, громкого раската грома, чего угодно, но слышала лишь стрекотание сверчков. Может быть, на чудеса и знамения требуется чуть больше времени? Мне оставалось лишь надеяться на это.

Один день умирания от любви растянулся на два, а те — на три и четыре.

— В школу я больше не пойду! — кричала я каждое утро, переворачивалась и снова засыпала.

Джеймсон продолжал говорить мне, что Александр не может подойти к телефону.

— Ему нужно время, — пояснял он. — Пожалуйста, проявите терпение.

Терпение? Как можно терпеть, когда каждая секунда нашей разлуки казалась мне вечностью?

Субботним утром ко мне явился нежданный гость.

— Я вызываю тебя на поединок! — заявил отец и бросил на мою постель теннисную ракетку. Заодно он раздвинул шторы и впустил солнечный свет, ослепивший меня.

— Уходи!

— Тебе нужно развеяться.

Отец кинул на постель белую футболку и теннисную юбку того же цвета.

— Это мамины! Я подумал, что у тебя в шкафу вряд ли отыщется что-нибудь белое. Не опаздывай. Встретимся на корте через полчаса.

— Но я сто лет как не играла!

— Я знаю. Поэтому-то и беру тебя с собой. Сегодня мне нужна победа, — сказал отец и закрыл за собой дверь.

— Ты выиграешь! — крикнула я через закрытую дверь.

Загородный клуб Занудвилля был точно таким же, каким и запомнился мне за все последние годы, то есть снобистским и занудным. Специализированный магазин был забит дизайнерскими теннисными юбками и носками, дорогущими неоновыми мячиками и ракетками. Здесь имелся четырехзвездочный ресторан, в котором стакан воды стоил пять долларов.

В белом мамином спортивном прикиде я почти вписывалась в обстановку. Мешала только черная губная помада, но тут папа придираться не стал. Думаю, он был рад и тому, что вообще сумел вытащить меня из постели.

Я с остервенением бегала за мячами, подаваемыми отцом. На каждом из них мне чудилась физиономия Тревора Митчелла, и я лупила по ним с ожесточением, отчего те, естественно, летели то в сетку, то в забор.

— Раньше ты давал мне выигрывать, — сказала я отцу, когда мы заказали ланч.

— Как я могу дать тебе выиграть, если ты всякий раз лупишь в сетку? Следи за тем, куда посылаешь мяч.

— Наверное, в последнее время я вообще посылаю мячи не туда. Нельзя было позволять Тревору взять верх надо мной и верить слухам, в которые так хотелось поверить. Я очень скучаю по Александру.