Девушка с ароматом ночи

— Ты была тогда с ним, — сказала я. Это не было вопросом.

— Ну, он вроде как не оставил мне выбора. Я думаю, он цеплялся за что угодно, что, как ему казалось, делало его ближе к тебе. Он так и не отказался от тебя. И я была рядом, чтобы подбирать крупицы. — Она придвинулась ко мне. — Он так и не перестал страдать по тебе.

Я страстно ждала этих слов, но теперь в то же время они напугали меня. Неужели он все еще любит меня, несмотря на то, что он сделал?

Юлес подошла к моему шкафу и начала перебирать одежду на вешалках. Мы всегда рассматривали вещи друг друга, искали, что новенького можно одолжить. Она остановилась на фиолетовой футболке.

— Я думала, что после твоего возвращения ему станет легче. Сначала так и было. Но после этой вчерашней стычки, а потом еще и аварии… я не уверена.

— Я постараюсь оставить его в покое. Я буду держаться от него подальше.

Она повернулась ко мне.

— Я прошу тебя не об этом. Ты так уже делала, и он просто гоняется за призраком. — Она посмотрела на свои руки. — Я сама точно не знаю, о чем прошу. — Она подняла голову. — Если бы ты могла поговорить с ним и дать ему какой-нибудь ответ, может, он остановился бы.

Я беспомощно посмотрела на нее.

— Юлес, я не знаю, что сказать.

— Ты знаешь, чего он хочет? — Юлес повернулась. — Он не откровенничает со мной. Я не спрашивала бы, если б это не было важно, — уголки ее губ изогнулись в печальной улыбке. — Он разбил машину, и неизвестно, что еще разобьет прежде, чем у него мозги встанут на место. Я верю, что ты не хочешь никому причинять боль, но ты делаешь больно ему. Ты можешь придумать что-нибудь?

Я вспомнила наш с ним разговор. Чего хочет Джек?

«Скажи, что ты помнишь, Бекс», — говорил он.

— Я попробую что-нибудь придумать, — сказала я. Но хотелось мне сказать другое: «Джек знает, что ты его любишь?»

Я не могла не думать, что Юлес в сотни раз лучше подходит Джеку, чем я. И я не могла не надеяться, что Джек никогда не поймет этого.

На следующий день в кабинете миссис Стоун Джек не заговаривал со мной, вероятно, потому что я уже слишком много раз отталкивала его. Я думала о просьбе Юлес. Я сразу исключила возможность напрямую обратиться к Джеку, самообладание отказывало мне, как только я оказывалась лицом к лицу с ним.

Он хочет знать, помню ли я. И вот во время большой перемены я вырвала из блокнота клочок бумаги и написала на нем два слова.

Я помню.

Не давая себе времени на размышления, я бросила бумажку в его шкафчик. Но на уроке истории думать я могла лишь об этом. Я представляла, как он читает записку, и у меня потели ладони. Я старалась представить себе его лицо. Улыбнется ли он?

Через некоторое время я перебрала все варианты вплоть до противоположных. Не решит ли он, что это очередная попытка сбить его с толку? Не расстроится ли еще больше?

До самого конца занятий я не видела Джека. С чего я вообще взяла, что два коротких слова могут что-то улучшить? Это так глупо. Я прошла мимо его шкафчика, надеясь, что край записки торчит из-под двери, так чтобы я могла вытащить ее.

Но записки не было.

Она была маленькая. Всего два слова. Может, он и не заметит ее, а если заметит, не поймет, от кого она. Есть ведь, наверное, и другие девчонки в школе, которые могли бы это написать. И подбросить записку ему в шкафчик.

До самого конца уроков я ничего не слышала о Джеке. Не было никаких признаков того, что он прочел записку. У него всегда царил беспорядок в шкафчике, и я уже начинала думать, что записка затерялась и, наверное, это хорошо. Сложив книги в рюкзак и закинув его на плечо, я вздохнула с облегчением.

Но открыв дверь, я отпрянула.

Джек ждал за дверью, губы его дрогнули, но не улыбнулись.

— Что? — резко спросил он.

— Что «что»? — сказала я.

Он показал мне мою записку.

— Что ты помнишь?

Все. Но я не могла произнести это. Я пожала плечами и сказала:

— Разное.

Я собралась было уйти, но сильная рука Джека преградила мне путь, упершись в дверцу шкафа за моей спиной.

— Нет. Ты не можешь вот так оставлять записку, — он помахал клочком бумаги, — а потом говорить: «Разное». Я хочу знать, что конкретно ты помнишь.

Люди в коридоре глазели на нас, и я почувствовала, что краснею. Джек заметил это и уперся в шкафчик второй рукой. Сердце у меня бешено колотилось. Должно быть, на запястьях видно было, как бьется жилка.

Лицо Джека было совсем рядом с моим. Я чувствовала его мятное дыхание и свежий запах лосьона после бритья, и какие бы эмоции он ни испытывал, на вкус они были сладки. Я втянула носом их запах, получилось удивительно громко.

Он пытался поймать мой взгляд.

— Это первое, что ты мне открыла, и я не позволю тебе сейчас сбежать, — он помолчал. — Что ты помнишь?

Я посмотрела вокруг, на любопытных зрителей, и крепко зажмурилась, не в силах больше выдерживать пристального внимания.

— Скажи что-нибудь, Бекс. Что угодно.

— Тебя, — сказала я. — Я помню тебя. — Я не открывала глаз, но почувствовала, как руки его опустились. Он не двигался.

— Что ты помнишь обо мне? — Голос его звучал взволнованно. Будто он тщетно пытался держать себя в руках.

С закрытыми глазами так просто было представить себя в прошлом.

— Я помню, что твоя ладонь может полностью закрыть мое плечо. Что ты выпячиваешь нижнюю губу, когда мысленно решаешь какую-нибудь проблему. Что от нетерпения ты стучишь большим пальцем по безымянному.

Я открыла глаза, и слова перестали застревать у меня в горле. Теперь они лились:

— А когда что-то тебя удивляет, но ты не хочешь в этом признаваться, у тебя появляется крошечная морщинка между бровями. — Я протянула руку, чтобы показать где, но смутилась и опустила ее. — Она появилась в тот день, когда тебя назначили главным нападающим команды. И теперь.

На мгновение между нами не было ни напряжения, ни вопросов, ни обвинений.

Наконец он сделал шаг назад, вид у него был ошарашенный.

— Так куда мы пойдем отсюда?

— Никуда на самом деле, — прошептала я. — Это ничего не меняет.

Не переставая хмуриться, он сказал:

— Увидим.

Потом повернулся и ушел.

Я запомнила эти минуты. В промозглой тьме Тоннелей мне пригодятся эти воспоминания. Они будут сиянием свечи во тьме. Хотя бы на миг.

Я закрыла глаза, будто опустила крышку печатного пресса, делающего оттиск в памяти. Воспоминания были вне досягаемости Коула. Пока я хранила их, они были мои и только мои.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Сейчас

Дома. Осталось два с половиной месяца.

Время вытворяло со мной странные штуки. Иногда неделя пролетала, как один день, а иногда минута тянулась, словно вечность. Будто в часах села батарейка, и они идут все медленнее, пока их случайно не встряхнут, и тогда оказывается, что прошла уже неделя.

Я сказала Джеку правду — что помню его, — и все между нами встало на свои места. Исчезло напряжение. Я видела это, когда в классе ловила на себе его случайный взгляд. Теперь, когда он смотрел на меня, в его взгляде не было враждебности.

Мы достигли равновесия. Нашли способ сосуществовать в одном мире.

Я задумалась о других делах. С Мэри дело не двигалось, она не приходила в столовую две следующие недели. Но зато с отцом стало лучше.

Однажды после школы он попросил меня отвезти последний вариант своих предвыборных листовок в типографию к мистеру Мейси. В его офисе все было по последнему слову техники, но когда речь шла о предвыборной кампании, все было подчеркнуто старомодно. Отец был убежден, что лучший социальный инструмент — это рукопожатие, а с помощью компьютера никого не убедишь в искренности твоей улыбки.

Я взяла папку с макетами, открыла входную дверь и услышала голос отца из кухни:

— Работа тебе на пользу.

Потому что работа и помощь другим решают все проблемы. Мне нравилось, что отец дает мне задания. У нас все налаживалось.