Символ веры третьего тысячелетия

– Вы могли бы сделать это, Джошуа. Могли бы помочь людям отыскать в душах стену непонимания, ими возведенную. И объяснить, как разрушить ее.

– Этим я и занимаюсь.

– Только не в тех масштабах. А как на счет всего человечества?

– Я ничего не знаю о мире за пределами Холломана. Да и знать не хочу.

Он откинулся на стенку сиденья.

Они сидели в тишине – только перестук колес и бесконечная тьма. Вечность темна? Темень вечна? Имя этой тьме – печаль: терпкая и долговечная, как запах мускуса.

Когда поезд въехал под грязные своды станции Пенн, он зажмурился от яркого света: будто в зале, освещенном тысячью канделябров, он предстал перед миллионами любопытствующих, похотливых взглядов.

После Пенна, когда поезд начал двигаться короткими перебежками от остановки до остановки, оба забылись тяжелым сном под перестук колес на стыках, протянув ноги на свободное сидение напротив и склонившись в стороны друг от друга. Проснулись они только от скрежета: колес у столичного перрона и – двери, раздвинутой проводником.

Здесь уже Карриол чувствовала себя как рыба в воде. Она повела своего спутника к автобусной остановке – мимо мраморного Пантеона Героев Америки; доктор Кристиан брел чуть позади.

– Наш департамент недалеко отсюда, сказала она, показывая на север, хотя для него это было пустым звуком. – Только сначала лучше заехать домой: освежимся с дороги.

Мартовское утро выдалось солнечным и теплым; можно было надеяться на раннюю и дружную весну. Увы, вишни еще не зацвели: с каждым годом деревья оживали все позже. «О, небеса, вдохните в них жизнь!» – молча молила она. – «Дайте мне увидеть, как деревья вновь покроются розоватой пеной! Я ведь тоже жертва этого нервоза тысячелетия, о котором говорит этот человек. Или… или – жертва этого человека?»

В доме было свежо: уезжая, она оставила приоткрытым несколько форточек.

– Дом еще не достроен, – извинилась она, приглашая его войти. – Он стоил мне больших денег. Боюсь только, после Холломана обстановка покажется вам неприхотливой.

– Что вы, у вас очень красиво, – искренне ответил он, разглядывая гарнитур «Королева Анна» светлого дерева, кресла и диваны с парчовой обивкой, солнечные блики на коврах.

Они поднялись по светлой, медового оттенка лестнице, прошли через холл, отделанный панелями того же цвета. В спальне стояла только широкая кровать.

– У меня редко бывают гости, поэтому за отделку комнаты для них я еще не бралась. Вам здесь будет удобно? Или предпочтете гостиницу, например, нашу, служебную?

– Мне и здесь нравится, – он поставил на пол чемодан.

– Здесь – ванная.

– Спасибо.

– Похоже, вы устали. Вздремнете?

– Нет, мне бы только принять душ да переодеться.

– Вот и хорошо. А потом – в департамент. Там и позавтракаем. Познакомлю вас с Моше Чейзеном, побеседуете, а вечером где-нибудь поужинаем, она жалобно улыбнулась: – Боюсь, у меня в холодильнике пусто…

И вышла, оставив его в одиночестве.