Пусть небеса падут (ЛП)

Я отбрасываю сомнения рассеивающемуся ветру. Пусть он унесет их далеко-далеко.

Ее беспокоит безопасность Вейна, и она защитит его не раздумывая.

В груди разгорается обида, но я не позволяю этому чувству овладеть мной.

Как и для мамы, безопасность Вейна - моя единственная забота. Я не должна забывать об этом.

Я зарываюсь поглубже в пальмовые листья, прислонив голову к ближайшей ветке, и сосредотачиваюсь на одиноком Восточном ветерке в воздухе, чью песню я всегда ищу. Она рассказывает о непостоянных колебаниях и изменениях, затрагивающих всех нас, и о мужестве, необходимом, чтобы двигаться вперед несмотря ни на что. Главным образом эта песня об обещании. Обещании того, что беспокойные перемены рано или поздно заканчиваются.

Обещание покоя.

Порой мне кажется, что это - песня дыхания отца, и что она ищет меня, словно крошечная частичка его все еще приглядывает за мной, как делал папа, пока был жив.

Пока шторм еще далеко, ветер поет в воздухе, прижимаясь к скалам.

Папа был моей опорой и поддержкой. Теплые руки обнимали меня, заслоняя от бурь постоянно меняющегося настроения мамы. Единственное место, где я чувствовала себя по-настоящему в безопасности.

Пожалуйста, убереги меня, папа.

Я не осмеливаюсь произнести это желание вслух, но это и не важно. Глупые фантазии кажутся намного реальнее, чем любое обещание мамы защитить меня.

Но его здесь нет.

Она есть.

Я должна доверять ей.

Я должна доверять себе.

С этими мыслями я засыпаю, чтобы восстановить силы, в предвкушении сладких снов, которые всегда приносит песня, наполненная воспоминаниями об отце.

Вместо этого мне снится Вейн. И сон этот далек от приятного.

Глава 17

Вейн

Выйдя из ванной, я следую за запахом яиц и бекона, и обнаруживаю на кухонном столе буррито размером с футбольный мяч. Не останавливаясь, я бросаюсь к дивану и обнимаю маму.

- Ух, ты, а это за что? - спрашивает она, смеясь.

- За завтрак, - хотя это не только из-за еды, но маме не нужно знать, что, возможно, у меня осталось всего восемь дней.

Возможно, всего восемь дней жизни.

Я отстраняюсь прежде, чем мама почувствует пробирающую меня дрожь.

- Вообще-то, уже почти обед. Еще бы полчаса, и я бы пошла, вытаскивать твою ленивую пятую точку из кровати, но услышала, что ты включил душ.

- Знаю. Наверное, я просто устал вчера.

Улавливая нерешительность ответа, мама разворачивается, чтобы рассмотреть мое лицо. Я понимаю, что она замечает темные круги у меня под глазами и удивляется, почему я не выгляжу отдохнувшим.

- Ты в порядке?

Я... не уверен.

- Ага, просто проголодался, - мой желудок урчит в подтверждение сказанного, и мама смеется.

- Тогда ешь, пока горячее.

Ей не нужно повторять дважды. Я быстро пересекаю комнату и, увидев буррито, едва не захлебываюсь слюной. Бекон, яйца, авокадо, жареная картошка, - все это усыпано сыром Монтерей и полито острым соусом, а затем завернуто в гигантскую лепешку и зажарено в гриле. Папа называет его "торпеда".

Такие буррито меняют жизнь к лучшему, и после усиленных утренних тренировок на голодный желудок первый кусок кажется лучшим, что я когда-либо ел. Айзек раньше говорил, что бурито со свининой и яйцами, которое готовит его мама, вкуснее, но попробовав торпеду, навсегда влюбился в нее. Нет ничего лучше.

Я управляюсь с буррито за пять минут, и хотя его могло хватить, чтобы накормить маленькую страну, я хочу еще. Что тут поделаешь, если никто не знает, сколько еще раз мне удастся насладиться торпедой?

Депрессивные мысли убивают мой аппетит.

Я должен взять себя в руки.

Поблагодарив маму за завтрак, я тороплюсь вернуться в комнату, радуясь, что она больше ни о чем не спрашивает. Убедившись, что окно закрыто на задвижку (вряд ли способную задержать Одри) я закрываю шторы и падаю на кровать.

А в следующий момент часы на тумбочке уже показывают пятый час, и мама стучится в дверь.

- Вейн, телефон.

Дверь открывается, и я щурюсь от солнечного света, попадающего на лицо.

- Ты спал? - спрашивает мама, нахмурившись. - Я думала, ты играл в игры или что-то в этом роде.

Я подтягиваюсь, все еще пытаясь сориентироваться:

- Я не выспался.

Протягивая мне телефон, мама оглядывает комнату, словно в поисках наркотиков, которые могли бы вызвать у меня вялость (не то чтобы я когда-либо связывался с чем-то таким). Я даже не могу принять аспирин.

- Это Айзек, - говорит она мне.

Я запускаю руку в волосы, пытаясь пригладить их, а затем подношу телефон к уху:

- Привет.

- Какого черта, приятель? - Айзек практически кричит на другом конце. - Сначала ты линяешь от Ханны раньше времени, затем отключаешь телефон и игнорируешь мои звонки весь день? Не говори мне, что свидание прошло настолько ужасно.

- Прости, я забыл, что отключил телефон. Свидание прошло нормально.

- Угу. Это не то, что я слышал.

- Почему? Что сказала Ханна? - я слышу беспокойство в своем голосе и в то же время понимаю, что мама очень удачно забыла оставить меня одного. Я посылаю ей "я тебе не мешаю?" взгляд, и она неохотно закрывает за собой дверь.

Айзек смеется:

- Ничего, дружище. Она просто сказала, что будет у себя в комнате, и ушла. Но, похоже, что-то произошло. Что ты сделал в этот раз? Не говори, что снова ушел посреди свидания.

-Нет! Я же говорил тебе уже, что я не виноват.

- Лорен рассказала Шелс совсем другую историю. Она сказала, что вы пошли на Фестиваль Свиданий, и ты, видимо, переел тамале (прим. перев. tamales - мекс. кухня; лепёшка из кукурузной муки с начинкой из мясного фарша с перцем чили, обёрнутая кукурузными листьями) или чего-то такого, потому что ты так громко пукнул, что все вокруг повернули головы. За что я бы обычно похвалил тебя, но чувак... не на свидании же. И Лорен сказала, что это произошло сразу после того, как ты попытался взять ее за руку. Не самое подходящее время, приятель.

Глупые девчонки рассказывают друг другу все обо всем.

- Лорен просто солгала, прикрывая тот факт, что это она пукнула.

- Ну, точно, потому что девчонки делают это. Чувак, я встречаюсь с Шелс больше года, а она все еще ни разу не пукнула рядом со мной, даже когда моя мама скармливает ей бобы и моле (прим.пер. molé - соус в Мексиканской кухни, сделанный из какао и арахиса и подаваемый, как правило, с мелко порезанной курицей). Просто прими Смекту перед сегодняшним вечером, и все будет прекрасно.

Ломая голову над блестящим оскорблением, чтобы заткнуть Айзека, я внезапно осознаю значение его слов:

- Сегодня вечером? Что сегодня вечером?

- Кино, ты, я, Ханна и Шелс.

- Я не могу.

- Да ладно. Это была идея Ханны, поэтому, что бы ты ни сделал, вряд ли это было так уж ужасно.

- Я ничего не делал!

Кстати о птичках. Одри все еще должна объяснить, почему она сорвала мое свидание.

Может быть, она приревновала.

Ха! Мне нравится эта идея. Очень даже нравится.

- Чувак, ты меня вообще слушаешь? - спрашивает Айзек.

- А? Что?

- Я сказал, что мы заедем за тобой в семь тридцать.

- Я же сказал, что не могу. Прости.

Но мне не жаль. Хотя Ханна - хорошая девушка, и вчера вечером я думал, что именно она мне нужна. Но больше я так не считаю, потому что у меня появился шанс быть с девушкой моей мечты.

Айзек не то рычит, не то вздыхает:

- Ладно. И я надеюсь, что ты проведешь вечер с шикарной девушкой, и что она стоит того, чтобы бросить лучшего друга. В противном случае, ты должен мне по-крупному.

Он попадает в самую точку, и все что я могу - это пробормотать что-то типа:

- Созвонимся... Поговорим... Позже... Удачного вечера пока, - и ложу трубку.

Айзек прав.

И я тоже надеюсь, что она стоит всех этих хлопот.

Но Одри стоит.

Хоть я и знаю, что она, скорее всего, снова набросает жуков мне на голову, будет подвергать мою жизнь опасности и атаковать ветрами, но с нетерпением жду всё, что она мне уготовила.