Черное на черном (ЛП)

- Распознавание голоса... - озвучила она.

Я поколебалась, затем наклонилась ближе к экрану.

- Мириам Фокс, - нерешительно сказала я.

Изображение изменилось. Спустя несколько секунд передо мной открылась папка с файлами.

Несколько секунд я просто таращилась в монитор, откинувшись на кресле.

- Ха, - пробормотала я.

Я начала просматривать имена в главном каталоге папок. Наполовину пролистав список, я осознала, что опять наклоняюсь поближе к монитору. Он назвал папку второго уровня «Косатка».

Одна из папок внутри называлась М.

Папка М имела то же изображение, что он показывал мне в моем сознании - то же детальное изображение прыгающей косатки и трёх звёзд, выполненное на подвеске, которую я носила на шее. Коснувшись узора из серебра, я кликнула на папку и начала просматривать имена файлов. Там их было много. Большинство из них назывались цифрами, но я не могла уловить логики названий, при условии, что она вообще существовала.

Что бы ни означали эти числа, они определённо не были датами.

Выбрав рандомный файл, я его открыла.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать, на что я смотрю.

Наконец, до меня дошло, что это анализы крови - два анализа - и диаграмма, сравнивающая разные наборы. Имена были вымараны черным, но присмотревшись, я увидела, что анализ подчёркивал и различия, и сходства. Большая часть анализа состояла из пронумерованных сокращений.

Я не могла уловить смысл записей, которые были написаны от руки и отсканированы.

Закрыв этот файл, я открыла другой. Это был какой-то список, написанный на незнакомом мне языке. Я поймала себя на мысли, что это может быть тот же язык, который я видела на стенах Почётного Легиона, но я не могла быть уверена, поскольку те слова были написаны кровью.

Третий открытый мной файл содержал отсканированное свидетельство о рождении - моё.

Четвёртый - текстовый документ, написанный на том же незнакомом языке.

Следующие пять-шесть файлов, которые я открыла наугад, также были лабораторными анализами, только написанными на разных языках в отличие от предыдущих нескольких. Лишь некоторые языки казались мне смутно знакомыми. Я подозревала, что часть может быть на санскрите, но я не очень-то владела санскритом.

- Проклятье, Блэк, - пробормотала я. - Какого черта я должна с этим делать?

Я кликнула на ещё несколько подпапок. Во многих из них оказались ещё папки. Увидев одну под названием «изображения-М», я кликнула на неё и увидела, что папка полна моих фотографий, практически во всех возрастах. У него были даже мои детские фото.

В другой папке, под названием «изображения-С» лежали фотографии моей сестры, Зои.

Некоторых из них не было даже у меня. Некоторых я даже не видела.

У него была и другая папка, «изображения-Р», которая содержала фотографии моих родителей. Только тогда буква «С» для Зои обрела смысл.

Родители. Сестра.

Среди файлов с фотографиями находились ещё две папки, одна под названием «Фауст?» (с вопросительным знаком), а другая под названием «Фаэлен».

Открыв обе, я с удивлением обнаружила, что узнаю людей на этих фотографиях.

Изображения в папке «Фауст» оказались фотографиями моего дяди Чарльза, единственного кровного родственника папы, которого я когда-либо встречала. «Фаэлен» оказался старым другом моей мамы, «дядей Филом» - мужчина, который не был кровным родственником, но мы обращались с ним как с родным.

Я не видела их обоих со дня смерти моих родителей, когда мне было десять лет.

В детстве мы много времени проводили с ними, ходили в походы, сплавлялись на каяках несколько раз в год, а также устраивали обычные барбекю, ужины, вечеринки в честь дня рождения. Вдобавок к этому мы несколько раз в году навещали дядю Чарли в его большом доме в Биг Бейсин, часто проводя там все выходные и отправляясь на побережье.

Когда я в последний раз спрашивала о них, сестра моей мамы сказала, что дядя Фил болен, возможно, раком, и живёт за границей. О дяде Чарли я ничего конкретного не слышала, но ходили слухи, что он признался в том, что он гей, и теперь живёт со своим бойфрендом где-то в Азии.

Я подумывала попросить Ника помочь и отследить их. Я несколько раз уже почти попросила его об этом, но в конце концов решила оставить их в покое.

Если бы кто-то из них хотел поддерживать контакт, они бы это сделали.

Я даже не знала, в курсе ли они, что Зои была убита.

Теперь, глядя на их лица на мониторе и то, какими счастливыми и беззаботными они выглядели на этих фотографиях, я невольно заметила в этом счастье безразличие. Я ощутила, как сдавило горло при осознании того, какую большую часть своего прошлого, принадлежавшего к периоду до смерти родителей, я забросила на грязный чердак своего разума.

По большей части я хотела забыть, что это вообще происходило.

Мы с дядей Чарльзом были близки. Даже ближе чем мы с папой в какой-то мере.

Он даже не передал записку с соболезнованиями, когда его брат с женой умерли. Он даже не потрудился послать открытку насчёт Зои.

Ощутив, как моё горло сдавливает ещё сильнее, я закрыла файл, стараясь выбросить это из головы. Эмоциональные американские горки, на которых я каталась последние несколько месяцев, совсем не упрощали задачу. Я ощутила, как опять возвращаюсь в период, когда мама и папа только что умерли, когда я усиленно старалась сохранить эти искры для Зои. Но когда Зои погибла, и все это оказалось впустую, я знала, что какая-то часть меня никогда не простит их за то, что их не было рядом. Не простит моих дядюшек, которые исчезли. Не простит семью моей мамы, просто не понимавшую.

Какая-то часть меня немного ненавидела их. Даже маму и папу.

Зло потерев глаза, я снова выбросила это из головы, заставив себя сосредоточиться на текущем задании.

Другие папки содержали фотографии более дальних родственников.

Практически все они были родственниками со стороны мамы.

Фотографии бабушки и дедушки со стороны матери, включая дедушку, который сделал подвеску с косаткой и звёздами, висевшую теперь на моей шее. Он умер, пока я была в Афганистане, во время войны. В то время я работала на разведку и ни о чем не знала, пока похороны не закончились, и он не оказался в земле.

Борясь с усиливавшейся тяжестью в груди и просматривая фотографии, я вновь пыталась игнорировать то, какую большую часть своего детства и прошлого я просто замела под коврик. Все это резко нахлынуло назад, пока я смотрела на фотографии семейных встреч на севере, обедов вскладчину и индейских церемоний у костра на северо-западном побережье. Фотографии меня с дядей Чарльзом, держащих весла рядом с каяками. Фотографии меня с папой на рыбалке. Фотографии моей мамы и моего дедушки, смеющихся над какой-то историей у огня.

Фотографии родственников, чьи имена я забыла, но чьи лица и улыбки я помнила. Фотографии тётушек и кузин, которым я перестала звонить и перестала писать даже в социальных сетях.

В конце концов, все это оказалось слишком. Я вышла из папки с фотографиями.

И все же я задавалась вопросом... третий или четвёртый раз вытирая глаза тыльной стороной ладони с тех пор, как начала это... как, черт подери, Блэк сумел найти все это.

Прочистив горло, я вернулась в главную папку М.

Я могла потом разобраться с эмоциональной составляющей попыток забыть свою семью. Пока мне нужно было найти то, на что указывал мне Блэк.

В другой подпапке я нашла ещё минимум два анализа крови, и что-то вроде отсканированного изображения фамильного древа, в этот раз написанного на знакомом языке, на котором я все равно не могла читать. Это была письменная форма языка индейцев одного из кланов, из которых происходила моя мать.

Нахмурившись, я закрыла и этот файл.

Блэк просто хотел, чтобы я знала, что у него есть это все? Или это доказательство чего-то обо мне? Записи того, как я появилась на свет? Или так он признавался, что все это время копал под меня в свободное время?