Запечатление (СИ)

- Люциус… – омежка распахнул глаза, в уголках которых засеребрились капельки слез, и тяжело было понять, что же стало их причиной, то ли сжигающее мальчика изнутри желание, то ли просьба его пары, который сознательно, почти в приказном тоне, отдавал его другому.

Макмайер напрягся: как бы там ни было, как бы его самого не сжигал гон, побуждая даже без разрешения высокородного утешить это маленькое создание в своих объятиях, но это было неправильно. Эли было больно – он чувствовал это своим биополем, чувствовал настолько остро, будто это ему приказывали разделить с кем-то постель… хотя, по сути, так оно и было. Образ Люциуса Нойманна, прекрасного и желанного, не померкнул, нет, этот омега по-прежнему был желанен до последней клеточки его тела, но то, как он поступал с возлюбленным… Почему он с ним так поступал? Зачем вынуждал? Почему именно сейчас? Что задумал этот высокородный?

- Знаю, малыш, знаю… – прошептал Люциус в дрожащие губки, зацеловывая лицо своего мальчика, пытаясь его успокоить, собирая капельки слез и обнимая омежку так нежно и бережно, что это противоречие слов и действий лишало любых сил к сопротивлению, в том числе и Коула Макмайера. – Но так нужно, ты же понимаешь, - глубокий поцелуй, в котором утонул всхлип омежки, а после Нойманн просто поднялся, словно только что и не ласкал мальчишку, развернулся и ушел. Остался только тяжело дышащий Эли, прикрывающий рот ладошкой, чтобы альфа не слышал его всхлипов, и альфа, который замер в кресле, разрываясь между двумя желаниями – последовать за Люциусом или же утешить в своих объятиях Эли, который нуждался в тепле, ласке и заботе.

Наверное, он должен был что-то сказать, как-то остановить это нечто, которое все-таки переходило рамки, потому что мечтать о том, как окажешься в объятиях двух омег, любящих друг друга и готовых разделить с тобой удовольствие, это одно, а принимать ласки мальчишки, по сути, ребёнка, который это делает только потому, что ему приказал старший, совершенно другое. Да, он хотел Эли. Это нежное, податливое существо просто невозможно не хотеть, тем более, когда оно распространяет столь волнительный аромат миндаля, но Коул был не только альфой, поэтому даже в гоне не мог причинить боль тому, кого хотелось оберегать и ласкать. Он должен отказаться, должен успокоить мальчика или хотя бы дать ему то, чего лишил его этот высокородный, приласкать это трепещущее тело и своей страстью высушить эти жемчужные капли на прекрасном лице, вот только, похоже, сам омежка уже все для себя решил.

Дрожа и все ещё тихонько всхлипывая, Эли сел на диване, смотря в пол. Рубашка все ещё была на нем, расстегнутая и мокрая от пота. На шее и груди алели следы власти высокородного, маленькие бусинки сосков были все ещё твердыми, призывно торчащими вершинками на тонкой мальчишеской груди, а к впалому животику прижимался аккуратный член, подрагивая и блестя от слюны и смазки.

- Эли… – прошептал Макмайер, пытаясь остановить мальчика. Альфа приподнялся, желая подойти, обнять, укрыть в своих объятиях и приласкать омежку, накрыть его плоть своей грубой ладонью и провести по ней с нежностью, поласкать пальцами тугую дырочку, проникнуть в жаркое тепло и вырвать из мальчишки восторженный вскрик, коснувшись сладкого местечка у него внутри, но Элиот поднял ладошку, останавливая его порыв, а после бессвязно пробормотал.

- Люциус не принуждает… так нужно… поймите… – и решительно вскинул свою светловолосую головку, смотря прямо на него большими глазами цвета изумруда.

Макмайер был в замешательстве – он не понимал этих омег, которые любили друг друга так сильно, что выступили против целой системы дал-эйрин, но при этом готовы были разделить постель с незнакомым альфой только потому, что у них были какие-то цели. Что Элиот хотел доказать своей жертвой? Чего хотел сам Люциус Нойманн, поступая со своей парой таким гнусным образом? И как ему, альфе, нужно поступить сейчас, дабы не причинить боль?

Эли попытался подняться, но его ножки все ещё дрожали, и он снова плюхнулся на диван, похоже, так и не собираясь одумываться и противиться приказу своего старшего. Мальчик сполз на пол и опустился на колени, осторожно, медленно, скользя по ворсистому ковру маленькими ладошками и острыми коленками, направляясь к нему. Макмайер напрягся – омежка выглядел слишком соблазнительно, более того, он все так же продолжал смотреть ему в глаза, но на этот раз без слез и грусти, жадно рассматривая, скользя по его лицу и телу взглядом, оценивая, и покусывая нижнюю губку, словно демонстрируя, насколько ему нравится то, что он видит, а смотрел омежка на доказательство его альфьего желания, которое росло с каждым сантиметром сокращающегося между ними расстояния.

- Я вам нравлюсь, инспектор? – проворковал Эли, прильнув к его бедру и доверчиво посмотрев в глаза.

- Да… – выдохнул Коул, подавляя в себе желание запустить пальцы в эти роскошные, вьющиеся волосы, дабы сжать их у самых корней, вынудив мальчишку запрокинуть голову. – Ты очень красивый, Эли.

- Вы мне тоже нравитесь, - мурлыкнул омежка, осторожно, но настойчиво, с кошачьей грацией устраиваясь между его ног и скользя ладошками от колен к паху, поглаживая и слегка надавливая, сминая ткань брюк своими тонкими пальчиками и зазывно облизывая губки, словно демонстрируя, к чему именно он ведет.

- Эли, нет… – Макмайер понимал и хотел это остановить, пусть его руки безвольно обвисли вдоль тела, а член начал дрожать в плену мокрого белья и брюк, до боли пульсируя уже раздувшимся узлом. – Не делай этого… Не заставляй себя только потому, что так приказал твой старший.

- Я и не заставляю, - лукаво, словно переняв эту манеру у Нойманна, прошептал омежка, медленно расстегивая его брюки, намеренно не касаясь ноющей плоти. – Я делаю это ради Люциуса, - и пухлые губки накрыли его член, обхватывая его так плотно, так сильно, так сладко, что Макмайер запрокинул голову, простонав что-то несвязное, протестующее, но при этом вскинув бедра, тем самым подначивая мальчика не играться, а взять глубже и начать сосать, старательно и с оттяжкой, заглатывая его плоть по самый узел.

Эли так и сделал, скользнул губками по его стволу, пытаясь вобрать его до самого основания, и при этом его горло рефлекторно сжалось, вырывая у альфы очередной удовлетворенный полустон. Мальчишка старался, облизывал и посасывал, помогал себе ладошкой, надрачивая его член, сладко нажимая подушечками на узел, вынуждая его плоть пульсировать у себя во рту, упираясь в небо и задевая гланды. Омежка тоже постанывал, прикрывал глаза и урчал, как котенок, стараясь доставить насыщенное удовольствие. Сжимал его яйца своей ладошкой, слегка оттягивая, ласкал язычком головку, щекоча и смачивая слюной, а после вбирал его член максимально глубоко, постепенно все набирая и набирая темп.

Сперва Макмайер кое-как держался, пытаясь усмирять порывы мальчишки, который был умел и старателен, слишком умел и старателен, чтобы сдерживаться и подавлять в себе природные альфьи инстинкты. Таки запустив пальцы в мягкие волосы, Макмайер с силой надавил вперед, вынуждая омежку заглотить свой член ещё глубже, как ему хотелось, до самого узла, а после дернул назад, задавая новый, быстрый, нетерпеливый темп. Огненный клубок внутри полыхал. Тело жаждало разрядки. И Коул себя уже просто не контролировал, натягивая столь сладкий и влажный ротик на свой член, выстанывая что-то на порывистых выдохах и с силой толкаясь в жаркую глубину.

Кажется, Эли протестующе мычал. Мальчишка даже ухватился за его бедра, дрожа и пытаясь сопротивляться, но это только ещё больше распаляло альфу, который, наконец, почувствовал ту силу и власть, которые дает ментальная сила над особью с более высоким уровнем редукции.

- Соси, сучка, - прорычал Макмайер, затуманенными от похоти глазами смотря на искаженное явно не от удовольствия лицо мальчика. – Соси так, как сосешь своему высокородному, - приказ и не иначе, пусть за него и говорили инстинкты собственника и ревность. Да, он ревновал. То ли Эли к Нойманну, то ли Люциуса к этому омежке. Не столь важно. Возбуждение зашкаливало. Член напрягся до боли. А разрядка была слишком близко, чтобы Макмайер мог остановиться.