Долгожданный любовник (ЛП)

Его отец, никогда не проявлявший никаких эмоций, неуклюже положил руку на предплечье Лукаса:

— Мы так гордимся тобой. Ты выглядишь… превосходно.

— Да, — закудахтала мать Куина. — Просто великолепно. Соланж, разве твой брат не великолепен?

— Великоле пфен.

— У меня для тебя кое-что есть, — продолжил Лостронг. Мужчина сунул руку во внутренний карман пальто и вытащил черную бархатную коробочку, размером с бейсбольный мяч.

Мать Куина промокнула скатившуюся на щеку слезу.

— Это для тебя, мой драгоценный сын.

Коробочка скользнула по белой скатерти из дамасского полотна ⁴в сторону брата и его большие руки дрогнули, когда он открыл крышку.

Куин даже из холла увидал, как сверкнуло золото.

Когда за столом все притихли, его брат с явно потрясенным лицом уставился на перстень, пока его мать соединила кончики пальцев в восхищенно-экзальтированном жесте, а взгляд отца затуманился. А его сестра под шумок подтащила поближе к себе корзинку с хлебом.

— Благодарю, сэр, — произнес Лукас, надев массивный золотой перстень на указательный палец.

— Подходит по размеру, не так ли? — сказал Лостронг.

— Да, сэр. Идеально.

— Значит у нас одинаковый размер.

«Ну а как же».

В тот момент, когда их отец отвел взгляд, пряча выступившие на глазах слезы, он заметил притаившегося за пределами столовой Куина.

В его глазах вспыхнуло узнавание. Не в стиле привет-как-дела или отлично-вот-и-второй-мой-сынок-дома. Ситуация походила больше на прогулку по траве, когда ты чертовски поздно замечаешь под ногами собачонку, и уже не можешь остановиться, чтобы ее не раздавить.

Мужчина перевел взгляд обратно на семейство, проигнорировав Куина.

Ясно. Последнее чего желал Лостронг, это разрушить сию торжественность исторического момента, и именно поэтому, скорее всего, он не сделал отпугивающего дурной глаз жеста. Обычно все домашние выполняли этот ритуал, завидев Куина. Но сегодня ночью. Папочка не хотел, чтобы другие узнали о его присутствии.

Куин подобрал свой рюкзак, и, закинув его на плечо, поплелся по парадной лестнице в свою комнату. Обычно его мать предпочитала, чтобы он пользовался лестницей для слуг — таким образом, подчеркивая, что он отрезан от семьи и не пользуется ее благосклонностью.

Его комната находилась настолько далеко от комнат остальных членов семьи, что, складывалось впечатление, будто он вообще не имеет права жить с ними под одной крышей. Куин то и дело диву давался, почему они до сих пор еще не выставили его с господской половины на территорию прислуги, но, скорее всего, причина этого крылась лишь в том, что в противном случае штат мог просто поувольняться.

Запершись у себя, он побросал свои шмотки на голый пол и, окинув взглядом свой скудный багаж, пришел к выводу, что пора в ванной устроить постирушки.

Прислуга отказывалась прикасаться к его одежде, словно волокна его джинсов и футболок пропитаны каким злом. Да и к тому же он никогда не был желанным гостем на внутрисемейных торжествах, так что проблема с гардеробом решалась просто: или занашивай до тех пор, пока грязь не отвалится сама собой, или берись за стирку сам, малыш…

Он понял, что плачет, когда опустил взгляд на свои ботинки от «Эда Харди»,и обнаружил на шнуровке две капли влаги.

Куину никогда не дарили колец.

А, черт… это больно.

Он вытер руками лицо, когда зазвонил телефон. Вытащив его из байкерской куртки, Куин пару раз моргнул, чтобы сфокусироваться на дисплее.

Он нажал на кнопку вызова, но ничего не произнес.

— Я только что узнал, — послышался голос Блэя на том конце трубки. — Ты как?

Куин открыл свой рот, чтобы ответить. Его мозг лихорадочно подбирал подходящий ответ: «Просто пиздецки потрясно». «По крайней мере, я не такой жирный, как моя сеструха». «Нет, я не в курсе, натянул ли кого мой брат».

Вместо этого он сказал:

— Они спецом отослали меня из дома. Потому что не хотели, чтобы я присутствовал при этом проклятом изменении. И угадай что — это сработало, потому что парень выглядит так, будто успешно через все это прошел.

Блэй тихо выругался.

— И ему только что вручили перстень. Мой отец передал ему… перстень.

Печатка с выгравированным на ней фамильным гербом являлась символикой, которую носили все мужчины с идеальной родословной, чтобы засвидетельствовать чистоту своего происхождения.

— Я смотрел, как Лукас напяливает его на свой палец, — продолжил Куин, чувствуя себя последним кретином, что взял в руки острый кинжал и сам же загнал его себе в кишки. — Он идеально ему подошел. И смотрелось отлично. Ну, знаешь, будто он больше не мог его…

На этом месте он судорожно всхлипнул.

«Просто стряхнуть его с руки и посеять».

Под его бравадой в стиле «да-имел-я-вас-всех», и закосами под контркультуру скрывалась ужасная правда. Он жаждал, чтобы его семья любила его. Такой же любовью, какой родители одаривали его чопорную зануду-сестрицу и его задрота-брата-ботана.

Какой бы чопорной ни была его сестрица, каким бы ботаном-засранцем ни был его брат, какими бы сдержанными ни были его предки, Куин видел, как они вчетвером любили друг друга. Он чувствовал между ними любовь. Эти путы незримой нитью связывали их между собой от одного сердца к другому, обязательством, волнением обо всем: от мирского дерьма до любой истинной смертной драмы. И единственное, что было сильнее этой связи… игнорирование. Каждый гребаный день своей жизни. Голос Блэя прорвался в его размышления:

— Я здесь, с тобой. И мне так чертовски жаль… слышишь? Я с тобой… только не вздумай наделать глупостей, ладно? Позволь мне приехать…

Блэй знал, что он замышлял одно дельце, включающее в себя веревку и душ.

Его вторая рука фактически уже опустилась на самопальный ремень, сплетенный им из добротного, прочного нейлонового шнура — потому что предки не особо спешили заваливать его баблом на покупку тряпья, а нормальный, который у него был, порвался еще несколько лет назад. Выдергивая из шлеек за свободный конец «ремень», он смотрел сквозь щель неплотно прикрытой двери на свою ванную. Всего-то и нужно привязать эту херню к креплению в душе, благо там все водопроводные трубы прокладывали еще в старые добрые времена, когда все строили на века и вещи были достаточно крепкими, чтобы выдержать какой-никакой вес. У него даже был стул, на который он мог встать, а затем пнуть его, выбив из-под себя.

— Мне пора…

— Куин? Не смей отключаться, слышишь? Подожди…

— Слушай, мужик, мне пора.

— Я сейчас буду. — Из трубки стала доноситься приглушенная возня — видать Блэй напяливал на себя шмотки.

— Куин! Не вешай трубку, Куин…!

ГЛАВА 1

НАШИ ДНИ

— Вот это, мать его, улетный танк.

Джонси оглядел придурка, сидевшего на корточках рядом с ним на автобусной остановке. Они на пару уже битых три, или около того, часа проторчали в этой клетке из оргстекла. Хотя, из-за всех его этих реплик, казалось, что дня.

И это дерьмо вполне оправдает убийство.

— Ты белый, да? — ткнул в него пальцем, Джонси.

— Че-е-е-е?

«О'кей, пожалуй, три года».

— Белокожий, чувак. Неспособный в летнее время обходиться без ебучего крема для загара. В отличие от меня…

— Забей, мэн. Лучше зацени ту тачилу…

— Обязательно так бакланить словно приехал из гетто? Как полный придурок, йоу.

На этом он хотел, чтобы ночь уже подошла к концу. Было холодно, шла метель, и он удивлялся, какого хрена застрял здесь с этим Ваниллой Айс ⁵.

Как бы там ни было, совсем скоро, он покончит со всем этим дерьмом в целом. Джонси заколачивал неплохое бабло в Колдвелле: он уже как два месяца откинулся с зоны за убийства по малолетке, отсидев в детской колонии. Последнее, что его интересовало, это зависать здесь с этой белой сучкой, решившей сделать весь уличный сленг своим словарным запасом.