Коронованный наемник (СИ)

Я не берусь сказать, чем кончилась бы эта молчаливая дуэль взглядов. Но вдруг в тишину зала ворвался отдаленный крик, взмывший под своды лабиринта и заполнивший его раскатами эха.

Сармагат дернулся, как от пощечины. Пробормотал:

- Моргот… Я же предупреждал его…

А потом сорвался с места и бросился прочь из зала туда, на этот отчаянный вопль.

Сармагату казалось, что он поселил Леголаса слишком близко к своим апартаментам. А сейчас он несся по темному тоннелю и клял себя за то, что не устроил столь особенного постояльца прямо в двух шагах. Он предупредил проклятого упрямца… Неужели он по своему обыкновению пропустил мимо ушей то, что не соответствовало его целям?..

Факелы мелькали мимо, сзади настигал быстрый топот Таргиса. Последний поворот, и Сармагат врезался плечом в тяжелую дверь, распахивая ее настежь. Посреди комнаты замер на коленях Трандуил, одной рукой упираясь в багровеющий глянцевыми пятнами каменный пол, а другой зажимая глубокую рану в боку. В нескольких шагах от него стоял Леголас с окровавленным кинжалом в руке. Он обернулся на звук распахнувшейся двери, и Сармагата обжег совершенно ясный взгляд, полный холодной и сосредоточенной злобы.

- Назад, – кратко отрубил принц.

А Трандуил поднялся и шагнул к Леголасу, все так же зажимая рану ладонью.

- Сын, – проговорил он негромко и увещевающе, и Сармагат ощутил, как от этого незнакомого ему тона по телу пробегает предательская дрожь, – сын, что ты делаешь? Я все отдам, чтоб спасти тебя, клянусь. Не отвергай…

- Трандуил, остановись! – рыкнул Сармагат, – тебе не сладить с ним сейчас!

А Леголас вдруг усмехнулся, и клыки блеснули сахарной белизной в отблесках очага. Потом поднес кинжал к лицу и неторопливо облизнул окровавленное острие.

- Ты невовремя предлагаешь мне такие жертвы, отец… Ведь сейчас я готов согласиться.

И молниеносно рванулся на Трандуила. Но Сармагат преградил ему путь. Могучая рука перехватила занесенную кисть и резко вывернула. Зазвенел упавший кинжал, а орк стиснул Леголаса в железных тисках и рявкнул:

- Таргис, воды!

Но вассалу не требовалось указаний. Он уже откупорил флягу и прижал медное горлышко к губам принца. Тот бился и рычал в сдерживающей хватке, уклоняясь от фляги. Захлебнулся водой, судорожно сглотнул, закашлялся… и тут же обмяк в руках орка. Несколько мгновений Леголас тяжело дышал, пытаясь твердо встать на ноги и встряхивая головой. А потом медленно обернулся. И на сей раз в его глазах не было злости. Они полыхали ужасом.

- Отец… – прошептал он, – отец, что я… что я сделал с тобой…

Сармагат чувствовал, как плечи, которые он все еще сжимал ладонями, напряглись, будто сведенные судорогой. Леголас поднял голову и встретил его взгляд:

- Гвадал… – глухо пробормотал принц. И вдруг так же стиснул плечи орка трясущимися руками.

- Успокойся, – голос Сармагата был ровен и тверд, – все позади.

И Леголас глубоко вдохнул, словно просыпаясь. Выражение смятения исчезло с его лица, глаза снова прояснились. Он высвободился из хватки орка и спешно бросился к отцу, уже прикладывавшему к ране поданное Таргисом полотно.

- Мой король, – Леголас упал на колено, – клянусь, я не ведал, что делаю. Прости, отец…

- Тише, дитя мое, – безжизненно прошелестел Трандуил, – рана пустяк. И не вини себя. Ты не виноват в своем недуге.

- Трандуил, тебе нужен лекарь, – сухо отрезал Сармагат, – а ты, друг мой, действительно должен успокоиться.

Но Леголас взглянул на орка с усталой отрешенностью.

- Ты же позаботишься об отце, Гвадал? – спросил он ровно и почти деловито. Запнулся и добавил слегка торопливо:

– Я так и не успел понять, как это произошло… Прости, мне нужно побыть одному.

Сармагат молча пристально посмотрел в янтарные глаза, а принц безнадежно покачал головой:

- Не беспокойся. Я ничего… с собой не сделаю.

Орк секунду поколебался и кивнул:

- Хорошо.

Но, уже выходя из кельи в сопровождении мертвенно-бледного подавленного Трандуила, тихо и жестко шепнул Таргису:

- Двоих часовых. Не спускать глаз.

====== Глава 51. Только на закате ======

Гулко ударила о косяк дверь, и Леголас остался в одиночестве, но так и продолжал стоять посреди своей кельи, ссутулясь и стиснув кулаки, словно до отказа сжатая пружина. Лишь четверть часа спустя он глубоко вздохнул и медленно осел на пол, вдруг лишившись сил. Низко опустил голову, охватывая ее ладонями, и снова замер. Внутри было пусто, сухо, темно и холодно, как в начисто выметенном погребе. И хотелось бы недоумевать и ужасаться, терзаться виной, силиться понять, как произошло это новое помрачение, стараться вспомнить, откуда вновь вынырнул изголодавшийся монстр, и почему в руке оказался кинжал. Но уже не получалось. Все эти правильные и логичные чувства отчего-то молчали, и только у самого горла стоял скользкий и тошный ком, а пустую и тяжелую голову затапливало ощущение чего-то, во что Леголасу не хотелось вглядываться и искать ему определение. Однако отвернуться тоже не удавалось, потому что гнусное это чувство было до грубости простым: он все помнил и все понимал. Если прежде приступы ярости подчас проходили, оставляя в голове гулкий вакуум, как после обморока, то сейчас все подробности этой ужасной сцены были для него ясны и четки, как резьба на рукояти того самого кинжала.

Отец сначала мягко и неторопливо рассказывал о новостях Лихолесья. О письме Элессара, уже месяц ожидающем Леголаса на камине, о жеребенке, вовсе не в сезон народившемся вдруг у одной из лучших племенных кобыл в королевской конюшне, о двух бочках вина многолетней выдержки, поднятых к зиме из глубоких погребных хранилищ, и прочих простых и милых сердцу материях, невольно отогревших принца до самых потаенных недр истосковавшейся по дому души. Он не раз хотел прервать отца. Остановить этот неспешный рассказ о навсегда утраченных им радостях, оживляющий уже почти подавленные, почти затоптанные желания и надежды. Но все слушал и слушал, упиваясь этой сладкой мукой и не умея совладать с собой.

А потом отец вдруг подался к нему и тихо сжал его ладонь теплой сильной рукой.

- Сынок, ты обманываешь себя. Ты не сможешь забыть Лихолесье. Утратив его, ты нигде не будешь счастлив. Тебя изнурит тоска по родине, а потом придет боль осознания, что ты добровольно пренебрег единственным шансом удержать все, что было тебе дорого. Гвадал – совсем иное дело. У него не было выбора… Моя вина, увы мне. Но у тебя выбор есть. Я бесконечно уважаю твою силу духа и безмерно благодарен за твое сыновнее почтение. Но сыновья не должны жертвовать собою ради отцов. Цепь времен неразрывна, и поколения – суть звенья этой цепи. Ты сам видишь, как легко твоя душа вновь устремилась к родному берегу, лишь заслышав о нем. Так не борись с собой, не терзай себя впустую. Доверься мне, и я…

… Леголас не дослушал. Именно в тот миг, в ту короткую секунду все и произошло. Что-то вдруг взорвалось внутри огнедышащим шквалом, в доли мига превращая владевшую им безмятежность в сокрушительное, необузданное исступление. Почему он, как олух, дал заговорить себя вкрадчивыми посулами? Почему поверил, что отец лишь ищет его общества после долгой разлуки? Да когда ж он поймет, слепой болван, что нельзя верить эльфам! Отец даже не пытался его понять. Даже не дал себе труда скрыть, что снова грубо им манипулирует, навязывая ему свою волю и решение. Леголас доверчиво растворялся в дорогих ему воспоминаниях, а они на поверку были лишь приманкой, приспособленной, чтоб сбить его с таким трудом избранной дороги. Хватит… Ему и так несколько месяцев на каждом шагу лгали. Им и так всю жизнь манипулировали, водя перед носом честью престола, долгом кронпринца и прочей блестящей мишурой… Решение еще не успело возникнуть в мозгу, как тело само решило все за своего хозяина. Кинжал сам порхнул в руку, готовый быстро и навсегда разрубить узел многовековой обиды… Разум смолчал, пристально и напряженно ожидая развязки, но и не думая вмешиваться. Душа же и вовсе замерла в предвкушении долгожданной расплаты и пьянящего предчувствия свободы…