Одержимость (ЛП)

Я следовала дороге, проходя дома, они были не такие огромные, как у Хантера, но всё же чертовски большие. Мгновенье я обдумывала, не остановиться ли в одном из них. Все они были с длинными от потолка до пола окнами, но без света внутри. Тревога заполнила меня и тихий голос в голове заговорил, предупредив, что это была плохая, плохая идея.

Когда я зашла за поворот, перед моим взором появился павильон. Здесь было возвышение, похожее на сцену. Несколько небольших столов и стульев окружали её. Людей не было, хотя, если подумать, я даже ни в одном дворе не увидела автомобилей.

Они на лошадях, что ли, передвигались?

Это место напоминало жуткий город-призрак. Для полной картины не хватало только перекати-поле, пересекающее мощеную площадь. Я почуяла воду и предположила, что неподалеку должно было быть озеро. Но не слышно было ни звука двигателей, смеха или еще чего-нибудь. Проходя мимо павильона и пустых стульев, несмотря на теплую погоду я задрожала и обвила себя руками за талию. Были ли мы с Хантером здесь одни? Не понимая с чего вдруг, но я обернулась.

Там был домик наподобие длинных одноэтажных ранчо в деревенском стиле, похожий больше на детский лагерь. Перед ним стояла огромная красивая беседка.

Архитектура меня всегда завораживала, особенно если что-то было сделано руками. Способность ценить подобные вещи пришла ко мне после осознания мной того факта, что у меня не было творческой жилки, в то время как у моей мамы была склонность к этому.

Потянувшись к нему, я заметила, что детали беседки были великолепно выполнены. Спиральный рисунок представлял собой серию закрученных узлов, вырезанных на дереве. Рисунок покрывал каждый сантиметр панели и перил, и протягивался внутрь. Рисунок ни разу не прервался, так как узелки завивались вокруг колонн и, словно виноградная лоза, тянулись к потолку. Узор напоминал мне один большой переплетенный кельтский узел.

Пробежав пальцами по резным завиткам, я заметила, что внутри каждого завитка был другой рисунок: маленький круг с четырьмя кнопочками внутри, и каждая кнопка была соединена друг с другом тонкой линией. Внедрение такой крошечной детали было изумительным, способность к созданию чего-то такого замысловатого было поистине трепетным. Количество времени, вложенное в это произведение, поражало. Двинувшись к середине беседки, я попыталась найти, откуда начинался рисунок, но он был беспрерывным. Не было ни начала, ни конца.

Краем глаза я увидела, что дверь в домике открылась и оттуда вышел мужчина. Так значит, здесь были люди.

Мужчина был высоким, возможно ростом с Хантера. У него были темные, коротко стриженные волосы, острые черты лица и алебастровая кожа, как и у Хантера.

Такой же, как и Хантер.

Вот дерьмо. Осознание того, что он мог быть, как Хантер, то есть пришелец, заставило меня сделать шаг назад, в надежде, что темнота спасёт меня.

Одетый в обычные поношенные джинсы и рубашку, он поймал дверь одной рукой, придерживая ее открытой. За ним, улыбаясь ему, вышла высокая женщина. Ее хорошенькие щеки были покрыты румянцем, а светло-каштановые волосы были затянуты в высоком хвосте. Мужчина что-то ей сказал, за что был награжден игривым толчком. Отпустив дверь, он обернул свою руку вокруг ее талии, оторвав ее от земли, и поцеловал ее так, что я залилась краской.

Господи, я чувствовала себя частным детективом, наблюдая за ними.

Женщина снова оказалась на ногах, смеясь, она выкрутилась из его объятий. Они направились к павильону. На полпути, мужчина прищурился и посмотрел в ту сторону, где стояла я.

Я резко втянула воздух. Спустя один удар сердца он отвел взгляд, собственнически положив руку на поясницу женщины.

Я подползла вперёд. Мужчина был похож на Хантера, но женщина? Её кожа была светлой и она выглядела человеком, намного больше человеком, чем Хантер и этот мужчина. Но с другой стороны, что я знаю?

Я взглянула на дом. Там должен быть хоть какой-то телефон. А что, если внутри были еще такие же, как Хантер? Не причинят ли они мне вреда?

Действительно умно об этом думать сейчас, но я никак не могла заставить себя не думать о том, что возможно именно по этой самой причине Хантер говорил мне не выходить из коттеджа.

Теребя нижнюю губу, я вышла из беседки, не уверенная, что делать дальше. Мой поспешный, в панике продуманный план рухнул, словно обрушенная скала. Сдаться и вернуться в коттедж могло означать смерть для меня. Зайти в этот домик — также могло означать мою смерть. И о чем я только думала, впутывая в этот кавардак своего друга? С Хантером вероятно у меня был шанс выжить.

Шанс — не обещанный, не гарантированный. Огромная часть меня хотела закричать, что так нечестно, но я подумала о ребенке, который был у меня в офисе на прошлой неделе — мальчике, который провалил свой выпускной год. Закончил он так: мы сидели в моем кабинете и искали варианты, как ему можно было бы подтянуть учебу, и тогда до меня дошло, что он смог бы это сделать, несмотря на суровое отставание. У него был единственный шанс — заниматься с несколькими репетиторами. Это могло не сработать — вполне возможно было слишком поздно, но что я тогда сказала ученику?

— С репетитором у тебя есть шанс пройти, — сказала я.

И ученик воспользовался этой возможностью. Сбежав, я уменьшила свой единственный реальный шанс на выживание.

Если этот реальный шанс вообще есть.

…

Предполагалось, что этот деревянный брус должен был быть лошадью, потому что я всегда думал, что есть что-то волшебное в этих созданиях, но форма торса как-то напоминала женские нежно округлые бедра.

И потом там была грудь.

Когда я в последний раз видел лошадей, у них не было груди, которая бы отлично умещалась в мужских ладонях. Глядя на кусок дерева, я швырнул его через кабинет, где он отскочил от стула, не причинив особого вреда, присоединившись к куску дерьма, по которому я вырезал — куску дерьма с очертаниями груди.

Дерьмо.

Я сполз на кресло, и, оттолкнувшись пальцами ног, прокрутился на нем. Беспокойство зудело у меня под кожей. Я уже устал от того, что окружало меня в кабинете — книги, прочитанные миллионы раз, интернет, который, уверен, я весь перелопатил, и это чертов брусок с вырезанной грудью.

Мой взгляд скользнул к двери.

Но эти четыре стены, книги, Интернет и даже этот беспокоящий меня кусок дерева были лучше чем то, что ждало меня снаружи.

Я перекрутился в обратную сторону.

Пока мы с Сереной разговаривали на кухне, когда я касался ее лица, я видел проблески возбуждения вокруг нее, и даже сейчас мой член незамедлительно оживился в ответ. То же самое произошло и с другим моим голодом. Он клокотал у меня в чреве, обжигал мое горло, потому что я знал, какая, черт возьми, сладкая она была на вкус.

Вот почему я заперся здесь: потому что самоконтроль — относительно новая штука в моей практике.

Год назад или около того если я хотел что-то или кого-то, я шел за этим, как говорят, сломя голову. Я никогда не принуждал женщину. Они сами липли ко мне, иногда даже больше чем одна в одно и то же время. Вообще-то очень, очень давно такого не было, чтобы я хотел какую-то конкретную женщину. В основном они были для меня безымянными лицами и телами, постоянный бурный поток удовлетворения и насыщения.

Мне не нужно было питаться — только не после Лаксена, которго я недавно убил, и браслет с опалом на моей ноге помогал сохранить энергию и убивал часть нужды, но полностью с ней не справлялся. Больше похоже на никотиновый пластырь для заядлого курильщика. Но он ничего не мог поделать с моей оральной зацикленностью.

Мой член напрягся, и я закатил глаза, сделав еще круг. Я жаждал — жаждал вкус человека, как в плане питания, так и в сексуальном тоже. Твою мать. Если секс я мог получить на стороне, то что мне делать с питанием? Люди очень мало значили для нас в этом плане.

Я должен поехать в город, найти первую попавшуюся женщину со всеми зубами и вполовину приличным телом. Хотя в действительности женщине не нужны были все зубы для того, что было у меня на уме.