В объятьях демона (СИ)

Истомин же безуспешно продолжал названивать каждые два часа.

От волшебной мази Светы, рецепт которой знала только её бабушка, синяков не осталось. Так что на следующий день я пришла в университет, как ни в чём не бывало. Приготовившись слушать подколки Дубровиной и её свиты, очень удивилась, что они молчали. Мало того, Анджелина Джоли даже поздоровалась со мной по-человечески, что на неё было не похоже.

- Сегодня мы тебя одну не отпустим, - улыбалась Света, по-дружески меня обняв.

- Домой пойдёшь под конвоем, - шутил Генка.

- Вы идите. Я задержусь в читальном зале. Пора готовиться к курсовой.

- Только до темноты не задерживайся. Знаю тебя, сядешь за книжку и всё - пока всю не прочитаешь, не успокоишься! - причитала Света.

- До темноты и не получится. У меня сегодня смена в ресторане.

Друзья мои ушли. Я же направилась туда, где надеялась узнать всю правду, развеяв свои сомнения, которые мучали меня, не давая спокойно дышать, думать, одним словом, жить.

Через полчаса я уже сидела в читальном зале университета, обложенная книгами по древней литературе и учебниками по истории народов. Перебирая стопку, я хотела найти ту самую книгу, о которой упоминал профессор. Но её не было. Я ещё и ещё раз перебирала всю стопку.

- А вы уверены, что дали мне всю литературу? – обратилась я к библиотекарю.

- Конечно, всё, что есть в нашем зале по традициям и легендам древних тюрков, всё у вас.

Это было странно. Куда же подевалась книга древнего монаха?

- Ты не это ищешь? – услышала я за спиной.

Обернулась. Сзади меня на столе сидел Тан и протягивал мне книгу. Его глаза были чёрными, без всякого блеска. Лицо же было серьёзным. Он смотрел прямо мне в глаза. Я почувствовала неловкость, дрожь пробежала по телу.

Потянулась за книгой. Он поднял её выше, так, что сидя на стуле, я не могла до неё дотянуться.

- Так ты это ищешь? – повторил он свой вопрос.

- Возможно! - ответила я.

- Я не предупреждал тебя - не читать печальных сказок!

- Ты читал эту книгу?

- Возможно! - повторил он мои слова.

- Может быть, то, что ты находишь печальным, мне покажется совсем иным?

- У печали одно значение. Второго не бывает! - загадочно ответил Тан.

- Ну, так что ж? Ты не дашь мне книгу? – я смотрела на него в упор.

- Как же я могу запретить? Это не моя личная вещь. Хотя, может, будет лучше, если ты её прочтёшь. Ты ведь всё равно не успокоишься? – он продолжал меня сверлить взглядом, от которого дрожь по телу стала ещё сильней.

- Я пишу курсовую по этой теме, поэтому мне нужно знать всё.

- Ну, а если тебе не понравится это «всё», что будешь делать тогда? – не унимался Тан.

- Тогда и посмотрим.

Он опустил руку, в которой держал книгу, я выхватила её, пока он не передумал.

Тан встал со стола и медленной походкой направился к выходу. Я провожала его взглядом. Он же ни разу не обернулся.

И вот передо мной лежала та самая таинственная книга, в которой, я чувствовала, были все ответы на мои вопросы. Я открыла её и погрузилась в иной мир…

«Босфор, как всегда, успокаивал. Таинственный и прекрасный в любое время, он и сейчас манил своей древней дивной красотой, которая так много говорит сердцу, рисуя в воображении сказочные картины: русалок на обрывистых скалах, караваны кораблей с товарами из заморских стран. Луна, купаясь в проливе, всё дальше и дальше удалялась, оставляя за собой след, который играючи пытались смыть волны, с шумом плескавшиеся о берег. Любой, увидевший эту картину, оставался навсегда пленённым проливом.

Только здесь он чувствовал себя спокойно, стоя на летней веранде и любуясь сим творением всевышнего. В домашнем одеянии, ярко-красном шёлковом халате в пол, подвязанном золотым поясом, и без надоевшей и столь неудобной чалмы на голове, он, как давний пленник пролива, не мог отвести от него глаз, погружённый в свои мысли, которые вот уже несколько дней не давали ему покоя. Он и сам был всевышним. Именно это и удручало его ещё больше. Ведь именно от него зависела сейчас жизнь человека. И не просто человека – жизнь наложницы, сумевшей покорить его сердце. По законам страны, он должен был казнить предательницу, но, по законам сердца, он мечтал бы простить ту, которая сумела это сердце растопить.

И сейчас два человека боролись в нём: правитель всемогущей державы и простой смертный, полюбивший первый раз за свои тридцать лет, полюбивший навсегда и бесповоротно.

Мысли его нарушил шум и копошение за дверью. Султан обернулся.

Послышался стук в дверь.

Медленным шагом, держа руки за спиной, чинно и благородно, как и положено повелителю, падишах направился в покои.

- Войдите! - наконец, ответил он, приподняв полы халата и усаживаясь всё так же не спеша и осторожно в своё кресло из чистого золота и красного бархата, стоявшего троном посередине комнаты.

Дверь в покои распахнулась, и на пороге появился его верный слуга, его правая рука, его преданный помощник и товарищ – Корай-паша. Он подошёл к трону султана, склонил перед ним свою голову:

- Мой господин, пришли главный евнух Али-ефенди и Небахат-калфа.

- Пусть войдут! - не шелохнувшись и не моргнув, ответил султан.

Через пару минут на коленях перед троном султана стояли его верные поданные.

- Вы приняли решение, мой господин? - с дрожью в голосе, взяв на себя смелость начать первым столь важный и неприятный разговор, спросил Али-ефенди. - В гареме переполох. Все только и говорят, что о произошедшем. Наложницы бунтуют, мой господин, прося наказать предательницу и изменницу. Боюсь, я больше не в силах сдерживать их гнев.

Султан, превозмогая болью в сердце, разрывавшемся в тот момент, принял, наконец, решение, которое от него ждали несколько дней, для него же ставшими самыми мучительными.

- Корай-паша! - обратился он к своему слуге.

- Слушаю, мой господин.

- Пишите приказ! И пусть завтра все готовятся к казни!

Он поднялся с места, и чтобы скрыть наворачивающиеся на глаза слёзы, быстрым шагом направился к окну. Встав спиной ко всем находившимся, скрестив по привычке руки, он вновь обратил свой взор к проливу, дав понять, что не желает больше никого видеть в своих покоях. Все поспешили удалиться. Последним выходил Корай-паша, плотно закрыв за собой тяжёлые двери.

Султан вновь остался один на один со своими мыслями. Правильно ли он поступил? Тут же успокаивал себя, изменившись в лице, с которого уходила жалкая задумчивая улыбка, уступая место строгому уверенному взгляду:

- Я – султан, правитель Османской империи. Я не могу поступить иначе. Как бы не болело моё сердце, моя страна превыше всего. Она предала меня, а, значит, предала и народ. Поэтому она должна умереть, ибо предателям не место на этой земле!

… В это же время далеко от роскошных покоев султана на холодном каменном полу темницы, закованная в цепи, сидела та самая наложница, о которой не мог забыть повелитель. Она и не подозревала, что её судьба была уже решена. И эта луна, на которую любовалась она в маленькое отверстие темницы, мало похожее на окно, светила ей в последний раз.

Мысли её были далеко отсюда. Айнур, как звали наложницу, вспоминала свою прошлую счастливую жизнь, ту жизнь, когда она была просто Анной.

… - Согласна ли ты, раба божья Анна, взять в супруги раба божьего Елисея и быть с ним вместе и в горе, и в радости…- эхом для неё звучали слова священника в маленькой церквушке на краю деревни.

Она смотрела на того единственного, кому давно уже отдала своё сердце. Он тоже не сводил с неё глаз.

С нетерпением ждала она этого дня, долгими вечерами с подружками вышивая себе приданное. И всё ещё не могла поверить, что он наступил.

Все близкие и родные были рядом. Отец ласково обнимал за плечи мать, плачущую от радости и гордости за свою старшую дочь. Младшая сестрёнка улыбалась, еле сдерживая себя, чтобы не подбежать и заключить в объятья свою любимую сестру. Двое младших братьев сидели, насупившись, видно, обижаясь, что сегодня всё внимание досталось не им.