Больше, чем что-либо на свете (СИ)

Одного взгляда на незнакомку Рамут было достаточно, чтобы понять: перед ней очень любопытный и сложный случай. И не просто случай, а искалеченная уродством судьба... Девушка носила крупную опухоль: правая сторона лицевой части черепа казалась как бы раздутой изнутри. Новообразование захватывало собой глазницу, скулу и висок.

– Не бойся, дорогая, позволь мне тебя осмотреть, – сказала Рамут, поднимаясь с пенька. – Как тебя зовут?

– Нечайка, – пробормотала та.

Усадив девушку на пенёк, Рамут обследовала опухоль. Та располагалась не только под кожей, но также поразила кость и проникла внутрь черепа. Давя на мозг, она вызывала головные боли, а сжатый и оттеснённый ею глаз почти не видел.

– Давно ли у тебя это? – спросила Рамут.

– С детства, – ответила Нечайка. – Матушка говорит, что сперва просто пятнышко было, а потом шишка начала расти.

Девушка уже смирилась с мыслью, что замуж её с таким уродством никто не возьмёт. Здоровая часть её лица отличалась правильными и тонкими чертами, а глаза были красивого светло-голубого цвета – более тёплого, чем у Рамут, нежно-весеннего.

– Батюшка говорит, что когда я родилась, он Маруше жертву не принёс, – вздохнула Нечайка, теребя кончик светло-русой косы. – Вот богиня и осерчала... И отняла у меня красоту.

– Думаю, Маруша тут ни при чём, – проговорила Рамут, просвечивая взглядом её череп и оценивая сложность возможного вмешательства. Часть кости явно придётся удалять. Трудность представляла и близость лицевого нерва: повредишь его – и лицо девушки станет неподвижной маской.

Семья Нечайки жила небогато, ютясь в небольшом доме. Её старший брат уже привёл жену, и они воспитывали двух маленьких дочек. При виде Рамут все поднялись из-за стола, не сводя с гостьи напряжённых взглядов.

– Матушка, батюшка, это госпожа Рамут, она лекарь, – сказала Нечайка родителям. – Она говорит, что может мне помочь.

– Благодарствуем, госпожа, но помощи нам твоей не надо, – сказал отец семейства, огладив седеющую бороду и пошевелив кустистыми бровями.

– Я понимаю, почему вы так настроены, – молвила Рамут терпеливо и мягко. – Мои сородичи напали на вашу землю, и вы считаете меня врагом... Но поверьте, война мне не по душе, моё призвание – лечить и помогать. Прошу вас, не отказывайтесь! Я попробую избавить вашу дочь от опухоли, которая мучает её и причиняет боль. Скорее всего, в дальнейшем она будет только расти и давить на мозг всё сильнее. Во-первых, это страшная боль, а во-вторых, могут не выдержать кровеносные сосуды в голове. Это не просто уродует её, это несёт опасность для её здоровья. Девушка может потерять речь и способность двигаться. Лечение необходимо!

– Нам всё равно нечем заплатить тебе, – хмуро проговорил отец. – Значит, судьба у дочки такая...

– Её судьба может измениться, – убеждала Рамут. – Мне ничего не нужно от вас, я просто хочу помочь. Так велят мне мои душа и сердце.

– Мы слышали про то, как ты исцелила сына Рыницы, – вставила слово мать, такая же светлоглазая, как Нечайка. – Парнишка бегает вовсю, а раньше ведь едва ходил... Да, отец, и клыки у него с тех пор не выросли, и на луну он тоже не воет, – добавила женщина, закрыв рот мужу, который собрался что-то возразить. – Ну и что же, что госпожа – навья? Ежели она и впрямь хороший лекарь, то пускай и нашу дочку вылечит.

В итоге родители согласились отпустить Нечайку на лечение. Рамут предупредила их, что операция предстоит рискованная, девушка может потерять много крови; всё будет зависеть от её собственных сил и живучести. Подготовив инструменты и погрузив Нечайку в обезболивание, Рамут приступила к делу. Она старалась по возможности уменьшить кровотечение, прижигая мелкие сосуды и перевязывая крупные. Поражённые кости, утолщённые и разросшиеся, походили внутри на заполненную жидкостью губку; удалить пришлось весьма большой кусок. Когда в ведёрко упала окровавленная виновница головных болей Нечайки, Рамут тихонько выдохнула и принялась придавать лицу девушки здоровые очертания. Глазное яблоко встало на место, также Рамут поработала над восстановлением зрительного нерва, а потом лечебным воздействием начала создавать на образовавшихся «дырках» костную сетку. У навиев отверстия в черепе зарастали за сутки-другие, а Нечайке предстояло ждать от месяца до двух. Рамут опасалась, что на людях её целебный дар её не сработает, но всё оказалось не так плохо. Ей удавалось значительно подстёгивать восстановление костей и нервов, хотя человеческое тело было не так отзывчиво к лечению. Хрупкость и уязвимость людской плоти заставляла Рамут работать осторожнее и бережнее, а ещё дело осложнялось тем, что она не могла прибегнуть к помощи хмари. То, что для неё самой и её сородичей являлось источником силы и жизни, людям наносило лишь вред.

Девушка перенесла операцию стойко. Кровопотеря была большой, но не смертельной; Рамут не стала сразу выводить Нечайку из обезболивания, решив подержать её в таком состоянии денька три-четыре. Работала Рамут за запертой дверью, чтоб дочки случайно не заскочили; когда она выносила девушку из комнаты, из сумрака раздался голосок Драгоны:

– Матушка... Ну, как она?

Девочка сидела под дверью, обхватив руками колени, и у Рамут ёкнуло сердце: ждала, переживала, как за родную... Устало улыбнувшись, она ответила:

– Всё будет хорошо, она поправится. Не волнуйся, детка. Иди спать.

Ей и самой не помешало бы вздремнуть: напряжённая работа вымотала её до дрожи под коленями, но негромкий стук в дверь возвестил, что отдых откладывается. Рамут, сбросив с себя окровавленный передник и умывшись, пошла открывать.

Это были взволнованные родители. Брови резко выделялись на бледном лице отца, а мать прижимала к груди узелок.

– Как там Нечаюшка? Жива ли хоть?

– Жива, жива, всё хорошо, – успокоила Рамут. – Ваша дочка перенесла лечение благополучно.

Оба родителя с облегчением выдохнули. Глаза их радостно заблестели, а мать даже завсхлипывала, вытирая слёзы краем платка.

– А можно её увидеть? Мы тут ей одёжку сменную принесли и съестного...

– Она сейчас спит, – сказала Рамут. – И будет спать несколько дней.

Она всё-таки проводила родителей к девушке, которая лежала, тепло укрытая одеялом. Многослойная повязка окутывала её лицо, виднелись только ноздри, рот и один глаз. Мать, присев на край постели, с блёстками тревоги во влажных глазах всматривалась в Нечайку.

– Ох, доченька... – Склонившись ближе, она вслушалась. – Дышит... И правда живая!

– Тише, мать, не буди её, – прошептал отец, опустив широкую ладонь на плечо жены.

Позволив им немного побыть с дочерью, Рамут вывела их из комнаты.

– Одежду оставляйте, пригодится, а о питании не беспокойтесь. У неё будет всё необходимое, – заверила она.

– А завтра... завтра можно к ней прийти? – волновалась мать.

– Приходите, если хотите, но Нечайка всё ещё будет погружена в сон. Это нужно, чтобы она не чувствовала боли. – Усталость наваливалась тяжёлой пеленой, даже язык еле ворочался во рту у Рамут.

Проводив родителей, она сползла по стене на корточки. Давно, очень давно она так не выкладывалась... Даже в Обществе врачей в Ингильтвене Рамут не работала так напряжённо, как сегодня – вдали от дома, на чужбине, окружённая терпящими военное бедствие людьми. Она вкладывала в каждое движение пальцев весь свой дар, всё вдохновение и мастерство, всё отчаянное, как натянутая струнка, желание помочь этой девушке. Такое непростое вмешательство требовало хотя бы одного, а лучше двоих помощников, но Рамут каким-то чудом справилась одна.

Лёгонькая ладошка Драгоны опустилась на её плечо.

– Идём, матушка... Тебе надо покушать и отдохнуть.

Рамут улыбнулась дочке сквозь пелену мертвящей усталости.

– Для еды уже поздновато, детка. Я лучше сразу в постель... Минушь уже спит?

– Нет, она тоже волнуется за Нечайку. – И Драгона прильнула к Рамут, обхватив её шею тёплым кольцом объятий.

– Не надо волноваться, она поправится. – Рамут закрыла глаза, скользя пальцами по шелковистым и чёрным, как у неё самой, волосам девочки. – Ты откуда её вообще притащила-то?