Между небом и землей (СИ)

— Эй, вы там! Хватит шуметь! — послышался хрипловатый голос откуда-то справа.

— О, мистер Бёрджесс, — обратилась МакГонагалл к висевшей неподалеку картине хмурого волшебника, который обычно хаял каждого, кто нарушает тишину в этом коридоре.

Сейчас он был явно не в духе после того, как замок гремел взрывами и содрогался от баталии чуть меньше суток.

— Вы знаете пароль?

— И что с того? — грубо ответил тот, нахмурившись ещё больше. — Я не имею права разглашать его, если директор сам не удосужился вас предупредить.

— Последний директор Хогвартса — Пожиратель Смерти! — вскрикнул Гарри так громко, что изображение старика вздрогнуло.

Гермиона положила руку Гарри на плечо, призывая к спокойствию.

Отвратительная гримаса презрения в сторону присутствующих от этого портрета дала в очередной раз понять, что он учился когда-то вовсе не на Гриффиндоре.

— Сэр, прошу вас, — снова делая голос смиренным, повторила попытку Гермиона. — Нам действительно нужно туда попасть, это очень важно.

— Я не буду выдавать пароли всяким г… магглорожденным, — поправился тот, глядя в сердитые глаза МакГонагалл.

— Гордон, будьте благоразумны, мы не собираемся нарушать ни чьих прав, но кабинет директора никогда не должен был принадлежать Амикусу Кэрроу!

Вредный волшебник презрительно фыркнул.

— Он и Северусу Снейпу не должен был принадлежать, несмотря на то, что он слизеринец! Это оскорбляет школу! — рычал он.

Никто не собирался отступать от уговоров и, в конце концов, портрет слизеринского декана, который кода-то очень давно преподавал здесь травологию, сдался.

— Пароль: Amicus Socrates, sed magis amica veritas*, — рявкнул он, устав с ними бороться.

— Спасибо, Гордон, — вежливо произнесла МакГонагалл.

...Шляпа находилась на одном из самых видных мест, на полке возле держателей, на которых раньше крепился меч. Осторожно Гарри снял её с постамента и отдал в руки Гермионе.

— Гарри, мальчик мой, — послышался серебристый голос с портрета Дамблдора.

С какой-то странной печальной радостью Гарри заметил, что в кабинете не появилось портрета Северуса Снейпа, а значит, он был еще жив.

— Ты позволишь остаться с тобой наедине? — всё таким же сладостным голосом продолжил Альбус, оглядывая присутствующих.

МакГонагалл незаметно кивнула и предложила Рону и Гермионе незамедлительно удалиться. Гарри смотрел на картину: Дамблдор казался живым, просто заключенным в какую-то странную нарисованную тюрьму, в которой ему придется провести остаток вечности. Он взирал на него из-за своих неизменных очков-половинок, ждал, пока Гарри устроится удобно на кресле, которое придвинул поближе к портрету.

— Прости, что не могу предложить тебе чай, — улыбнулся он, взглянув на раму.

— Я знал, что ты рано или поздно придешь. Думаю, мой мальчик, пришла пора открыть тебе кое-что.

Гарри посмотрел внимательно на Дамблдора, что еще он скрывал? Конечно, этот старый волшебник вечно плел паутину интриг, играл в шахматы, главной фигурой в которых был Мальчик-Который-Выжил.

— Профессор, в этом нет смысла, война проиграна, — опустошенно произнес Гарри.

— Война не окончена, пока последний из нас не сложит палочку, — многозначительно ответил Дамблдор.

— Я должен показать тебе последнее воспоминание, — прерывая задумчивую паузу, продолжил он.

— Воспоминания о Томе Риддле?

— Оно связано с ним неразрывно и связано с твоей судьбой, мой мальчик. Память принадлежит Северусу Снейпу.

Портрет Дамблдора открылся, показывая Гарри потайную нишу, где находился прозрачный сосуд с серебристым содержимым…

*

Северус шел сзади, ощущая на своей спине палочку Беллатриссы. Невесомой походкой шагом впереди плыла Анна. Легкая поступь серебристой лани не выдавала страхов, шагов не было слышно. Поднятая вверх голова выражала готовность. Странное одеяние на ней: невесомое белое платье на тонких едва различимых бретельках, облегающее фигуру, доходящее до щиколотки — платье, в которое её заставили облачиться… Оно придавало ей вид ангела. Ангела, идущего на смерть. Сначала Анна отказывалась это надевать, но Беллатрисса ехидно указала палочкой на Северуса, и ей пришлось подчиниться.

…Последние часы вместе были сокровенной любовью, в которую они погрузились с головой, отдавая души на растерзания прелюбодеянию — последнему шансу в их жизни принадлежать друг другу физически, Северус заберет это время счастья с собой на веки. Это было божественное соитие, которое представлялось ему как дурманящий сон. Идя на смерть, они были счастливы, не считая, что на земле у них остались незаконченные дела. Хрупкое существо, способное проникнуть в душу и вылечить её, ясные глаза, оберегающие от страхов, такая простая и печальная улыбка вытащили к свету его отсыревшее от постоянного пребывания в смятении сердце. Анна спасла чудовищного монстра подземелий, освободила от боли и самобичевания, очистила почерневшую душу от грязи, подарила любовное покаяние. Совершенно разные, совершенно неподходящие друг другу, они разыгрывали спектакль любви ангела и демона под названием «жизнь». Одно нерушимое прекрасное чувство вылилось в неприкосновенное движенье к смерти. Северус постоянно думал о том, что не может мыслить так эгоистично, но он отчаянно хотел забрать её с собой, словно искуситель возжелал её кроткую прекрасную душу, открытую только для него. Забирая её с собой он не чувствовал вины, словно дарил спокойное счастье девушке, которой едва исполнилось семнадцать. Никто не смел забирать чужие жизни, но она шла за ним добровольно, смерено.

Вина…

Сколько ошибок совершила его грешная душа в жизни? Не счесть. Но один вопрос, мучивший Северуса, постоянно возникал в сердце: «Почему я, почему это прекрасное создание выбрало меня?». Он винил себя даже за неприметную внешность, ведь Северус не был красив; он всегда отличался худобой, еще в детстве его звали сальноволосым ублюдком, но его волосы никогда не были грязными, просто распадались на отдельные пряди, и ему, честно говоря, было плевать на это, но прозвище так и осталось. Бледность его кожи отнюдь не выглядела аристократично, скорее болезненно. Похожий на мать, он имел какую-то притягательную для Анны таинственность, которую отталкивал от себя в неверии, что она видит в нем мужчину. Его крючковатый тонкий нос и тонкие бесцветные губы придавали ему строгий вид. Непонятно, как это милое, существо, по имени Анна могло польститься на ворона, всегда одевающегося в черное — грубого, несносного, холодного мужчину с тяжелым характером? Заслуживает ли Северус этого странного счастья? Глядя на неё, он вспоминал детскую маггловскую сказку «Красавица и Чудовище». Парадокс, минус и плюс, которые притянулись, и пусть эта присказка вновь доказала свою действенность, он все же не способен был поверить, что обладает любимой.

В огромном помещении, служившем Малфоям главной гостиной, не было мебели, её убрали, расчистив место для языческого жертвоприношения. Именно так будет выглядеть действие, которое должно произойти здесь. В комнате царил полумрак, лишь в центре под потолком висело несколько свечей, освещая импровизированную сцену.

Северус ухмыльнулся; где же сам Мефистофель — главное лицо спектакля? Но Темного Лорда не было, однако по периметру огромного зала стояли фигуры в черных капюшонах, ожидая первого акта. Самые близкие слуги. Неужели Волдеморт решил сделать всё настолько театрально, показать в очередной раз свою власть Пожирателям? Как это похоже на него. Душегуб на пиру смерти найдет развлечение, поиграет в Бога, утвердится в этой роли; скоро он получит воистину божественную силу, уничтожит все живое… Северуса поражали эти мысли, которые не приносили никаких эмоций, страх вообще не существовал, словно его вычеркнули из списка эмоций, которыми он обладал. Лишь несвоевременная саркастичная ухмылка присутствовала на его лице.

*

Забавно до дрожи. Это какой-то спектакль, разыгрывающийся для голодного зрителя? Волдеморт превзошел все мои ожидания. Стоящие со всех сторон зрители так же были частью декораций жертвоприношения, их черные капюшоны скрывали от меня лица, но не эмоции. Кто-то, откровенно говоря, находился в состоянии предвкушения, мандраж в преддверии отличного зрелища. Были и те, в чью душу прокрался страх — эти Пожиратели встали с одной целью на сторону Лорда, чтобы их не прикончили, три или четыре, буквально зевая, ожидали времени, когда все это закончится. И лишь несколько человек испытывали какие-то странные эмоции, непереводимые, не имеющие смысла в этой ситуации. Увидев нас с Северусом, большинство испытали презрение…