But you remember? (СИ)

- Святые бабульки, вообще, возомнили, что это дети дьявола в мир вышли. И самое забавное их слушают и веруют им. Считают, что это их Бог за что-то наказывает! - мужчина залился смехом, откидывая голову назад.

- Тебя это забавляет? – её голос звучит хрипло и грубо.

- Да, - Лео перестаёт смеяться и чуть склоняет голову набок, разглядывая свою пленницу. – Там есть и про мальчишку, почитай. Я даже и не думал, что Паркинсон переступит свой страх.

Гермиона замирает на мгновение и с дикой паникой в сердце медленно разворачивает Пророк и переворачивает страницу. Статья небольшая, но зато снимок в половину одной страницы. Она видит, как лекарь что-то говорит и отворачивается, чтобы закрыть дверь в палату и там, в самом уголке, за дверью она замечает Драко. Он стоит боком и смотрит вниз, затем дверь закрывается. И всё вновь повторяется. Прищурившись и попытавшись вчитаться, она уловила основную, важную для неё новость – Скорпиус очнулся и здоров, но какое-то время будет ещё наблюдаться.

Облегчение опьяняюще просочилось внутрь неё, заставляя свободно выдохнуть.

- Что ты сделал с Паркинсон?

- М-м-м, - мужчина поднялся со стула и опустился на край постели, подминая под себя одну ногу, Гермиона резко шарахнулась в сторону, но он схватил за цепь, прикованную к правому запястью, и резко притянул к себе. Девушка вскрикнула, жалящая боль в руке оказалась достаточно острой, и ей пришлось вернуться в прошлое положение, только чтобы металл не врезался в рану. Теперь его лицо оказалось в нескольких сантиметрах от неё. Он ещё ни разу не был так близко. – Ничего я не делал с Паркинсон. Она сделала всё сама. У неё был выбор. – Лео натянул цепь, заставляя пленницу слушаться, и тем самым она оказалась ещё ближе, теперь он мог разглядеть её кожу, каждую морщинку, каждую частичку её бледной кожи. – Убежать и лишить мальчика жизни или принести себя в жертву.

Его маниакальная расплывающаяся улыбка взбесила её ещё сильнее, Гермиона задрожала от лютой ярости, клокочущей внутри.

- Какая же ты мразь… - прошипела она, вкладывая в каждое слово всю ненависть и отвращение, обдавая его подбородок горячим дыханием. В эту минуту ей было глубоко наплевать на свои ощущения. Вложив всю силу в руки, Гермиона резко дёрнулась, закидывая цепь на шею мужчины и дернув на себя, заставила хватать ртом воздух. Лео зарычал и захрипел на вдохе пытаясь дотянуться до кармана с палочкой. Откуда эта внезапная ярость и сила у истощённой девушки ему оставалось только гадать. Только на это не было никакого времени.

По тонким рукам заструилась горячая полоска крови, металл нещадно сжался на руках, и она зашипела от бесконечной жалящей боли, стараясь из последних сил держать цепи на шее мучителя. Лео ещё раз дёрнулся и локтем ударил девушку вбок, как только хватка ослабла и послышался тихий вскрик, он потянулся за полочкой и быстро подскочил на ноги.

- Круцио!

Омерзительное красное пятно моментально впиталось в худое тело и заставило метаться в агонии. Громкий крик столкнулся со стенами, резонируя, заставляя тонуть. Гермиона выгнулась в спине, зажмурившись и разрывая больное горло в очередном крике. Боль не знала пощады, она врезалась в её тело раз за разом, заставляя зудеть и умолять остановиться. Но девушка не умоляла, она переходила от крика в какое-то неразборчивое бормотание и цеплялась ногтями в свою шею и грудь, раздирая кожу. След за следом, оставляя на коже красные раздражённые полосы, раз за разом пока не сдиралась кожа и не проступили кровавые подтеки.

Теперь к следам на руках, добавятся раны на шее и груди. Опять же, сделанные ею.

Боль пульсацией медленно отступала. Лео опустил палочку, и грубо сжав острый локоть, дёрнул жертву в сторону, заставляя, перекатится на спину. Последовал удар по лицу и грубый мужской голос ворвался в сознание: «Ещё раз так сделаешь, и твои конечности будут разбросаны по всей Англии».

И он ушёл, захлопнув дверь. Гермиона даже не почувствовала боли, когда её ударили по лицу, только горячую волну, поселившуюся в коже. Тяжело дыша, она медленно повернула голову набок и повернулась следом, глухо застонав от боли во всем теле. Дрожащие пальцы, запачканные в её же крови потянулись к газете. Там, где она могла совсем мельком увидеть изображение Драко. Задумчивого, уставшего и такого родного Драко. Желанного и любимого.

Она всхлипнула и подмяла под себя газету утыкаясь лицом в неё и прошептала: «Пожалуйста…найди меня…пожалуйста…»

***

Пожелтевший клочок газеты, что держала женщина в руках, раз за разом воспроизводил тёплую улыбку беззаботного юноши по имени Лео Бастьен. Нарцисса сидела в кресле у постели спящего внука. Комнату ярко освещало обеденное солнце и ласкало любого тёплыми пятнами. Скорпиуса выпустили из больницы, как только он смог встать на ноги. Мальчик прибывал в неестественном для него настроении: замкнут и неразговорчив. Он отвечал, что отцу, что бабушке очень коротко и только по делу. Драко практически все время был рядом с сыном, покорно и в роли наблюдателя сидел у камина. Сказать, что его беспокоило поведение ребёнка, ровно как ничего не сказать.

- Мама? – раздался тихий голос Драко с постели.

Мужчина умудрился задремать рядом с ребёнком, пока убаюкивал его ко сну. А открыв глаза, он видит свою мать, сидящей в кресле с гипнотизирующим взглядом над клочком газеты. Нарцисса не сразу отреагировала, оставаясь всё так же неподвижной и с морщинкой задумчивости на лбу.

- Мам, - Драко осторожно приподнялся, дабы не разбудить сына и сел на край постели. – Я уже не первый раз вижу тебя с его фотографией. Что-то не так?

- Да, - как-то неопределённо и голубые глаза обращаются к мужчине. – Вы уверенны, что юноша погиб?

- Мы получили подтверждение из французской прессы и их суда.

Нарцисса ещё несколько минут выжидающе вглядывалась в глаза Драко, словно ища там что-то, что-то такое, что она так старательно пытается выкопать в своей памяти. Губы дрогнули, и она судорожно вздохнула, сминая бумагу в ладони. Шорох смятой бумаги и потрескивающие угли в камине, вот единственное что из звуков будоражило комнату. Драко удивлённо расширил глаза и раскрыл рот, чтобы что-то сказать, но женщина быстро поднялась и направилась из комнаты куда-то к видимой только ей цели.

Как давно Нарцисса Малфой не была на этих этажах, практически позабыв, что здесь за комнаты покоились. Коридоры не отапливались и не освещались, кроме естественного света из широких окон. Домовики исправно держали в чистоте последние этажи просто потому что обязаны были и неважно, что оставшиеся потомки семьи Малфои вовсе здесь не бывали. Вот широкая лестница третьего этажа, стук каблуков эхом ударялся о голые стены. Здесь не было ковров, не было канделябров со свечами, не было жизни. Нарцисса озиралась по оставшимся картинам на стенах, что практически пустовали, она ускоряла шаг, в спешке, заглядывая по комнатам, и даже не старалась при выходе из них закрыть двери. Почти бегом женщина вернулась к лестнице и держась за ледяной камень перил, поспешила подняться на четвёртые этажи. Ей нужно было найти одну-единственную картину, которую ещё Люциус многими годами ранее приказал перенести на верхние этажи. Дверь, ещё одна дверь и вот широкая арка, пропускающая в широкий зал. Мраморный пол, жадно впитывал в себя яркие лучи солнца, тоненькие просвечивающиеся занавески слегка колыхнулись, когда хозяйка дома подобно вихрю пронеслась по всему залу, резко останавливаясь у массивного камина. Над камином возвышалась огромная картина практически до самого потолка. Чёрное полотно свидетельствовало о том, что обитатели картины давно уже покинули её. Скользнув взглядом по золотой раме Нарцисса неуверенно, но позвала человека: «Николя. Николя Бастьен!»

Казалось бы, время замерло и чертовски медленно тянулось. Грудь женщины вздымалась, а руки сжимались в кулаки. Прямая спина и сосредоточенный взгляд на чёрное полотно. Она даже и не заметила, что была в этой комнате уже не одна. Сосредоточенный взгляд серых глаз метался от матери к картине и обратно. И вот, тихий еле различимый шорох раздаётся с картины и с левой стороны от золотой рамы вышел мужчина в коричневом сюртуке с сапогами до колен и небрежно расстёгнутым воротом рубахи. Мужчина выглядел молодо, но если Драко не изменяла память, на тот момент, когда рисовалась картина, ему было за тридцать, если не больше. Николя Бастьен это был довольно высокий мужчина с блекло-рыжей шевелюрой, зелёными глазами, что так лукаво, и уже знакомо, улыбались.