Правила побега с обнаженным оборотнем (ЛП)

Я хорошо помню, как представляла дальнейшее развитие этих отношений. Мои родители были женаты почти сорок лет, и я не могу припомнить ни одного случая рукоприкладства вплоть до их смерти. Они даже не ругались, потому что могли идти на компромисс и знали, как нужно обращаться друг с другом. Мне казалось, что именно это я и нашла в Гленне. Он был внимательным, милым. Именно с таким парнем, надежным как скала, обычно рекомендует вам встречаться мама. Что ни случись – на него всегда можно положиться.

Находиться вдвоем с Гленном было не самой сложной задачей. Куда как сложнее оказалось проводить время с кем-либо еще. Мне импонировали в Гленне целеустремленность, педантичность и застенчивость. Они отличались от привычных замашек мускулистых и спортивных альфа-самцов, с которыми я обычно встречалась, постоянно конкурируя за их внимание с десятком друзей и интересов.

Очень приятно вести беседу с человеком, который не пялится на официантку или вдруг высмотрит и метнется через весь ресторан к кому-нибудь, с кем вздумалось поболтать. А я в эти десять минут должна играть с хлебными палочками и ждать, пока он наговорится и наобнимается со своим братаном из местечковой баскетбольной лиги.

Проблема заключалась в том, что застенчивость Гленна стала моим пунктиком. Гленн спокойно мог часами чатиться с незнакомцами или сидеть за он-лайн играми, но не желал мириться с моими служебными обязанностями или обычными вечеринками c коллегами. По его словам, он достаточно времени проводил в компании моих сослуживцев, и они получают достаточно моего драгоценного времени. Прежде чем я смогла осознать, что же происходит, Гленн методично лишал меня любого общения, препятствуя встречам с друзьями и приятелями. Он дулся, когда я собиралась встретиться с подружками, ноя, что для него у меня никогда нет времени. Однажды даже спрятал ключи от моей машины, чтобы я не смогла уехать, утверждая, что это шутка такая, и что я просто вынудила его так поступить, ведь он очень сильно меня любит.

Естественно, я не могла сказать друзьям: «Гленн не хочет, чтобы я с вами встречалась» – это звучало слишком деспотично и непристойно. Поэтому, когда я перестала общаться с ними, они решили, что я сама так захотела. А я была из тех женщин, которые не могут поддерживать вялотекущую дружбу после того, как между людьми легла трещина. Теперь я превратилась в типичную героиню поучительных истории, которые любят печатать в Космо.

Время шло, большинство проблем Гленна стали моими проблемами. Мы объявили о помолвке, стали жить вместе. Казалось мелочно и недальновидно бросать жениха только из-за небольших причуд. Эти причуды увеличивались и росли так постепенно, что я не заметила, как они перешли все границы. Если бы я его любила, то оделась бы поженственней, не стригла бы волосы, готовила бы то, что ему нравится, с радостью оставалась бы дома на все выходные, по его примеру. Если бы любила, не отключала бы телефон, хотя правила больницы этого не допускали. Я бы не обращала внимания на небольшие «инциденты», которые случались, когда Гленн злился, как после спора об аренде, например, когда я «зацепилась» за его ногу, упала и приложилась головой о журнальный столик. Я бы отвергла неудачную напыщенную свадебную церемонию с белым подвенечным платьем и согласилась расписаться на карибском пляже, что, впрочем, мы и сделали, в один не слишком знаменательный уик-энд. Тогда вечером я пришла с работы, и Гленн предъявил мне билеты на самолет.

Я как та пресловутая лягушка, которую незаметно для нее самой сварили в кастрюле, медленно и постепенно увеличивая температуру.

И потом это были «семейные заморочки». Мои прекрасные рациональные родители считали меня, свое единственное чадо, данное им в конце жизни, чудом и наградой. Наши отношения, хоть и довольно близкие, отличались от общепринятых – родители относились ко мне не как к ребенку, а, скорее, как к маленькому взрослому. Я была разочарована тем, что Гленн не захотел проводить с ними время, утверждая, что они его не любят. Якобы мой отец во время визита постоянно давил на него, словно на допросе, а мать слишком меня опекала.

Перед каждыми семейными посиделками он закатывал грандиозный скандал, так что мы либо никуда не ехали, либо я накануне всю ночь рыдала в подушку, что вызывало у родителей напряжение и неудобные вопросы. В конце концов мне стало проще врать маме про несуществующие планы или внезапное дежурство на работе. Пока Гленна еще умиротворяли мои усилия «сосредоточиться на наших отношениях», он просто ворчал, что не понимает, зачем мне нужно постоянно встречаться с родителями.

Я пыталась убедить себя, что Гленну просто нужно время, чтобы узнать и принять моих родителей. Но спустя два года после моей свадьбы у мамы обнаружили рак поджелудочной железы, а через полгода ее не стало. Отец так и не оправился от потери – умер во сне через год. Мне так их не хватает, особенно на Рождество и день рождения. Но я не могу винить Гленна за то, что не уделяла им должного времени, я виню его в другом – он ждал, что я быстро забуду о родителях и не стану скорбеть, как будто они ничего для меня не значили.

Поначалу я оставалась с ним потому, что боялась признаться самой себе: мой брак не удался. Я не любила Гленна. Своей неуверенностью и манипулированием он погубил любые теплые чувства к нему. Но в крупном медицинском центре в Нешвилле, где я успешно поднималась по карьерной лестнице, не поощрялись женщины, у которых брак длился меньше одного президентского срока. Слова «стыдно» и «неловко» даже близко не описывают то сожаление, которое я испытывала. Когда же Гленн заикнулся о детях, вместо того, чтобы попытаться наладить в наших отношениях теплоту и доверие, как основу семьи, я запаниковала. Ведь так я оказалась бы привязана к нему до конца дней. И поэтому я решилась на расставание.

У меня больше не было ни родителей, ни друзей – ничто не мешало мне двинуть через всю страну. Моих показаний не хватило бы для судебного запрета, поэтому я решила исчезнуть. Через компьютер в общественной библиотеке я подыскала себе работу в клинике Тампы, на оставшиеся от наследства родителей деньги подыскала себе квартиру. Подала документы на развод и сбежала, сразу после вечернего совещания в отделении, до того, как Гленн смог бы мне помешать. Новую жизнь я начала под своим собственным именем, но оформила анонимные счета и почтовый ящик – это казалось мне очень умным решением. Я думала, что Гленн поскучает-заскучает, да и найдет себе другую.

Как повелось, я его недооценила. Гленн взламывал мою почту, сколько бы я ни меняла адрес и пароль. Мне трижды приходилось менять свои данные по кредитке и номер абонентского ящика после того, как Гленн смог приобрести на мое имя несколько миленьких аквабайков, плазму и рыболовный баркас. В ответ на мое заявление в полицию в моем родном городе, Гленн пояснил, что это недоразумение с кредитом, который был оформлен во время совместного проживания, и что мы разбираем этот вопрос в суде по семейным делам. А так как я находилась в другом штате, в полиции с радостью предоставили решать проблему мне самой.

И все же мне не представлялось, какие страшные вещи могут произойти. Я совершила ошибку, связавшись со старыми друзьями. Они были так уверены в моем имидже «прекрасной счастливой жены», что их шокировала внезапная перемена.

Один однокашник из «лучших побуждений» – читай: тот, кто был абсолютно не в курсе и без башни, – решив, что я действовала слишком поспешно и должна дать Гленну еще один шанс, сообщил ему мой адрес. Гленн прошел вслед за мной через вестибюль, миновал дверь, проник в мою новую квартиру и сломал мне челюсть.

Я не знала, что можно испытывать подобную боль. С большим трудом я смогла принять сидячее положение, пока Гленн читала нотацию и разглагольствовал.

Сообщив, как я его обидела и ранила, Гленн велел мне оставаться в спальне, а сам отправился подбодрить себя выпивкой. До такой степени уверенный, что я его не ослушаюсь, что оставил меня вот так – одну, с телефоном под боком, даже не опасаясь, что я могу позвонить, чтобы позвать на помощь.