Фазы неизбежности (СИ)

— Повторим? — предложила Нази, решив оставить мнение о дарованиях виконта при себе, поскольку данная «шпилька» в целом была абсолютно бессмысленна, зато ее было вполне достаточно, чтобы растянуть дискуссию еще на добрых полчаса.

— Дай мне пару минут, — немного подумав, уже чуть более спокойным тоном откликнулся Герберт и, выбравшись из кресла, отошел к окну, с тихим стоном удовольствия прижавшись лбом к ледяной поверхности стекла. — Вот скажи, ну сколько раз я еще должен повторить, что твоя задача — обойти защиту, по возможности даже не задев, а не проламывать ее с наскока? Ты же не кавалерист на марше, в самом-то деле! И ты совершенно не делаешь скидки на то, что разум смертных — субстанция куда более хрупкая. Простого человека ты таким вторжением либо убьешь, либо превратишь в идиота за считанные секунды!

— Я не делаю, но ведь и ты не человек.

— И почему у меня такое чувство, будто бы ты ни капли не сожалеешь о том, что своими топорными потугами на ментальное воздействие уже в шестой раз совершаешь бессовестный и, заметь, очень болезненный акт насилия над моим несчастным разумом? — подозрительно протянул Герберт за ее спиной и, когда Нази не ответила, возмущенно зашипел сквозь зубы: — Я прав, верно? Ты не просто не можешь, ты еще и не хочешь! Ну, знаешь ли, это с твоей стороны попросту низко!

Младший фон Кролок стремительно обогнул Дарэм и, упав на свое место, скрестил руки на груди, гневно уставившись на женщину через разделяющий их чайный столик.

— Ты прав и ошибаешься одновременно, — сказала она. — Я хотела бы действовать мягче, но пока не нащупала, как именно контролировать силовой поток. Однако, я и впрямь не слишком-то раскаиваюсь в том, что у тебя от моих действий болит голова, — она фыркнула и, пожав плечами, заметила: — Хоть что-то же у тебя после вчерашнего болеть должно.

— Ах, вот оно что… — недобро сощурившись, протянул виконт. — Значит, нотации мне пусть отец читает, ну а ты, надо полагать, решила взять на себя роль благородной мстительницы, призванной нести возмездие за жизнь невинно убиенного? Так вот, если хочешь знать, в моей неурочной трапезе виновата именно ты! Пускай и косвенно. Если бы я не тратил на тебя и твое обучение столько сил, мне бы, может, и не пришлось их восполнять так скоро. И что я получаю от тебя взамен? Ментальные тычки, унижения и оскорбления! Ты удивительно черствое, неблагодарное и злое существо, Дарэм, так и знай!

— А ты, стало быть, очень милое и доброе, верно? — Нази хмыкнула, чувствуя, что еще немного — и столь тщательно контролируемая в последнее время ярость прорвется наружу. — У тебя, Герберт, я вижу, виноват кто угодно — я, твой отец, Куколь, фаза Луны, эрцгерцог Австрии, но, разумеется, только не ты. Ты всегда лишь несчастная жертва обстоятельств. Шесть недель. При твоем нынешнем стабильном пороге в восемь. Да, угадал, я действительно читала записи графа в его кабинете, так что я прекрасно знаю, на что ты при желании способен. И глядя на эти сроки, Герберт, я невольно задаюсь вопросом — чем же таким, по-твоему, ты со мной занят, что оно способно «съесть» аж четырнадцать ночей твоего энергозапаса? И, прежде чем открыть рот, чтобы сказать что-нибудь несомненно умное, вспомни о том, что я десять лет ведала распределением жизненной силы в своем теле, и мне отлично известно, как, на что, и в каких объемах она расходуется у живых людей. А уж определить, как и на что она расходуется у немертвых, не так уж трудно. — Дарэм вцепилась в резной подлокотник собственного кресла и, постаравшись, чтобы ее голос продолжал звучать все так же ровно, резюмировала: — А посему, дорогой мой, не надо валить с больной головы на здоровую. Возможно… мать твою, только возможно, что это абсолютно не мое дело, но в условиях, когда я на стены лезу ради каждого лишнего часа, который способна выдержать, никого не прикончив, мне немного неприятно видеть, с какой легкостью ты способен швырнуть на ветер целых две недели. Это ясно?

Герберт, который в начале недовольно кривился и даже несколько раз явно порывался Нази перебить, под конец только обеспокоенно кусал губу, глядя на нее с каким-то странным выражением, расшифровать значение которого она бы сейчас не взялась.

— Ясно, — наконец, медленно сказал он. — Если ты хотела меня напугать, Нази, могу лишь поздравить, у тебя, пожалуй, даже немного получилось. Совсем чуть-чуть. А теперь попробуй все-таки успокоиться, хорошо?

— Я и не волновалась, — сказала Дарэм тем же размеренным тоном, какой ей, к собственному удовольствию, удавалось сохранять на протяжении всей своей речи. — С чего это ты взял, что мне нужно успокаиваться?

— Глаза у вас, маменька, красивые, — молодой человек осторожно, как-то боком выбрался из кресла и, взяв с каминной полки тщательно отполированное бронзовое зеркало, сунул его Нази под нос. — Но лучше бы вам вернуть все как было.

Дарэм несколько раз моргнула, рассматривая собственные, отражающиеся в глади металла глаза, абсолютно черные, словно лишенные радужки. Осознание той незаметной, ускользнувшей от ее сознания легкости, с которой на этот раз произошла частичная трансформация, испугало Нази не на шутку, и она спрятала лицо в ладонях, стараясь взять себя в руки. Нечто подобное она уже наблюдала в исполнении старшего фон Кролока во время их разговора в библиотеке, состоявшегося как раз перед чертовым балом — тщательно подавляемый, удушающий гнев, против воли хозяина втягивающий тело немертвого в процесс физических изменений. Вот только граф, в отличие от Нази, гораздо лучше умел владеть собственными чувствами.

— Ты в порядке? — Холодная ладонь виконта опасливо коснулась ее плеча, и Нази вскинула голову, глядя ему в лицо. — Да, с глазами теперь все нормально. Опять цветом на воду в болоте похожи. Знаешь, Дарэм, мне на секунду показалось, что ты сейчас попытаешься убить меня голыми руками, можешь себе вообразить?

Вообразить подобное Нази прекрасно могла, поскольку в ее планах на будущее Герберт фон Кролок, просыпавшийся на двадцать минут раньше отца, был серьезным препятствием, которое, вероятнее всего, тоже придется устранять. Вот только Герберту об этом знать абсолютно не стоило.

— Прости, — на этот раз уже куда искренней извинилась она и, жестом предложив молодому человеку вернуться на свое место, сказала: — Давай на сегодня закончим с копанием в мозгах. А то, как бы я их действительно тебе в кашу не превратила.

Герберт согласно кивнул, очевидно, и сам не слишком горя желанием получить еще один ментальный удар по собственному сознанию, и на какое-то время в комнате повисло тяжкое, унылое молчание.

Базовый курс менталистики в Ордене был обязательным для всех, вне зависимости от наличия или же отсутствия способностей, поскольку нежити, способной оказывать влияние на разум смертного, в родном мире фрау Дарэм было предостаточно. Эта способность автоматически поднимала уровень опасности существа сразу на несколько пунктов, и рядовые некроманты обязаны были знать, на что подобная нежить способна, и каким именно способом можно если не защитить свою голову, то хотя бы максимально снизить воздействие на нее очередной попавшей под облаву твари. Так что, ознакомившись с той начальной теоретической базой, которую мог предложить в ее распоряжение старший фон Кролок, Дарэм не без удивления обнаружила, что подавляющее большинство постулатов вампирской менталистики мало чем отличается от человеческой. И в частности, одно из самых основополагающих правил гласило, что на силу, уровень и действенность защиты, равно как и атаки, существенное влияние оказывает ментальное равновесие оператора. А его ментальное равновесие в подавляющем большинстве случаев зависело от эмоционального фона. Обороняться было проще при низком, атаковать — при повышенном. И вампирский «зов», по большому счету, являвшийся не чем иным, как подключением разума жертвы к эмоциям оператора — то есть самого немертвого — требовал высочайшей, пока еще недоступной Дарэм степени контроля над своими чувствами. Именно над чувствами, а не над внешними их проявлениями.