Поцелуй шипов (ЛП)

- Как ты смеешь? - заорала я на Тильманна. - Знаешь кто ты? Сталкер! Ты преследуешь меня по пятам, снимаешь, и вы ещё показываете мне всё это? Знаете, да вы сумасшедшие! Ты предал меня, то, что ты сделал - это предательство! Подкарауливаешь меня в кустах, ты несчастный вуайерист!

- Эли, пожалуйста, говори по-немецки, - вмешалась Джианна. - Пожалуйста. Тильманн сделал это, чтобы показать тебе, какая ты.

- Какая я! Вам не нужно показывать мне, какая я, я и так знаю, какая я - что в этом не так? Вы вообще имеете представление, как это нагло и бесстыдно, снимать кого-то без разрешения? Ты ещё дрочил себе при этом?

- Эли, ты не будешь с ним так разговаривать и с нами тоже! - набросился на меня Пауль. - Вот это, на записи, это не ты, разве ты не видишь? Это не та Эли, которую мы знаем и любим!

Но это была Эли, которая нравилась мне. Мне нравилась эта Эли, я чувствовала себя прекрасно. Ни у кого не было права осуждать или даже порицать меня. Тильманн предал меня. Из-за какой-то мелочи. Только потому, что другие считали, что я должна быть другой и вести себя по-другому, как раньше, когда я была абсолютно несчастной. Но даже тогда моё поведение не подходило им. Да они сами не знают, чего хотят. Я сверкала на них глазами, пока они не отшатнулись.

- Нам не удастся сделать это. Это не работает, - нервно воскликнула Джианна. - Тильманн, ты сможешь поехать на Луисе? Как думаешь у тебя получится?

Тильманн кивнул. Мои взгляды переходили от одного к другому. Она это всерьёз? Тильманн должен сесть на жеребца? Да он сломает себе шею.

- Тогда езжай в лес и поищи Колина, Луис найдёт его. Пожалуйста поторопись, ты должен привести Колина, без него нам не удастся сделать это ...

В моих венах внезапно забурлил гнев, кипящий и горячий, так что я бросилась вперёд и со всей силы ударила Тильманна в лицо. Его голова жёстко отлетела в сторону и ударилась о стену, но он лишь коротко моргнул и не стал сопротивляться. Видимо ему было важнее организовать свой следующий трип, который он финансировал моими деньгами. В будущем мне нужно будет их прятать.

Прежде чем Пауль смог меня схватить, я поспешила к окну, открыла его и выпрыгнула наружу, побежала вниз, к пляжу; в море я была на шаг впереди, никто не может плавать так быстро и долго, как я. Я бросилась в прибой, пересекла залив, то плывя кролем, то ныряя, и позволила волнам вынести меня далеко от Пиано делл Эрба на сушу. Когда я добралась до берега, было уже почти темно, но перед закрытыми глазами всё ещё вспыхивали яркие вспышки. Я не могла постичь того, что только что случилось. Почему это случилось. Какой в этом смысл. Им нельзя было так делать. Это не дружба - удерживать кого-то и фотографировать, не спрашивая разрешения. Нет, такого делать нельзя. Я должна уничтожить этот фильм, бросить камеру в стену недостаточно. Мне нужно было взять её с собой. Запись с Анжело я возможно смогу вырезать и спасти, всё остальное должно исчезнуть.

Мои ноги волочились по каменному дну. Неохотно я тянула их за собой. Я ещё не хотела выходит на сушу. Но следующая волна выбросила меня на берег, с вечной беспощадностью моря. Я осталась лежать, не двигаясь, на мокром песке, как обломки корабля. У меня даже не было желания дышать.

- Это удивительно. Одно мгновение я был не уверен в том, есть ли у тебя возможно хвост русалки...

- У меня его нет, - ответила я раздражённо и открыла причиняющие боль глаза. Это был тот момент, когда сумерки побеждают, и мир теряет все цвета. Всё серое; мёртвый, пустой, серый цвет. Но вскоре ночь начнёт свою жизнь. Я встретила взгляд Анжело, который даже сейчас вспыхнул слабым бирюзовым цветом, проползла к нему и села, как он, перед одинокой, лежащей верх дном, рыбачьей лодкой, так что мы оба могли смотреть на чёрную, блестящую воду. Песок под нами был прохладнее, чем обычно.

- Что случилось?

Я удручённо покачала головой.

- Я точно не знаю. Думаю, они хотели меня воспитать. Они ... они ... ах, они больше не на моей стороне, постоянно придираются, ничто во мне их не устраивает! И им безразлично, что я чувствую себя хорошо, так, как есть! - вырвалось у меня. - Всегда люди вокруг критиковали, что я слишком чувствительная, быстро начинаю плакать, слишком трусливая и слишком много размышляю. Я должна расслабиться, говорили они, он так говорил, это была его любимая фраза, расслабься и не заморачивайся. Теперь я так делаю, и никому не нравится! Никого из них не интересует, как я себя при этом чувствую! Мне первый раз в жизни по-настоящему хорошо, я нравлюсь себе и мне нравиться моё тело. Я могу расслабиться, мне не нужно, не прекращая, размышлять и боятся. И вместо того, чтобы, как я, радоваться, они хотят это уничтожить ... Я взяла мои мокрые волосы и выжила их сильным движением рук. Сразу же пряди начали завиваться и скручиваться. - Почему они не могут позволить мне? Почему каждый придирается? Я ведь такая, как они всегда требовали от меня ...

- Ты действительно хочешь знать, почему? - спросил Анжело. Наши руки лежали рядом, лишь в нескольких миллиметрах друг от друга. Боже, как мне хотелось взять его руку в свою ...

- Да - а ты знаешь?

- Думаю, да. У меня было много времени понаблюдать за людьми, и я вижу такое не в первый раз. Они очень сильно завидуют. Возможно это последствие эволюционного инстинкта выживания, возможно поэтому они не желают другим добра. Когда у одного слишком много, а у них самих мало, это становится угрозой. Это простая, грустная тайна, стоящая за поведением других: зависть.

- Но они мои друзья, - не убеждённо запротестовала я. Друзья не стали бы снимать тебя тайком. Друзья бы радовались, что ты чувствуешь себя хорошо. Друзья не избегали бы тебя, как чуму.

- Это не играет роли. Я знаю, что люди делают вид, будто желают своим друзьям и членам семьи что-то хорошее и часто об этом говорят. Я желаю тебе это от чистого сердца. Любимое выражение. Но правдиво ли оно? Где именно обычно чувствуешь зависть?

- В сердце, - ответила я спонтанно. Там находилось её постоянное место. Когда раньше с моими подругами что-то случалось, что-то, что я хотела для себя, даже если это была только новая пара обуви, которую они купили, моего же размера больше не было, в сердце начинало пощипывать, иногда больше, иногда меньше. Это пощипывание могло быть даже почти более навязчивым, чем любовная тоска. Оно вселяло в меня глубокую неуверенность, а иногда часами грызло. И давало ощущение, будто я ничего не стою.

- Да, в сердце. Я думаю, это самая большая ложь человечества: «Я желаю тебе этого от всего сердца.» Там, где живёт зависть? Если действительно желаешь, то не обязательно подчеркивать. Будь к ним снисходительна, потому что это, скорее всего, следствие их собственной неуверенности. Люди чувствуют себя под угрозой, когда кто-то поблизости нашёл своё равновесие и искренне счастлив. Потому что большинству из них это навсегда останется закрытым. Поэтому они чувствуют себя лучше, когда окружают себя неполноценными людьми, которые не в ладах с самими собой. В их присутствие они кажутся себе сильнее и увереннее.

То, что говорил Анжело - сражало наповал, но в тоже время озаряло. Моя вновь обретённая самоуверенность пугала их. Они хотели вернуть маленькую, сомневающуюся в себе, неуверенную Эли, чтобы чувствовать себя лучше.

- Такая, какая я сейчас ..., - прошептала я, пронизанная игристой робостью по отношению к себе. - Такой хочу остаться. Я страдала, так сильно ... Мне почти всегда было больно.

- Я знаю. Это то, что мне иногда кажется, я вижу в твоих глазах. Твоя боль, твои раны. С тобой плохо обращались, Бетти. Ты почти больше не могла оправится. У тебя есть все права отдохнуть.

Он прислонил свою голову к моей. Это единственное, что мы иногда позволяли себе из реальной близости. Но этого было достаточно, чтобы во мне проснулось умиление. Я обняла его рукой за шею и нежно провела по локонам на затылке.

- Да, со мной плохо обращались. - И возможно было совсем не обязательно, чтобы всё зашло так далеко. В этом не было необходимости. Никакого пинка в живот, никакой сломанной руки, никакого жестокого нападения посреди ночи. Но Эли сможет это выдержать. Эли согласна на всё. Как-нибудь она уж оклематься, даже если, задыхаясь и блюя, лежит на земле и скулит от боли. Другие вообще хоть чуть-чуть понимали, какой я была сильной? Но эти тёмные времена теперь закончились, навсегда. Никто не сможет ещё раз провернуть со мной что-то подобное.