Дорога во тьму (СИ)

Надо сказать, слушатель мне попался отменный. Ведя себя так, словно ежедневно ужинает в ресторанах, ловко орудуя столовыми приборами, он не только старательно внимал моим словам, но и в самом деле, обратил внимание на некоторые погрешности в логике, и в итоге в моей голове сложился почти готовый вариант апелляции. Может быть, это было и лучше, что я не смог обратиться к Золтану или Луке. Для моей растерзанной гордости делиться своим позором даже с самыми близкими друзьями было бы, наверное, слишком болезненно. А этого бродягу я не знал и, надеюсь, больше никогда не увижу. Распрощавшись возле подворотни, я сунул клошару все деньги, которые оставались в моих карманах, и поспешил в свой кабинет.

Теперь недопитая бутылка коньяка показалась мне лишней помехой. Я быстро все убрал и, обмакнув перо в чернильницу, приступил к работе. Рука моя так и порхала над бумагой, едва поспевая за мыслью. Потом еще несколько раз внимательно перечитав и внеся последние правки, я уселся за пишущую машинку, чтобы подготовить окончательный документ.

Ну вот и все. Уже давно стояла глубокая ночь. Заявиться в это время к Лавассёрам было явно неприлично, поэтому я быстро допил остатки коньяка и улегся спать, провалившись в глубокий сон без всяких сновидений. Утром, приведя себя в порядок, я, как только счел это удобным, уже стоял на пороге дома моего доверителя. Месье Лавассёр, конечно, удивился моему внезапному натиску, когда я горячо стал убеждать его в необходимости подавать апелляцию. Естественно, я даже не стал поднимать вопроса об оплате дополнительных услуг, после такого провала просто язык бы не повернулся. Мне было лишь необходимо получить его принципиальное согласие и подпись. Улыбнувшись в пышные усы, тот проговорил:

- Действуйте, месье Ансело, я в вас не сомневался. Вас порекомендовала Юлалия, а она никогда не ошибалась в людях.

Чтобы оттянуть срок нового разбирательства, а заодно усыпить бдительность Гринбенга, я отложил подачу апелляции на самый последний возможный срок, приложив все свои силы для проверки всего, в чем могло возникнуть малейшее сомнение. Наверное, так, как в этот месяц, я еще никогда не работал. К счастью, друзья меня поняли и не беспокоили в это время. Даже о Рождестве я вспомнил лишь потому, что мама с Наоми пришли накануне в гости, чтобы меня поздравить. Хорошо, что свои подарки для них я приготовил заранее. Больше всего я боялся, что мама заговорит о моем позоре, захочет выразить сочувствие, или, еще хуже, скажет о том, как переживал из-за меня отец. Благо, она очень деликатная и понимающая женщина и никак не затронула этот вопрос. Надеюсь, что Наоми вообще осталась не в курсе произошедшего.

Хорошо, хоть огромная загруженность не позволяла мне особенно зацикливаться на собственных переживаниях и мучениях ущемленного достоинства. За все это время я лишь пару раз буквально на часок выбирался в ближайший бордель, и то лишь для того, чтобы посторонние мысли не отвлекали от дела. Меня едва не шатало от усталости и недосыпания, я осунулся, под глазами залегли тени, но к установленному сроку я уже полностью уверился в правильности своего решения.

Сдав документы в канцелярию и встретившись через неделю с Гринбенгом у судьи для назначения даты разбирательства, я уже достаточно спокойно выслушал его презрительное:

- Молодой человек, а Вы еще глупее и самонадеяннее, чем я думал. Неужели Вам одного раза показалось недостаточно? Или, может быть, Вы мазохист?

- Вы склонны к поспешным выводам, месье Гринбенг, - сдержанно ответил ему я. - Это непрофессионально. До встречи в судебном заседании.

Тот от подобной наглости даже в лице переменился. Мне показалось, даже зарычал, но быстро взял себя в руки. Пусть считает меня наглым дураком, меня это вполне устраивает. Что же, теперь у меня есть еще полтора месяца для того, чтобы подготовиться. Значит, нужно отбросить в сторону все страдания и переживания и сосредоточиться только на деле. Насколько я знал, самый лучший специалист в нашей сфере – месье Раймодин, недавно удалившийся от дел и проживающий в провинции. К нему-то я и поспешил. Моя просьба о помощи и консультациях ничуть не удивила мэтра. Ознакомившись с материалами дела, он предложил мне на три месяца стать гостем в его загородном доме, однако назначил за свои услуги такую цену, что я мысленно чертыхнулся. Высоко же ценит себя светило юридических наук. Что же, очевидно, оно того стоит, и я принял все его условия, договорившись переехать к нему через два дня.

Вернувшись в Париж, я условился с месье Лавассёром, что накануне назначенного слушания он предоставит в суд справку, заверенную его личным врачом, о моем серьезном заболевании, например, пневмонии. Уверен, после моих слов Гринбенг даже не заикнется о рассмотрении дела в мое отсутствие. Теперь ему будет крайне важно не просто повторить свой триумф, а сделать это так, чтобы именно я уже никогда не поднялся. Оставалось теперь только найти нужную сумму.

Первым делом я решил обратиться через Луку к его отцу. Месье Дюкре внимательно выслушал меня и, приподняв удивленно бровь, спросил:

- Неужели дела вашей семьи настолько плохи, что Ансело понадобилась ссуда? Позвольте, молодой человек, мне усомниться в этом. Ваш многоуважаемый отец держит свои счета и в моем банке, так что я, как управляющий, вполне осведомлен, что это вовсе не так. Так что же мешает тебе, Джори, просто попросить деньги у отца?

Я промолчал, не собираясь посвящать въедливого банкира в свои проблемы.

- Видишь ли, Джори, - строго проговорил он, очевидно заподозрив меня в каких-то неблаговидных делишках. – Даже если ты по личным причинам не желаешь использовать семейные счета, то хотя бы поручитель тебе все же нужен. Если бы в этом качестве за тебя согласился выступить твой отец, я бы без малейших сомнений и под самый минимальный процент согласился бы ссудить тебе практически любую сумму.

Он замолчал, вновь вопросительно глядя на меня. А что я должен ему ответить? Если бы я мог обратиться к отцу за поручительством, я бы действительно просто попросил у него эти деньги, и мне не был бы нужен банк Дюкре. Честно говоря, я ожидал, что мой друг сам за меня поручится, но Лука промолчал. Хотя, кто знает, какие у них сейчас в семье отношения. А, может, события, произошедшие со мной, подорвали доверие.

- Нет, месье Дюкре, - пришлось мне сознаться. - Я не могу обратиться к отцу.

Банкир задумался на какое-то время, оценивающе глядя на меня. Появилось чувство, будто я милостыню прошу, захотелось встать и немедленно уйти, но тогда я потеряю шанс реабилитироваться. Придется умерить гордыню на время.

- Ну хорошо, Джори. Только потому, что я тебя знаю много лет и хорошо знаю твою семью, я пойду на то, чтобы выделить тебе, скажем, половину запрашиваемой суммы. Но ты должен дать мне слово, что не попал в неприятности незаконного характера. Можешь завтра зайти в банк и получить деньги, – вынес, наконец, вердикт банкир.

Половина, конечно же, не решала моих проблем, но это все же лучше, чем ничего. Пришлось соглашаться на его условия. К тому же, я прекрасно понял, что Дюкре-старший все равно позвонил моему отцу. Уверен, несмотря ни на какие разногласия и ссоры, Гаэтан в любом случае поручится за меня. Конечно же, я не собирался его подводить. С долгом рассчитаюсь сразу же, как только смогу. Но, даже если бы у меня так ничего и не получилось, и я бы оказался в безвыходной ситуации, я не сомневаюсь, что моя семья поняла бы меня и не осудила.

Все, что нашлось у меня из золотых украшений – пара булавок для галстука, запонки, перстни, я отнес в ломбард, собрал всю наличность, которая имелась, и снял крохи, остававшиеся на счете. Потом я отказался от квартиры, чтобы не оплачивать аренду, все равно меня в ближайшие месяцы не будет в городе. Все свои личные вещи я перевез к Золтану. Увидев такое дело, друг сам предложил мне помочь, но я знал, что ему самому сейчас приходится почти всю выручку отдавать банку, да и лечение отца стоило недешево. Необходимую сумму я уже набрал, так что, поблагодарив, отказался. К тому же, кто знает, как оно там обернется через три месяца.