Золотой человек

Находившийся в соседней комнате Михай слышал весь разговор. Кровь бросилась ему в голову при одной мысли, что сейчас благочинный ворвется в его убежище, подойдет к нему и скажет: «А, это вы, милостивый государь королевский тайный советник! Господин Михай Леветинци!»

Благочинный открыл дверь на веранду и позвал из сада двух дюжих церковнослужителей.

Положение казалось безвыходным. Но тут Тереза быстрым движением накинула на себя пестрый хлопчатобумажный турецкий ковер, обычно покрывавший кушетку, и жалобным тоном проговорила:

— Выслушай еще кое-что, сударь, и ты убедишься, что никакая я не язычница. Взгляни на этот ковер. Ведь он из Бруссы! Его только что привез и подарил мне один приезжий, бравый воин-серб. Видишь, как велика моя вера в бога: всем известно, что в Бруссе вот уже четыре недели свирепствует восточная моровая язва, а я укрываюсь этим покрывалом каждую ночь. Давай-ка проверим, кто из вас троих так непоколебимо верит в бога, что отважится прикоснуться к этой постели?

Но ответа так и не последовало. Когда Тереза приподнялась и оглянулась вокруг, комната была пуста. Услыхав, что ковер из Бруссы, где в разгаре чума, вся тройка благочестивых мужей кинулась сломя голову вон из хижины, посылая ко всем чертям и остров, и его обреченных на гибель обитателей.

Таким образом «проклятый остров» приобрел страшную славу, которая надолго заставила тех, кто дорожит жизнью и мечтает о долголетии, держаться от него подальше.

Тереза выпустила из соседней комнаты невольных пленников.

— Матушка, родная… — только и мог вымолвить Михай, целуя ей руку.

— Сын мой, — прошептала она в ответ, проникновенно глядя ему в глаза. Этот взгляд, казалось, говорил: «Помни о том, что ты услышал здесь в этот час».

Между тем для бедной женщины уже пришло время отправиться в последний путь. Сама Тереза говорила о приближающейся смерти, как о дальней дороге.

— Я уйду на тот свет в ясный октябрьский день, в прекрасное время года, которое зовут «бабьим летом». Букашки в эту пору тоже забираются в свои убежища на зимнюю спячку, а деревья роняют листья.

Тереза сама выбрала себе платье, в котором желала быть погребенной, и собственноручно сшила себе саван. От гроба она отказалась. Ей хотелось быть поближе к матери-земле.

Поддерживаемая Михаем и Ноэми, вышла она на красивую ровную лужайку и указала там место своего погребения.

— Я хочу покоиться здесь, посреди этого луга, — сказала она Михаю. И, взяв у него из рук заступ, сама наметила прямоугольник будущей могилы. — Ты построил домик для Доди, теперь устрой приют для меня. Не насыпайте надо мной холма, не ставьте креста, не сажайте кустов и деревьев. Покройте это место свежим дерном, пусть оно ничем не отличается от остального поля. Таков мой последний завет. Я не хочу, чтобы веселый человек вдруг опечалился, наткнувшись на мою могилу.

И Михай приготовил последнее пристанище для умирающей женщины.

А Тереза так ни разу и не спросила его: «Кто же ты все-таки, Михай? Ведь мне скоро предстоит расстаться с этим миром, а я до сих пор не знаю, на чье попечение оставляю Ноэми».

Настал наконец вечер, когда Тереза заснула вечным сном. Ее похоронили так, как ей хотелось. Завернули в белое полотно, устроили в земле ложе из душистых ореховых листьев, потом заровняли могилу и покрыли это место свежим дерном. Лужайка приняла тот же вид, что и до похорон.

Когда Михай и Ноэми, ведя за руку маленького Доди, вышли на следующий день в поле, ничто не говорило о том, что происходило там накануне. Осенняя паутина затянула все вокруг серебристым саваном, сверкая в солнечных лучах алмазной россыпью изморози.

И все же им удалось набрести на заветное место среди блестевшего серебром луга. Альмира, которая бежала впереди, вдруг остановилась и опустила голову к земле. Она нашла могилу своей хозяйки.

Михай задумался. После смерти Терезы он не мог уже жить по-прежнему. Надо было решить наконец, как быть.

Часть пятая

Аталия

Сломанная сабля

Какое-то время Михай еще оставался на «Ничейном» острове. Он выжидал, пока зеленые луга покроются инеем, деревья обнажатся, соловьи и дрозды, покинув свои гнезда, улетят в теплые края. Только тогда он решил наконец вернуться в свет.

Он оставлял Ноэми одну на пустынном острове. Совсем одну, с маленьким ребенком на руках.

— Но я вернусь. Вернусь этой же зимой, — сказал он ей на прощанье.

Ноэми и понятия не имела, какова зима в стране, где проживал Михай. В районе «Ничейного» острова Дунай почти никогда не замерзает. Зима в этом южном крае обычно мягкая, в самые холодные дни мороз не превышает двух градусов. Плющ и благородный лавр всю зиму зеленеют здесь под открытым небом.

А Михаю пришлось проделать свой путь в ненастную погоду. В верховьях Дуная уже валил густой снег, дороги сильно замело. Чтобы добраться до Комарома, нужно было пересечь покрытые сугробами поля. У переправы, возле рыбацкого поселка, Михай задержался на целый день. Ледоход был в разгаре, и переправиться через Дунай стало невозможно.

Когда-то в половодье он в одиночку пустился на утлой лодчонке по бурной реке, направляясь на «Ничейный» остров. Но ведь там ждала его Ноэми! А теперь он направлялся к Тимее.

Впрочем, и к ней он тоже спешил. Едва лед сковал могучую реку, Михай одним из первых перешел по нему пешком. Да, да, он торопился к Тимее. Но лишь затем, чтобы расстаться с ней. Тимар твердо решил — расставанье с Тимеей неизбежно, он не мог, не имел больше права покидать Ноэми одну на необитаемом острове. Должна же она наконец получить то, что заслужила своей верностью и самоотверженной любовью! Проклятья достоин человек, который, завладев ее телом и душой, бросает ее на произвол судьбы на безлюдной земле. Да и Тимее пора наконец обрести свое счастье.

Но мысль о будущем Тимеи все же угнетала его. Если бы нашлись у него силы, если б были у него причины возненавидеть эту женщину, возвести на нее хоть какое-нибудь обвинение, чтобы получить право оттолкнуть ее, как вероломную, заслуживающую презрения жену, которую следует забыть навсегда!

В поселке Уй-Сёнь, у переправы, Тимар был вынужден оставить свой экипаж. Повозки еще не допускались на лед, и ему пришлось пересекать Дунай пешком.

Войдя наконец в свой дом, он заметил, что Тимея при его появлении как будто растерялась. Чуть дрогнули протянутая ему рука и голос, когда она отвечала на его приветствие. На этот раз она даже не подставила ему для поцелуя своей бледной щеки.

Сказав, что ему нужно переодеться с дороги, Тимар поспешил к себе в комнату. «Неужели у Тимеи есть основания страшиться?» — думал он.

Не ускользнуло от его пытливого взгляда и выражение лица Аталии, В глазах ее светилась демоническая радость, поблескивал огонек неприкрытого злорадства. «Может быть, Аталии стало что-то известно?»

За обеденным столом Тимар вновь встретился с женщинами. Все трое сидели молча, испытующе глядя друг на друга.

— Уж очень долго вы отсутствовали на этот раз, — только и заметила Тимея, когда кончился обед.

Тимара так и подмывало ответить:

«Это еще что. А вот скоро я навсегда прощусь с тобой».

Но он благоразумно воздержался от подобных преждевременных заявлений.

Сначала следовало посоветоваться с адвокатом, как и с чего начинать дело о разводе. Сколько ни размышлял Тимар, он не находил никаких веских причин для возбуждения процесса. Оставался единственный мотив: глубокая взаимная неприязнь. Однако это должны подтвердить обе стороны. А что скажет Тимея? Теперь все зависело от нее.

В долгие послеобеденные часы Тимар без конца ломал голову над этой загадкой.