Рука в руке

— Там есть кофе, если хочешь…

Он показал на поднос на шкафу Рафаэль задумчиво посмотрела на кофе, потом снова на Жослина и решила выпить чашечку.

— Хорошая идея — приготовить кофе. Это ты придумал?

— Нет, Мария.

— Я что, так долго была в душе?

— Мы приехали десять минут назад…

Жослин снял рубашку, растянулся на диване и зажег сигарету.

— Налей мне кофе, пожалуйста, — попросил он Рафаэль, не сводя с нее глаз. Тебе понравился вечер?

— Да, он был восхитителен. Как и все здесь.

Девушка села на кровать. Она была голая и совсем не стеснялась этого.

— Руис вел слишком быстро?

Этот безобидный вопрос вызвал у Рафаэль улыбку.

— О да! Но когда ведешь «мазерати» в его возрасте…

Она нарочно заговорила о шикарных автомобилях, которыми так восхищался Жослин, — французских лимузинах, огромных «мерседесах», восхитительных «мазерати». Потом, меняя тему, спросила;

— Ты любишь Руиса?

Он сделал глоток кофе, раздумывая над ответом, и сказал:

— Я не думаю, что люблю его так же, как Мигеля или Пабло. Он развлекал меня раньше. Сейчас он сильно изменился. Им можно восхищаться так же легко, как и ненавидеть.

— Ненавидеть?

Она широко открыла глаза, требуя объяснения.

— Уверяю тебя, сложно не чувствовать в нем соперника. Только этим вечером можно было все свести к шутке.

— К шутке?

Теперь Рафаэль придиралась к словам. Жослин пожал плечами.

— Коррида и легенда, которая ее окружает… Весь удивительный мир Руиса можно считать одновременно великим и ничтожным, цирком и трагедией. Мне он иногда кажется возвышенным и в то же время смехотворным. Руис смешон, когда он чванится, подобно павлину, но он легко может превзойти любого из тореадоров в силе и ловкости. В нем живет испанский дух фламенко, как говорят здесь. Он опасен, и меня сводит с ума мысль, что ты была с ним наедине.

— Жослин! — Она расхохоталась. — Подумай, Жослин, он же еще ребенок! К тому же я равнодушна к героям…

— Ты уверена?

Он пристально посмотрел на нее, и Рафаэль испугалась, что может себя выдать.

— Чего ты боишься, скажи? — спросила она напрямик.

— Неизбежное восхищение героями, бесконечные разговоры Васкесов о жизни и смерти могут вызвать в тебе чувства… Но это несерьезно. Можно назвать это драматичным, но не серьезным. Танец смерти в ритме пасодобля…

Она спокойно возразила ему:

— Но, Жослин, это ты любишь корриду, не я!

Жослин широко улыбнулся и сказал:

— Да, конечно, но ты тоже обязательно полюбишь ее. Я в этом не сомневаюсь. Эх, коррида!.. Сложно понять ее, живя на берегу Луары. Ты знаешь, мне приходилось проживать месяцы и годы, даже не думая о ней. А потом достаточно было, чтобы кто- нибудь заговорил об Испании, и у меня тут же возникало желание оказаться на арене и услышать хрип разъяренного быка, хруст шпор о песок, возбужденные голоса зрителей…

Рафаэль задумалась, касалось ли все сказанное Руиса? И был ли в этой речи оттенок гнева или жалости?

— Когда я приезжаю к Виржилю, — продолжал Жослин, — я вновь испытываю эти чувства. Время ничего не меняет. Однако мир корриды полон противоречий.

Теперь у нее было впечатление, что он обращается не к ней, а рассуждает сам с собой.

— Представь себе старого тореадора, который, запыхавшись, пытается победить тучного быка на забитой зрителями арене. Это зрелище может вызвать только смех; к тому же музыканты изо всех сил пытаются отвлечь зрителей от происходящего. Что касается быка… Иногда его жалко. Он может быть сильным или слабым, но ты всегда на стороне матадора. И даже если у тебя пропадет желание смотреть корриду вообще, быков для сражений все равно будут продолжать выращивать. И, самое страшное, если произойдет несчастный случай, ты будешь чувствовать вину, потому что представление устроено для тебя, зрителя, и тореадор рискует жизнью, чтобы развлечь тебя. Это ты заставляешь его бороться из последних сил, чтобы оправдать ожидания трибун; это ты никогда не чувствуешь жалости к беспомощному человеку на арене. И знаешь почему? Потому что он обязан выглядеть таким, каким мы хотим его видеть, не смотря на то, чего хочет он сам.

Жослин докурил сигарету и зажег другую.

— Видишь, я противоречу сам себе, путаю тебя. Но коррида поистине восхитительна… Тем лучше, что все относятся к ней по-разному.

Рафаэль с интересом смотрела на Жослина. Он так редко позволял себе выговориться.

— В воскресенье, в Арле… — начала она.

Но он прервал ее:

— Ах да, Арль… В жизни бывают волшебные моменты, потому что некоторые люди способны дать тебе почувствовать вечность. Но затем иллюзия исчезает. Восхитительный маленький Руис способен покорить тебя.

Он продолжал говорить, а Рафаэль думала: «Почему маленький? Это было сказано с пренебрежением».

— Не дай себя обмануть, Рафаэль! Что, ты думаешь, ему нравится, этому Руису? Звук шпаги и нескончаемые рукоплескания? Ему наплевать на то, что нас восхищает в нем. Он научился красиво двигаться и всегда быть лучшим. В остальном…

Он потянулся к Рафаэль.

— У меня нет желания обсуждать с тобой Руиса до утра, а у тебя?

Она вздохнула. Сейчас все было просто. Перед ней сидел Жослин. Он был именно таким мужчиной, как она хотела: влюбленным, готовым на все. Брак и покой — вот что их ожидало. Никакой страсти, никаких крайностей. Покой, о котором всегда мечтала девушка. Новый, изменившийся Жослин, которого она узнала у Васкесов, нравился ей больше. Он немного ревнив, слишком разговорчив, но более молод и горяч. И он рядом с ней.

Она обняла его и придвинулась ближе.

— Лучше давай займемся любовью.

У нее не было особого желания, но Рафаэль знала, что должна успокоить ревнивого Жослина. Он понял настроение девушки, но это не остановило его.

— Рафаэль… — произнес он, зарывшись лицом в ее волосы. — Почему я встретил тебя?

Он опасался, что она заставит его страдать. Но было уже поздно. Он осознал, как ему повезло встретить ее. Рафаэль была подарком судьбы. Понимание этого сделало его еще слабее. Возможно, это женщина его жизни, но она была не для него. А он любил ее.

Тяжелый, длинный день утомил Жослина. Он боялся, что не сможет удовлетворить Рафаэль, и ему пришлось постараться. В конце он не хотел отпускать ее, и они долго лежали, обнявшись, уставшие и сонные.

— Не знаю, Рафаэль, может быть, магия этого вечера заставляет меня произнести то, что я давно хотел сказать тебе… Если тебя не пугают ни совместная жизнь со мной, ни мой возраст, смогла бы ты выйти за меня замуж?

Рафаэль вскочила с кровати, быстро глянула на Жослина и стала нервно ходить по комнате, кутаясь в его рубашку.

— Не стоит говорить о браке в такие вечера после пьянки и секса, ведь… Ох! Жослин, я не знаю, что сказать! Нам хорошо и так. Мне, по крайней мере.

Она слушала себя и не понимала, как может отказываться от предложения, которого ждала несколько месяцев. Речь была не в расчете или плане. Она боялась, что может не захотеть стать частью жизни Жослина. Рафаэль налила себе еще кофе. Он был холодный. Девушка скривилась с отвращением и снова посмотрела на Жослина.

— В понедельник, когда мы вернемся в Париж, давай сходим в то итальянское кафе на площади Сен-Сюльпис, которое мне так нравится, и до того, как мы закажем аперитив, ты скажешь то же самое, хорошо?

Жослин не шевелился, наблюдая, как она суетливо бегает по комнате. Он был обижен.

— Зачем ты убегаешь от меня, детка? Ты боишься этого разговора? Я могу завести его в другой раз. Я… Я просто ожидал другой реакции…

— Я пьяная, Жослин, — жалобно сказала Рафаэль, прислонившись спиной к двери.

— И чужая… Иди ложись, дорогая.

Его голос был все таким же спокойным и добродушным. Он боялся, что этот разговор примет подобный оборот. Теперь же у него было чувство, что что-то новое стало между ними. Его неотступно преследовала мысль о Руисе.

Рафаэль потушила свет и легла рядом с ним. Он чувствовал себя жалко, и от этого ему становилось еще страшнее. Он боялся сделать жест ей навстречу. Она должна решить сама. Несколько минут спустя Рафаэль положила руку на плечо Жослина. Она пыталась сдержать слезы и сердилась на себя за то, что в этот момент видела перед собой лицо Руиса. Его изящные руки, обнимавшие руль, его точеный профиль в лунном свете…