Дуэт

— Я проведу в Лондоне две недели. — Он погладил ее по щеке, но она отмахнулась, тогда он дружески похлопал ее по руке. — Я читал, что твой последний концерт произвел сенсацию. — Он снова взял ее за руку и стал играть с золотым браслетом на ее запястье.

— О! Я была даже более великолепна, чем написали газетчики.

— Хотел бы я видеть тебя. Я так давно не слышал, как ты поешь.

— Ты слышал меня два дня назад, в студии, — напомнила она, высвободив руку и потянувшись за своим бокалом с вином. Тогда он взял другую ее руку. — Фред! — сказала она полушутливо.

— Я хорошо слышал тебя через наушники, — продолжил он, — но это не то же самое, когда наблюдаешь, как ты двигаешься во время концерта или поешь для меня.

О, как легко он умел обволакивать ее своими речами!

— Угадай, чего я хочу именно сейчас?

Он увидел насмешливые искорки в ее глазах.

— Десерт, — ответил он.

— Фред, как хорошо ты меня знаешь, — засмеялась она.

Кэтрин захотела где-нибудь потанцевать. По общему согласию, они избегали ресторанов, где были известны, предпочитая уединенные места в городе. Поэтому направились на окраину в прокуренную забегаловку, незаконно торгующую спиртными напитками. Но там был хороший оркестр с полудюжиной музыкантов. Фредерик и Кэтрин играли в нем когда-то, начиная свою карьеру. Они думали, что там их никто не узнает. Через двадцать минут поняли, что ошиблись.

Их моментально заметили. Девушки и парни появились точно из-под земли, и тут же потянулись руки с блокнотами, бумажными салфетками — для автографов.

— Тебя и здесь знают, — засмеялся Фредерик и начал подталкивать Кэтрин к выходу. Потанцевать им не удалось.

В течение буквально нескольких минут они оказались в ловушке, отвечая на поток вопросов. Фредерик опасался, что в толпе они потеряют друг друга. Их толкали, когда они медленно продвигались к двери. Но Фредерик надеялся, что толпа будет вести себя достаточно пристойно. По местным понятиям было еще довольно рано, и ребята не успели много выпить. Он старался вывести Кэтрин скорее на улицу. Ситуация, в которой они оказались, была взрывоопасной. Настроение толпы внезапно могло измениться. Достаточно было одного агрессивного фаната, и обстановка могла стать неуправляемой. Кэтрин отбивалась как могла, но чьи-то руки уже тянулись к ее волосам. Фред наконец вытащил ее из сомнительного заведения на свежий воздух и только тут вздохнул с облегчением. Несколько человек выбежали за ними на улицу и умудрились получить автографы певицы на пути к машине.

— Черт возьми! Извини, — сказал он, закрывая дверцу машины за Кэтрин. — Я должен был лучше знать, куда тебя веду.

Девушка откинула с лица волосы и повернулась к своему спутнику.

— Не глупи, я ведь сама хотела сюда пойти. Кроме того, эти люди довольно милые.

— Они не всегда милые, — пробормотал он, уже выехав на шоссе.

— Конечно, я довольна, что мы удрали. Фанаты иногда забывают, что мы тоже из плоти и крови.

— Поэтому они хотели получить по ломтику нашей плоти, чтобы отнести домой.

— Да, — сдержанно сказала Кэтрин, — помню, я видела по телевизору твой концерт несколько лет назад. Фанаты смели охрану. Казалось, они не кусочки оторвут от тебя, а проглотят целиком. Это было ужасно!

— О, они так любят меня, что готовы сломать мне парочку ребер.

— Ох, Фред, это так страшно! Я прежде не знала об этом.

Он засмеялся и пожал плечами.

— Такова неприятная сторона нашей работы. Порой у меня остается скверный осадок после концерта. По крайней мере, на некоторое время. Но через это надо уметь переступить. А сегодня твой охранник оказался в трудном положении. Но мы нуждаемся в стимулах, не так ли? Вознаграждающие нас аплодисменты! Ради чего еще делать то, что мы делаем? И ради чего бесчисленное количество людей стремится на сцену? Для чего ты добивалась славы, Кэт?

— Ради спасения себя, — не раздумывая ответила она. — Музыка всегда была тем, что меня поддерживает — постоянно и надежно. Мне необходимо нечто целиком принадлежащее мне. — Она повернулась и испытующе посмотрела на Фредерика. — А ты почему занимаешься пением и музыкой?

— Полагаю, в большинстве случаев по той же причине. Мне есть что сказать, и я хочу, чтобы публика помнила, что это сказал именно я.

Кэтрин засмеялась.

— А ведь ты был таким радикалом, когда начинал карьеру! Твои песни звали на битву, требовали борьбы!

— Я теперь зрелый, умудренный опытом человек, смотрю на многое по-иному.

— Жажда бурных аплодисментов мне не кажется признаком зрелости, — парировала она. — По чьей инициативе сократили содержание твоего последнего альбома?

Он бросил на нее взгляд.

— Это дело моих рук. Я бы немного уменьшил количество и твоих номеров. У некоторых из них была довольно слащавая аранжировка, насколько я помню.

Кэтрин энергично стукнула его по руке.

— Кэт, нельзя меня толкать, когда я за рулем.

— Но за эту «слащавую аранжировку» я получила награду — платиновую пластинку!

— Я высказал только свое мнение, — напомнил он ей. — А лирические стихи совсем неплохие. Может быть, немного сентиментальные.

— Я люблю сентиментальную лирику, — сказала она, снова ударив его по руке. — Не каждая песня должна быть надоедливым социальным комментарием.

— Конечно нет, — согласился он. — Всегда найдется место и для милых колыбельных песенок.

— Милых колыбельных песенок? — повторила она, понимая, что они снова втягиваются в старые привычные споры о своей работе. — Если ты считаешь мою музыку слишком сентиментальной и слащавой, то как ты себе представляешь будущую совместную работу?

— Прекрасной. Мы будем уравновешивать друг друга.

— И таким образом ты собираешься добиться феноменального успеха?

— Да, надеюсь, он у нас будет. — Он остановил машину, обнял ее, несмотря на сопротивление, и положил ее голову себе на плечо. — Посмотри! Интересно, почему ночью, издалека, город всегда выглядит лучше?

Это мистика. Нам всегда кажется чудом все, что ускользает от нас, и нельзя увидеть, в какой момент это «нечто» уходит. — Она почувствовала его губы, легко коснувшиеся ее виска. — Фред! — Кэтрин отшатнулась, но он удержал ее.

— Кэт, не отталкивай меня! — Слышно было, как стучит его сердце. — Ну пожалуйста, не отталкивай!

Он стал осыпать ее поцелуями, крепко прижимая к себе. Он целовал ее нежно, прикасаясь влажными губами к щекам, прикрытым векам, ароматным волосам, вискам… И она льнула к нему, как прежде, словно хотела целиком раствориться в его объятиях. Губы Кэтрин раскрылись навстречу его поцелуям.

Она застонала, когда он дотронулся до ее груди. Это был одновременно стон желания и протеста. Фред снова прильнул к ее губам. Девушка уже не сопротивлялась, она была теплой, как луч солнечного света. Ее тело томилось желанием, и он это чувствовал. Ей казалось, что его руки проникают сквозь тонкий материал ее платья и жгут огнем обнаженное тело. У нее голова пошла кругом.

— Кэт! — Его губы скользили около ее уха, по ее шее, касались ямочек на ее щеках. — О Боже, я хочу тебя. — Он снова засыпал ее поцелуями, его руки уже не были такими нежными. — Я так давно этого жду. Поедем со мной. Давай вернемся ко мне в отель. Останься на ночь.

Страсть затопила Кэтрин, в ней боролись страх и желание. Наконец благоразумие и старая обида взяли верх.

— Нет. — Она стряхнула его руку и опять уперлась ладонью ему в грудь. — Я не поеду. Не могу. Ты делаешь мне больно, Фред. Пожалуйста, дай мне уйти.

— Та же старая история, — проворчал он недовольно, вынул сигарету и закурил. — Ты по-прежнему останавливаешь меня на полпути. Я должен был лучше знать тебя.

— Ты несправедлив. Не я начала это. Я никогда не хотела…

— Ты хотела, черт возьми! Кэт, ты хотела! У меня было много женщин, и я знаю, когда держу их в объятиях, хотят они меня или нет.

— Вот и возьми одну из своих многих женщин, Фредерик Эмбридж. А я заявляю, что не упаду к твоим ногам немедленно, — у меня нет такого намерения. Если мы сможем поддерживать деловые отношения, как ты обещал, прекрасно. Если ты не в силах работать на таких условиях, то поищи себе другого партнера.