Гони из сердца месть

— Ты ведь на самом деле шпионка? Или террористка?..

— Да, я… сексуальная террористка, — отвечала она ему в тон, а ее рука спускалась вниз по его животу.

— Н-нет, в тебя наверняка вселился дьявол, если ты заводишь меня, как никто и никогда.

— А разве тебя кто-то еще пытался завести? — спрашивала Рамона, поддерживая игру и впиваясь в губы Гая, стараясь заглушить внезапно возникшую ревность. Его никто не может завести, кроме нее!

— Соленые, — мычал он, — какие соленые…

— Лизни, глотни, закуси, — тихонько бормотала Рамона со смехом. — Этот слоган придумали для текилы.

— Я уже лизнул.

— Теперь… глотни и закуси…

— Не шути, — угрожающе прорычал Гай и с трудом проглотив слюну, впился в ее сосок.

— О-о-о, — стонала Рамона, и он чувствовал, как она дрожит всем телом…

Это все было. Рамона ощутила, как капельки пота выступили на лбу. А… теперь? Теперь кто-то может его завести?

Неужели может?

А почему нет? Она ведь не хочет Гая, она отталкивает его.

Но что она может сделать с собой, если его кожу она больше не чувствует кожей другого человека. А когда он кладет руку ей на бедро, она не испытывает прежней дрожи — просто ощущает тяжесть крепкой мускулистой руки. Рамона заставляла себя откликаться на его желание, но этот отклик оставлял у нее чувство неудовлетворенности. Ничего похожего на прежний жар страсти…

Но… ведь Гай — мужчина в расцвете сил. Ему чуть больше сорока. Ему нужна женщина, а если жена гонит его из дому, разве он не найдет, куда пойти?

Рамона дрожала от негодования. Как же так — они жили все эти годы вместе! С необыкновенной ясностью Рамона внезапно осознала уже приходившую на ум мысль: она не будет жить вечно. Она уже никогда никем не станет. Ей остается только стареть. Муж, которого явно раздражало ее новое состояние, наверняка найдет себе любовницу. Он месяцами сидит в Париже.

Так почему же она чувствует себя у разбитого корыта, а он — на коне?

В ночь перед отъездом в Париж, совершенно измученная мыслями, она выскочила из постели и бросилась в кабинет Гая.

Она отыщет доказательства того, что Гай добивался, чтобы в их жизни все пошло так, как сейчас!

Разве нет? Он давно перестал допускать ее до своих дел, предлагая заниматься Патриком.

Он заставил ее пойти на ненавистную работу в журнал, потому что это полезно для его дела.

Он морщился, когда она ехала в гараж и занималась своим МЭКом.

Когда она перебирала в сотый раз двигатель и надраивала его до блеска, он со смехом спросил:

— Ты думаешь, это твоя золотая карета? Это мужское дело, Рамона. Мы никогда не уступим свое место за рулем жизни.

— Но если я так хочу… — спорила Рамона. — Если я умею…

— В этой жизни, дорогая моя, каждый собирает свою мозаику из кусочков. Но у каждого свой набор. Женщина никогда не соберет мозаичный рисунок, предназначенный мужчине.

— Неправда! Я хочу…

— Но, если женщина соберет чужую мозаику, она будет глубоко несчастной.

А если женщина глубоко несчастна, собрав мозаику, предназначенную ей? — думала Рамона, роясь в бумагах Гая и в столе.

Чем дольше она шуршала блокнотами, бумагами, тем сильнее охватывало ее незнакомое чувство. Поначалу Рамона не могла точно определить, что это за чувство. Злость? Ненависть?

Месть! — поняла она наконец.

Рамоне хотелось, чтобы мужчинам было так же плохо, как ей сейчас. Тем самым мужчинам, которые от рождения считают себя хозяевами жизни.

Это они определяют, какой должна быть жизнь женщины. Это они ищут себе любовниц, если жена отказывает им в ласке, и не пытаются понять причину.

Так, может быть, Тереза права? Ей, Рамоне, тоже стоит действовать мужскими методами?

Она метнулась к зеркалу в кабинете Гая. Тереза уверяла, что она хорошо выглядит. Рамона скривила губы. Хорошо? Да неужели?

Она всматривалась в свое лицо так пристально, как мастер в косметическом салоне, который отыскивает самую малую погрешность на коже. Рамона увидела перед собой живое лицо с безупречно чистой, разгладившейся кожей. Щеки горели румянцем. Глаза блестели. Губы распухли, будто их целовали до рассвета.

Тереза знает, что говорит, согласилась с подругой Рамона и тотчас вспомнила взгляды, устремленные на нее в ночном клубе. Она понимала смысл таких мужских взглядов.

И что же? Почему бы ей не поехать в Париж? Не заняться любовью с кем-то, под тем же небом, что и Гай?

Она оглядела себя — сквозь тонкую ткань оливковой ночной рубашки просматривалась изящная, девичья фигура. Внезапно Рамона увидела рядом с собой мужскую фигуру, такую знакомую… Гай.

Рамона вздрогнула, повела плечами, словно хотела отодвинуть ее от себя и вообразить другую… Но ничего не получалось. Гай Гарнье был единственным мужчиной в ее жизни.

Но она не была его единственной женщиной.

Сердце толкнулось в груди от нахлынувшей обиды. Наверняка нет. По крайней мере, до свадьбы у него были другие женщины. Не могло не быть. Он слишком умелый… А теперь, когда она отослала его на полгода из дома?

Из глубины души поднялась тягостная тоска, горло сдавило от уверенности: у Гая есть любовница. Та женщина, которую Рамона увидела рядом с ним на экране телевизора. Женщина, похожая на нее, но моложе лет на двадцать.

Поэтому почему бы ей самой не поехать в Париж?

— Ха-ха-ха! — истерично рассмеялась Рамона и кинулась в гардеробную.

Сейчас она соберет вещи. Закажет билет в Париж. Она будет в одном городе с Гаем. Она будет заниматься любовью в одно и то же время с ним. Женщинам есть за что мстить мужчинам, причем с самого рождения! — лихорадочно билась в голове мысль, когда Рамона швыряла в чемодан вещи. За то, что они родились мужчинами…

Вспоминая ту горячечную ночь, Рамона все ближе подходила к густой толпе туристов, которые «отмечались» возле башни, снимаясь на ее фоне. Этот кадр называется «Я и башня Эйфеля». Она радовалась, что прилетела сюда, в эту гущу толпы со всего мира. Обводя взглядом мужчин, Рамона пыталась отыскать хотя бы одного, кто заинтересовал бы ее хоть как-то.

Бездумные лица, обращенные к небу, безвольные, расслабленные, праздные позы. Немолодые отцы семейств со всего света. Такие же скучные, как она сама.

Они занимаются сексом с женами по утрам, иногда снимают девочку. Наверняка они уже наведались на парижскую улицу Сен-Дени, улицу красных фонарей, и если пожалели денег, то, конечно, насмотрелись на выставленные напоказ пышные и менее пышные прелести девушек, которые словно часовые стоят по обе стороны дверей магазинов, ресторанов, секс-шопов. Эти мужчины не волновали Рамону. Нисколько.

Рамона не ожидала, что способна думать о мести, прежде незнакомом ей желании. Может быть, размышляла она, напоминают о себе гены предков — безудержных, порывистых мексиканцев, готовых за измену разорвать обидчика на части?

Она явилась сюда, чтобы найти молодого и горячего мужчину, способного снова зажечь жар в ее теле и тем самым убедить ее, что не в ней причина охлаждения в их с Гаем жизни. Но Рамона еще раз убедилась, что свою собственную натуру непросто изменить. И то, что хорошо для подруги, совершенно не годится для нее.

Рамона походила на обычную туристку. Она знала, что в джинсах и в майке, с распущенными белыми волосами, без косметики и с рюкзачком за спиной выглядит моложе своих лет. Она устроилась в маленькой гостинице на три улицы ниже Монмартра с пышным и дорогим названием «Ривьера», хотя это заведение честно нарисовало две звезды на своей двери. Комната оказалась дешевая, маленькая, но чистая. Возвращение в молодость обеспечено, решила Рамона.

В первую ночь шел дождь, он колотил по окну, выходившему в колодец двора. Из квартир напротив — к гостинице примыкал по фасаду жилой дом — доносился запах жареной рыбы и овощей, он странным образом волновал Рамону, напоминая об утраченной, причем давно, простоте жизни. Утром, выпив в подвальчике кофе с огромным куском хрустящего багета, который она щедро намазала персиковым джемом, Рамона отправилась на Монмартр.