Если Небо Упадет (СИ)

Не знаю, что ответить. Я прикусываю губу и нервно отрезаю:

— Ем я нормально.

Как же глупо звучат наши фразы. Я отворачиваюсь, а когда вновь встречаюсь взглядом с Ленкой, замечаю на ее глазах слезы. Ну, нет. Это уже слишком.

— Я, пожалуй, пойду. — Бежать: единственный выход.

— Уже? Подожди, но…, — подруга хватает меня за локоть. — Куда ты? Мира, мы не виделись больше месяца. Я так волновалась.

— Все в порядке.

— Почему ты не отвечаешь на звонки? Не открываешь дверь? Я не могу вечно караулить тебя у подъезда.

— Лен, прекрати. — Аккуратно убираю худые пальцы подруги со своей руки и покачиваю головой. — Не надо, пожалуйста.

— Останься, — просит она, раздирая меня своими словами на части, — Мира, прошу тебя, давай поговорим.

— Я не могу. Прости. Мне пора.

Срываюсь с места. Бросаю корзину на один из прилавков и уверенно несусь к выходу из магазина. Перед глазами стоит расстроенное, заботливое лицо подруги, и я буквально чувствую, как к горлу подкатывает что-то колючее, горячее. Резко смахиваю со щек слезы, выпрямляюсь и продолжаю путь, приказывая себе и своему телу успокоиться. Все хорошо. Все нормально. Вы больше не увидитесь, Лена больше не напомнит о прошлом. Но, словно фонтан, меня безутешно прорывает. Все проблемы, все обиды выползают наружу, будто дождевые черви, и я вдруг особенно ясно осознаю смерть родителей, осознаю свое одиночество и ничтожность, понимаю, как слабо и беззащитно выгляжу со стороны, и как глупо наступаю на те же грабли. Растеряно убираю с лица неровные, бронзовые пряди, добегаю до подъезда и практически влетаю внутрь. Дождь барабанит по карнизам, и я слышу его, поднимаясь по лестнице. Это музыка, сопровождающая сейчас мою историю. Ведь в фильмах всегда есть мелодия на фоне. Моя тема — звук ливня. Истошный, сплошной крик неба. Он орет вместо меня, он выражает все мои чувства.

Зло открываю дверь, словно торнадо врываюсь в квартиру. Бросаю на пол сумку и сдавливаю пальцами голову: дыши, дыши. Все нормально, ты справишься.

Из горла вдруг вырывается крик. Испугавшись сама себя, осматриваюсь, резко переключаю внимание с одной вещи на другую, пытаюсь за что-то ухватиться, но вместо того, чтобы успокоиться — сильнее завожусь. В этом доме все пропитано мамой и папой. Эта квартира — сплошное напоминание о том, что у меня было, и что я потеряла. Как здесь можно взять себя в руки? Как можно прийти в норму? Хожу из стороны в сторону, часто дышу, стараюсь сконцентрироваться на чем-то хорошем, однако то и дело бросаю взгляд на шкаф, где притаилась аптечка. Отворачиваюсь. Нет, не сегодня, не сейчас. Почему? Потому что. Не время. Попозже. Зачем позже? Так хочется. Так надо. По какой причине?

Неожиданно ловлю себя на желании позвонить доктору. Вдруг он поможет? Грубо ударяюсь спиной о стену и прикусываю губы. Никуда звонить я не буду, делиться ни с кем переживаниями не стану. Я сама, сама со всем справлюсь. Я смогу. Сделаю, что нужно.

Поддавшись сильному порыву, отхожу от стены, открываю шкафчик и достаю аптечку. Дрожащими пальцами вываливаю из пакета все лекарства, падаю на колени и сквозь слезы отбираю нужные таблетки. Ставлю флакончики в ряд. Из глаз градом льются слезы. Дышать нечем. Но я так же ровно держу спину, как на приеме у Александра Викторовича. Осанка, подбородок. Затем на ватных ногах плетусь в сторону кухни. Наливаю стакан воды. Возвращаюсь, сажусь рядом с лекарствами на ковер, вытираю глаза, горящие так сильно, словно их обжигает огонь, и шепчу:

— Позови меня небо. Удиви меня правдой. — Открываю флакончики. — Я, конечно, не первый, кто летал, — голос срывается, но я быстро беру себя в руки, — и кто падал.

Набираю в ладонь таблетки. Они разных цветов: белые, синие, желтые. Колеблюсь несколько секунд, а затем вдруг уверенно бросаю сразу три штуки себе в рот. По щекам льются слезы. Запиваю таблетки водой, морщусь и откидываю назад голову. Сейчас стошнит. Скручиваюсь, но с огромным трудом сдерживаю рвоту. Неожиданно понимаю: вода — не вариант. Нужно найти алкоголь, тогда процесс пойдет быстрее. Резко встаю на ноги и тут же валюсь обратно. В животе урчит. Думаю о том, почему вновь решила повторить попытку номер три, и не нахожу логичного ответа. Возможно, я слишком ленива, чтобы придумать нечто новое. А, может, я чересчур романтична. Умереть от отравления — как это по-женски. Я ведь не собиралась застрелиться или повеситься. Я выбрала нечто сродни слабому полу: легкое, но в то же время не менее впечатляющее.

Второй раз поднимаюсь медленно. В голове прыгают черные точки, и я удивленно вскидываю брови: неужели организм реагирует? В прошлый раз никакого эффекта не было — меня просто стошнило. Протираю потный лоб или мокрый и решительно плетусь на кухню. Там открываю шкафчики, нагибаюсь и протягиваю:

— Где же ты, — глаза бегают из стороны в сторону, словно я наркоман со стажем. Облизываю губы и повторяю, — где ты?

Не знаю, что именно ищу. Виски, коньяк. Просто надеюсь, какой-то спирт остался с прошедших праздников. Внимательно изучаю полочки, опускаюсь на колени перед шкафом и неожиданно нахожу в углу старую бутылку Хеннесси. Она практически пуста, но я считаю, мне хватит. Открываю ее, не задумываясь, опрокидываю в горло несколько глотков и сжимаю глаза до такой степени, что становится больно.

— Господи, — опускаю голову, чувствую, как воспламеняется тело, и встряхиваю руками в стороны, пытаясь хоть как-то унять огонь в груди. — Черт, черт. А! Что за гадость?

Открываю глаза и брезгливо оцениваю коньяк. Отвратительное пойло.

Поднимаюсь на ноги, плетусь обратно в зал. Падаю перед лекарствами и глубоко втягиваю в легкие воздух: итак. Трех таблеток мало. Чтобы умереть нужно больше.

Руки трясутся. Мне холодно? Нет. Страшно? Нет. Тогда почему тело колотит. Недоуменно сдавливаю пальцами талию, сгибаюсь и хмурю брови: что такое. Все ведь нормально. Дергаю головой в сторону, будто откидываю назад лишние мысли, и вновь смотрю на снотворное сквозь липкие, тяжелые веки. У Паоло Коэльо Вероника глотала таблетки по одной штуке, оставляя за собой шанс спастись. Я не хочу давать себе возможность сдаться. Я сильнее и увереннее в том, что собираюсь свершить, поэтому набираю в ладонь сразу пять таблеток. Сразу пять причин покончить с собой: мама, папа, родственники, друзья. Я.

— Такие маленькие и такие тяжелые, — шепчу и ощущаю внутри дрожь. Приходится признать: с каждым разом убить себя все сложнее и сложнее. Откашливаюсь, выпрямляюсь и собираюсь выпить лекарство как раз в тот момент, когда кто-то стучит в дверь.

— Да, ладно, — опустив руку, тяну я и поворачиваю голову в сторону коридора. — Серьезно?

Просто не верится. Вытираю глаза, облизываю губы и решаю просто не обращать внимания на окружающие меня вещи.

Бум-бум-бум. Выругиваюсь. Недовольно припадаю губами к коньяку и делаю несколько больших, смачных глотков. Тело вновь вспыхивает, словно подожжённая спичка, и я вся морщусь, будто заметила нечто отвратительно-омерзительное. Борюсь с приступом рвоты, зажимаю пальцами рот и отсчитываю в голове десять секунд: сейчас станет легче. Раз, два, три, четыре…

Опять стук в дверь. Рассерженно поднимаюсь на ноги, несусь к двери и ору:

— Пошли вон!

— Пятнидельник, — восклицает голос с той стороны и буквально прибивает меня к полу. Растерянно замерев, я расширяю глаза и думаю: только не это. — Открывай.

Все тело горбится, становится меньше. Не знаю, что делать оглядываюсь, затем вновь слышу стук в дверь и одними губами шепчу: черт.

— Мира.

— Ее здесь нет, — попытка — не пытка.

— Серьезно? Тогда с кем я говорю?

— С…, — морщусь, прикладываю холодную бутылку коньяка ко лбу и выпаливаю, — с ее горничной.

Слышу смех. Растеряно прячу алкоголь на полке за книгами, поправляю волосы и подлетаю к железной, бронзовой двери. Смотрю в глазок: Дима мокрый, словно попал под жуткий ливень. Ударяю кулаком по лбу:

— Там же дождь.

— Что?

— Ничего. — Одергиваю себя, вздыхаю и с напущенным равнодушием спрашиваю, — что ты здесь делаешь?