Подруга детства

Это был уже не первый подобный сон, и Дейзи в глубине души немного волновалась, не сходит ли она потихонечку с ума. А может, Долли права и пора прямо намекнуть Морису о своих чувствах? Но как, как, бог ты мой? Как это делается?

Дейзи неожиданно вспомнила, как сегодня Морис вошел в кабинет, когда она стояла в джинсах и лифчике, пытаясь дотянуться до куртки. Господи, ну почему в кино все эти мерзкие тетки с зубами и ногами в подобной ситуации нимало не смущаются, обольстительно улыбаются и просят роковых красавцев помочь им одеться? После этого тут же оказываясь на любой подходящей поверхности в объятиях этих самых красавцев.

А на какой поверхности они с Морисом могут оказаться здесь?! На столе — так там места нет, дыроколы, папки, машинка для заточки карандашей, ваза с цветами… Вот они роняют вазу — и тут же кто-нибудь припрется, заглянет в дверь, а там Морис и она… И как глупо должен выглядеть мужчина, пытающийся овладеть женщиной в служебном кабинете! Либо совсем голый — и, стало быть, полный идиот, в офисной-то обстановке, либо со спущенными брюками… фу, глупость какая! Нет, секс на рабочем месте не подходит.

Раскрасневшаяся Дейзи налила себе еще кофе и задрала ноги на стол, всерьез озаботившись будущим сценарием африканской страсти.

Вот, положим, обстановка романтическая. Ужин в ресторане. Они едят… что-нибудь легкое. Не то, что она любит. Никакого мяса с чесноком, никаких анчоусов, никакой рыбы. Мусс и шербет. Легкое вино.

На ней вечернее платье, туфельки на высоком каблуке, волосы уложены в замысловатую прическу. Изящно подведенные глаза мерцают, отражая огонь свечей. Ужин закончен. Они оказываются наедине…

Стоп. Где — наедине? В ресторане не пойдет, там полно народу. Значит, едут. Куда? К ней? К нему? Ладно, неважно, едут — и все. Правда, это уже не порыв страсти, а какой-то деловой уговор — типа, мы поели, теперь можем и поспать. Ну ладно. Допустим, все-таки так: едем просто домой, а на пороге его, Мориса, охватывает страсть, он хватает Дейзи на руки и несет в спальню.

Почти все понятно, есть только несколько нюансов. Надо ли принимать душ? Теоретически надо — целый вечер в ресторане, потом в туалет может захотеться, да и вообще… Ноги, опять же, в тесных туфлях. И как это раньше пили шампанское из женских туфелек? Главное — зачем…

Еще один нюанс — после ночи страсти на что она будет похожа с размазанным макияжем, особенно если учесть, что у нее аллергия на косметику, если долго ходить накрашенной? Мудрые скажут — не надо было краситься, но ненакрашенная Дейзи Сэнд даже в парче и бархате будет похожа на девчонку-школьницу, и Мориса ну никак не охватит дикая страсть.

Дейзи уныло вздохнула и выползла из-за стола. Жизнь требовала смелых решений, на горизонте маячил призрак финансового краха агентства… а ведь если они закроются, она даже не сможет видеть Мориса каждый день! Значит, надо срочно ускорить события. Миссис Пардью сказала, три месяца у них есть…

Дейзи Сэнд вылетела в коридор, полная решимости действовать. Сначала — в туалет, потом — к Долли. Плевать на ложную скромность, раз она старше, пусть советует!

Уже на пороге туалета Дейзи вспомнила о самом трудноразрешимом нюансе. Говорят, потеря девственности сопряжена с некоторыми чисто техническими проблемами… Господи, да она от стыда сгорит, если еще и об этом думать. Нет, только Долли. Лучше всего вытащить ее из офиса и поговорить где-нибудь наедине.

3

О полезных советах, нелегкой жизни аристократов, проблемах коммуникабельности и сословных предрассудках

Долли Браун немного посопротивлялась — в основном для проформы, чтобы указать зарвавшейся начальнице, что нельзя просто так врываться и орать на приличных людей — а потом поджала губы и последовала за раскрасневшейся и растрепанной Дейзи прочь из «Эмеральда», в небольшую забегаловку под названием «Горячий перекус». В это время суток здесь было пусто, прохладно и уютно, а невозмутимый хозяин уже наизусть выучил все гастрономические пристрастия сотрудников «Эмеральда». Одним словом, именно в «Перекусе» можно было поговорить без свидетелей и без оглядки на дверь.

Дейзи была так взвинчена, что почти не обратила внимания на Мориса, который с некоторым изумлением проводил ее взглядом, а потом еще и противно осклабился при виде Долли.

— Надеюсь, я еще буду иметь удовольствие лицезреть вас на рабочем месте?

— Будешь, не волнуйся.

— Жду — не дождусь.

— Жди.

Долли Браун терпеть не могла Мориса Эшкрофта, а по природной искренности никогда и не скрывала этого. Надо сказать, что он сам испытывал аналогичное чувство по отношению практически ко всему свету, считая высшей несправедливостью тот факт, что его угораздило родиться в Америке, а не где-нибудь в более приличном месте. И в более приличной семье. И в более приличное время.

На семью, вообще-то, было грех жаловаться. Эшкрофты, правда, не могли похвастаться посадочными билетами на «Мейфлауэр», привезший когда-то первых американских поселенцев на молодой континент, но в принципе были семьей весьма и весьма аристократической. Начать с того, что они были родом с Юга, а значит, принадлежали к потомкам славных английских родов, которые и по сию пору испытывали смутное неудовольствие от того, что рабство в Америке было отменено. Это было как-то неудобно.

Дело в том, что Эшкрофты отличались двумя истинно фамильными чертами — ленью и жадностью. Одно сильно мешало другому, так как в Америке принято изо всех сил зарабатывать на жизнь. Эшкрофты не любили напрягаться, а жить хорошо и в достатке — любили. Самый оптимальный выход из этого противоречия был только один — заняться политикой. Старший Эшкрофт в данный момент заседал в Конгрессе, тем же занимался до него дед Эшкрофт, а до него — прадед. Достоверно известно только одно деяние государственного масштаба, в котором косвенным образом были замешаны Эшкрофты — принятие в 19… году седьмой поправки к двадцать пятой поправке закона номер сто восемьдесят четыре. Суть поправки несколько подзабылась, кажется, что-то насчет возможной легализации производства спиртных напитков в лечебных целях. Злые языки утверждали, что дед Эшкрофт ухитрился проголосовать и за, и против, почему и остался на своей должности, когда все остальные коллеги погорели. Ну да это дело давнее, темное и не слишком интересное.

Сам Морис Эшкрофт в политику не стремился. Она его не привлекала, потому что семейная лень в Морисе расцвела наиболее пышным цветом. Он с детства видел, вернее, НЕ видел своего отца-конгрессмена, и потому твердо уверился, что подобный рабочий график не для него. Мать Мориса обожала, оплачивая при этом его счета, внешностью Господь его не обидел — жизнь раскрывала ему свои объятия, и ничто не предвещало беды.

Гром грянул, когда отец неожиданно вспомнил, что сыночку стукнуло уже двадцать девять лет. Выяснилось, что Морис ничем толком не занят, а тратит в месяц астрономические суммы. Конгрессмен Эшкрофт пришел в ярость и отказал чаду в дотациях, поставив ультиматум: Морис должен немедленно чем-то заняться. Это было ужасно.

Он не мог заниматься практически ничем, потому что ничего не умел. Да, за плечами был Йель и даже степень магистра каких-то наук, но о студенческих годах у Мориса остались крайне разрозненные и обрывочные воспоминания. Девушки, марихуана, джаз, разбитый мамин лимузин… пожалуй, все. Молодой человек почти впал в отчаяние, когда мама опять спасла единственного сына. На горизонт возникла некая миссис Сэнд, мамина подруга. У нее, в свою очередь, имелась дочь, Дейзи. У Дейзи имелись деньги…

С этого момента Морис стал проявлять несколько более горячий интерес к теме. У достойного отпрыска Эшкрофтов в мозгу забрезжила неясная пока идея, касавшаяся того, как жить без забот, при этом имея неплохой банковский счет.

Он все еще пытался сформулировать эту идею, пока мать и ее подруга вовсю занимались его трудоустройством. В итоге Морис с некоторым изумлением обнаружил, что является соучредителем и совладельцем небольшой рекламной фирмы, а также компаньоном Дейзи Сэнд. После того, как на его имя впервые были переведены заработанные им самим деньги, Морис неожиданно прозрел.