Свет

Низко склонившееся к горизонту мартовское солнце из последних сил тянулось ласковыми вечерними лучами к стволам сосен; их синие длинные тени наползали на забор, хозяйственные постройки и дом – мягко освещенный, он преображался в сказочный терем, возвышающийся над присыпанной снегом поляной. Из обложенной красным кирпичом трубы валил дым, но, глубоко потянув ноздрями воздух, вместо запаха гари, девушка почувствовала только аромат сосновых иголок и легкое покалывание морозца. Яна вспомнила городскую слякоть, оранжевогрудых коммунальщиков, сгребающих и вывозящих с обочин центральных магистралей почерневший снег, громкие проклятия людей на остановке, которых она ненароком сегодня обрызгала, наехав колесом в выбоину, скрытую грязной лужей, и поразилась резкости контраста.

Здесь было и что-то еще необычное, дополнявшее волшебный пейзаж, и только сейчас девушка осознала: тишина. Полнейшее, абсолютное безмолвие, не нарушаемое даже легким порывом ветра. Яна тихо счастливо рассмеялась, наклонилась и, проткнув ногтями тончайшую лакированную пленку наста, набрала пригоршню белоснежного снега, чтобы наспех слепить снежок и метнуть его, целясь как можно выше, в подходящие вплотную к дому стволы сосен. Снежок угодил в цель, и тонкое облако снежной пыли повисло вокруг пушистых зеленых веток.

Яна шла к дому мимо ловко сложенной березовой поленницы и с задумчивой улыбкой снова и снова вспоминала телефонный разговор, вернее, его первую фразу. «Дядя просил передать, что соскучился».

Вообще-то в этих редких звонках Яне, которым предшествовал знаменитый морриконевский рингтон, имели значение только цифры: они обозначали координаты места от заранее определенной точки, а также время встречи; остальной текст мог быть абсолютно любым. Но в сегодняшней фразе про соскучившегося дядю… Девушка призналась себе: она хотела бы верить, что эти слова были чем-то большим, чем грудой мусора, в которой прятался истинный смысл сообщения. Хотела бы, чтобы эти слова были правдой. Чтобы по ней действительно кто-то скучал.

Яна прошла холодные сени и, потянув на себя вторую, очень тяжелую, дверь, оказалась в просторной комнате, занимавшей почти весь первый этаж: только одна из обшитых досками стен имела двери, в других же трех стенах были прорублены оконца, из которых открывался вид на волшебную белую поляну и заснеженный лес. Расставленная по углам простая мебель: несколько стульев, стол, тахта и кухонный уголок, – делали большую комнату уютной. Проводник Яны, так и оставшийся в меховой куртке и объемных лыжных брюках, сидел на корточках перед возвышавшейся посреди комнаты русской печью и осторожно подкладывал в нее поленья. Подождав, пока он закроет топочную дверцу и выпрямится, девушка подошла и встала с ним рядом, ощущая исходящее от печи сухое тепло. Дрова уютно пощелкивали, в трубе звонко гудело.

Вечерняя тьма, между тем, окружала дом: по углам комнаты начинали возиться осмелевшие тени, печь размывалась, становилась серой, подступавшие сумерки отгрызали от нее по кусочку, но к окруженному алой каймой квадрату дверцы подступиться не могли, и игравший внутри печи огонь кидал причудливые отблески сквозь эти тонкие раскаленные щёлочки на все находящиеся в комнате предметы.

Наконец, пощипав колючий подбородок, мужчина тихо спросил:

– Где у тебя сумка, телефон?

– В машине, – так же тихо отозвалась Яна, сбрасывая с себя странное оцепенение.

– Пойду-ка, проверю их…

Он прихватил с пола серый пластиковый чемоданчик и направился к выходу, но неожиданный вопрос Яны заставил его остановиться.

– Ты… насекомых пошел там искать? – в ее глазах плясали веселые огоньки, и в быстро наступающей темноте было непонятно, были это отблески огня, или девушка действительно смеялась.

– А что? Раньше тебе не казалось это смешным, – мужчина снова озадаченно скреб свободной рукой щетину на подбородке.

Яна перестала таить смех и громко фыркнула:

– Ставлю сто баксов, что скорее найдешь привязанные к глушителю консервные банки или воздушные шарики, чем хоть одного «жучка».

– Не думал, что твое новое место работы – детсад, – мужчина недоуменно улыбнулся и покачал головой.

Яна вспомнила импровизированный концертный номер, который накануне исполнили в приемной Липатов и К˚ во время выноса оклеветанного дивана; огненно-рыжую секретаршу, преподающую основы гигиены руководителю крупного холдинга в ее же собственном кабинете; новоиспеченного зама финансового директора, который чуть не просверлил в своей мятой футболке дырку, протирая животом очки, после чего снова фыркнула и ответила:

– Да уж, я и сама не думала.

Мужчина накинул на длинные русые патлы капюшон, взял с полки фонарик, быстро проверил его работоспособность и, снова становясь серьезным, поучительно заметил:

– Тем не менее, осторожность никогда не помешает, – и мягко добавил, – ступай, тебя уже ждут.

Яна проследила за взглядом синих глаз и только сейчас заметила в углу комнаты скромную, без вычур, как и все в этой комнате, винтовую лестницу. Сердце девушки забилось сильнее, она снова вспомнила телефонный звонок и удивилась интенсивности своих чувств.

«Это ничего не значило, – тихо повторяла она себе, поднимаясь по ступенькам, – это просто случайный выбор слов, в которых мне хочется слышать больше, чем есть на самом деле». Лестница вывела ее на площадку с двумя дверями; из-под одной из них пробивался свет. Яна перевела дыхание и снова, как мантру, повторила про себя: «Это абсолютно ничего не значило, все так же, как и всегда… или?» – девушка тряхнула волосами, отгоняя снова украдкой пробравшуюся в ее мысли надежду, и решительно толкнула дверь.

Глава 5. Встреча.

– Мне нравится открытый огонь, – смуглый и привлекательный, несмотря на явно надвигающийся на него в скором времени полувековой юбилей, мужчина удобно устроил голову на своей ладони и, опираясь на локоть, смотрел на прогорающие в камине угли.

«Интересно, почему так, когда он говорит этим своим самоуверенным тоном даже самые банальные вещи, то начинается казаться, что он сам их только что придумал и что никто до него этого не знал и не мог рассказать?» – Яна сквозь ресницы рассматривала мощный полуобнаженный мужской торс, крупные, покрытые короткими темными волосами руки, упрямую складку тонких губ, прямой нос, широкие брови, высокий, иссеченный глубокими продольными морщинами лоб, жесткий ежик черных с проседью волос, и чувствовала, что ее мысли становятся всё более вязкими.

– Спишь? – мужчина заглянул светло-карими глазами в ее полные дремотной истомы полузакрытые глаза и понимающе ухмыльнулся.

Они лежали, тесно придвинувшись друг к другу, на полу у камина, на шелковой простыне, настеленной прямо на медвежью шкуру. Кровать, шкаф, очаг, маленькое, сейчас плотно занавешенное, окно, настенное зеркало и шкура – этим обстановка комнаты исчерпывалась. Широкая кровать была разобрана, матрас использован для импровизированной лежанки, пустая бутылка из-под красного вина и остатки праздничной трапезы небрежно отброшены в угол. В комнате все еще сохранялось тепло от натопленного камина и жара разгоряченных тел, поэтому покрывало было наброшено только на их ноги. Свободной рукой мужчина легонько проводил по груди Яны и иногда лениво опускался пальцами ниже, к гладкой коже вокруг ее пупка.

Она похлопала глазами, прогоняя сонливость, и протянула руку, сцепив свои хрупкие пальчики с пальцами огромной мужской руки. Тот немедленно погладил ее кисть, подтянул к своим губам и несколько раз коротко поцеловал нежные пальцы.

– Что это? – внезапно спросил мужчина, и Яна, скосив глаза, увидела, что на одном из пальцев слегка кровоточила свежая ссадина.

– Наверное, порезалась о наст, когда лепила снежок. – Девушка светло улыбнулась, вновь погружаясь в ощущение счастливой сказки, которое охватило ее сразу по приезду в этот удивительный дом.

– Яночка лепила снежок, Яночка точно заразилась детством, – насмешливо протянул мужчина и взглянул ей в лицо, дожидаясь ответной реакции.